Футбольный ЦСКА играл в Нанси (Франция) матч Кубка УЕФА. Французы проигрывали и под проливным дождем перли вперед — и стадион, подбадривая своих, запел «Марсельезу»! Есть соблазн сказать, что «Марсельеза» сработала: «Нанси» отыграл два гола, хотя потом все-таки проиграл… Когда перестали петь.
Но дело, конечно, не в практической стороне вопроса: «Марсельеза» не игла вуду, которой протыкают фигурку врага, а национальный гимн. И когда гимн, в минуту душевного подъема или во имя него, запевают тысячи обычных людей, это впечатляет.
Представляете ли вы себе Лужники, которые в едином порыве (сами, а не под официозную «фанеру») встанут и запоют, поддерживая своих: «Россия, великая наша держава»?
Вот и я не представляю.
Как вспомнишь наших несчастных спортсменов, частично членов правящей партии, наугад шевелящих губами и испуганно косящих в телекамеру… Тоска.
В происхождении нашего гимна и его последующей вокальной практике, как в капле воды, отразилась вся гражданская убогость нынешней России. Наш гимн не вырос из тяжкой работы, как «Дубинушка», не прилетел с разгромленных баррикад, как «Интернационал»… Его сколотили по заданию партии, как казенный гроб с кистями, туды его в качель; трижды, в соответствии с очередной номенклатурной модой, поменяли глазет да и выкатили на лафете — новенький, путинский, для народного пользования. И чтоб к завтрему от зубов отскакивало!
Не отскочит.
Ибо для этого надо, чтобы сначала запела душа, извините за выражение.
Сколь бы ни были наивны слова Эжена Потье на великую музыку Пьера Дегейтера, какого бы размера обман ни крылся за планом строительства этого Города Солнца, миллионы людей пели «Вставай, проклятьем заклейменный…» по зову сердца, и я еще застал людей, готовых умереть под эту музыку.
Большую часть этих людей стерли в порошок свои же собратья по нотному стану, однако ж это был — гимн! Нечто, рожденное сердцем и принятое сердцами...
Потом «Интернационал» стал неудобен. (Хор советских зэков, проникновенно поющих «Весь мир насилья мы разрушим…» — из новеллы Довлатова — что называется, закрыл тему.)
Настало время идеологических заданий.
Многажды описанный процесс сталинской редактуры гимна СССР заведомо исключал искренность. Судя по хрестоматийному диалогу в буфете ЦДЛ, особенных авторских амбиций не было и у Михалкова.
«Текстик-то твой, Сережа, говно», — говорят, заметил ему осмелевший от спиртного коллега. «Учи слова», — не вдаваясь в художественные тонкости, ответил умница Сергей Владимирович.
И народ учил слова, которые — ни уму ни сердцу…Все последующие авторские перелицовки (включая не пошедший в дело вариант с орлом) тоже, разумеется, не имели никакого отношения ни к чему, кроме очередного сеанса холуяжа. Как было сказано у Державина про другое пернатое: «Поймали птичку голосисту и ну сжимать ее рукой…»
Пищит бедняжка вместо свисту! Еще бы. Гимн — жанр пафосный, а пафос — самое рискованное, что есть в искусстве. Высокая интонация делает заметнее любое вранье; дрожь в голосе, не обеспеченная запасом настоящего чувства, невыносима. От святых слез до голимой пошлости — пара сантиметров.
«Я люблю тебя, жизнь…» — чтобы это спеть, надо быть Бернесом. Когда то же самое поет Кобзон, эффект уже другой.
Гимн — это то, чем миллионы людей отличают себя от других миллионов людей. Это квинтэссенция общности. А что общего у нас, нынешних? Какая песня объединит Дерипаску с Новодворской? «Мы дети Галактики…»?
Общей песни у россиян нет. Гимн на фонограмме да попса из каждой дырки. А Лужники без лишних песен вывешивают навстречу гостям медведя с когтями — на полотнище размером с половину футбольного поля.
