|
|
Павел Нерлер. Слово и «дело» Осипа Мандельштама. Москва, 2010 |
Когда-то поэт Вильгельм Кюхельбекер написал: «Горька судьба поэтов всех племен; Тяжеле всех судьба казнит Россию». Жизнь Осипа Мандельштама (1891–1938) вполне соответствует мыслям известного литератора-декабриста.
27 декабря исполнится 72 года со дня гибели в ГУЛАГе Осипа Мандельштама. А 15 января — 120 лет со дня его рождения. К этим двум датам вышла книга Павла Нерлера «Слово и «дело» Осипа Мандельштама», в которой собраны и откомментированы документы на поэта из Особого отдела Департамента полиции, контрразведки Русской армии, следственные дела ОГПУ, а затем и НКВД…
Создается впечатление, что поэт имел особый дар притягивать к себе несчастья в лице любых спецслужб. И похоже, он сам это чувствовал. По воспоминаниям современников, Мандельштам панически (до полуобморочного состояния) боялся полицейских, а затем и милиционеров (даже постовых регулировщиков). И если об интересе к собственной персоне со стороны полиции Мандельштам так никогда и не узнал (имел место сбор информации в связи с подозрением в антиправительственной деятельности), то арест белыми был вполне закономерен: Мандельштам прибыл в 1920 году в Крым с территории, занятой красными. Опять было только лишь подозрение, на этот раз, правда, в «принадлежности к партии большевиков-коммунистов и в участии его в деятельности чрезвычайной комиссии этой партии в г. Феодосии». Как закономерно и освобождение: «произведенными расследованиями и опросами по делу подозрение это подтверждения не получило».
При коммунистах подобного «вегетарианства» быть не могло. Дзержинец Яков Агранов, второе лицо в ОГПУ, лично курировал интеллигенцию. Именно на его совести был расстрел Николая Гумилева. Собственно арест проводил оперуполномоченный Сергей Вепринцев, который в дальнейшем арестует Бориса Пильняка (последнему не помогло сотрудничество с чекистами и выполнение некоторых «деликатных» поручений). Первое следствие в отношении Осипа Мандельштама в 1934 году вел Николай Шиваров, подлинный «литературовед в погонах». В разное время он вел дела таких «матерых врагов народа», как Николай Эрдман, Николай Клюев, Павел Васильев, а также составлял досье на Максима Горького и Андрея Платонова.
В чем обвиняли поэта? Естественно, его преследовали за стихи, фиксировавшие состояние общества и чувства поэта («Век мой, зверь мой, кто сумеет заглянуть в твои зрачки»), за сатиру на «кремлевского горца». Для тоталитарного общества, семимильными шагами приближающегося к описанным Оруэллом в «1984» судам над «мыслепреступлением», сочиненных (и прочитанных) строк было достаточно.
Интересно, что если в 1934 году Мандельштам признал себя виновным (если можно всерьез рассматривать подобные «признания»), то при повторном аресте в 1937-м никаких признательных показаний не подписал (впрочем, в это время большевистской «юстиции» они уже были не нужны).
В книге рассмотрен и процесс реабилитации. Палачей и их жертв реабилитировали практически одновременно: и Агранова с Шиваровым, и Мандельштама с Пильняком… Конечно же, «за отсутствием состава преступления»…
В свое время Александр Солженицын риторически рассуждал о том, что «есть много способов убить поэта». Судьба Мандельштама предлагает несколько вариантов казни поэта. На выбор…
