Мэр Москвы Юрий Лужков и олигарх Олег Дерипаска независимо друг от друга, но буквально в один голос спрогнозировали, что финансовая турбулентность достигнет своих критических значений в феврале-марте. Насколько точен этот прогноз — анализировал The New Times
Экономисты — это своего рода «пророки, предсказывающие назад». Искусство экономиста — объяснить задним числом, почему его прогноз не оправдался. А прогнозы, за редчайшим исключением, практически никогда не оправдываются.
Прогноз погоды
Единственный точный прогноз последних лет, который оказался, по сути дела, отрицанием всех и всяческих прогнозов, дал Егор Гайдар. Он последовательно предупреждал, что не надо обольщаться растущими ценами на нефть; они имеют скверное свойство — непредсказуемо расти и столь же непредсказуемо падать. Не только российские, но и многие западные экономисты были уверены в том, что повышательная тенденция сохранится на долгие годы, если не навсегда. Прав оказался Гайдар. Прав был он и в том, что мир ожидает кризис1.
Все правительственные прогнозы, все среднесрочные программы кабинета министров, все сценарные условия развития экономики, которые регулярно готовит профильное министерство, и даже знаменитая и недавно утвержденная Концепция-2020 — уже не стратегический документ, а какие-то математизированные экзерсисы, нанизанные на один стержень. Называется он «прогнозная цена нефти». А поскольку цена нефти, как и было сказано, слабо поддается прогнозированию, даже счетная ценность «программных» и прогностических документов год от года снижается. Предсказания погоды и те оказываются более точными.
Прогнозы развития кризисной ситуации тоже отличаются некоторой приблизительностью, достаточно вспомнить долгие и безуспешные поиски экономистами и чиновниками-регуляторами дна падения фондового рынка. А меры, предлагаемые правительством, в той же степени, что программы и прогнозы, лишены главного — хотя бы какого-то образа будущего, желаемого или реалистического. Как говорит Никита Масленников, советник Института современного развития и бывший помощник премьер-министра Виктора Черномырдина, «происходит растворение стратегических целей в антикризисной тактике».
Февраль–март–апрель–май...
Так почему все-таки февраль–март? Что это за магические сроки такие? Председатель Федеральной службы государственной статистики РФ (Росстат) Владимир Соколин в разговоре с The New Times недоумевает: «Не очень понимаю, откуда вообще может взяться такой краткосрочный прогноз. Не вижу информационной и статистической модели, на основании которой можно делать столь однозначные выводы. Можно говорить о том, что кризис будет по-настоящему серьезным. У нас просто нет людей, которые имели бы опыт управления в ходе таких кризисов, которые по своей силе уникальны».
Кризис научил экспертов более осторожно относиться к своим прогностическим возможностям. С Владимиром Соколиным, например, согласен бывший первый зампред ЦБ РФ Сергей Алексашенко: «Никто не может знать, когда кризис достигнет своего пика. Февраль–март показателен лишь в том смысле, что мы почувствуем все причинноследственные связи кризиса, поймем, что будет происходить с экспортом, импортом, доходами населения, другими параметрами. Все, кто должен ощутить кризис, ощутят его в I квартале 2009 года. Кстати, определять ли наше состояние как «кризис» или как «рецессия» — еще вопрос. Мне кажется, что у нас пока рецессия. Пик кризиса состоится за два квартала до его окончания. Но когда мы из него выйдем, не знает никто».
Разлом самочувствия
Логику прогнозистов от власти и крупного бизнеса пытается понять Никита Масленников. Он говорит о том, что в феврале– марте действительно начнется «новый тур» обострения ситуации: «Сейчас вроде бы все понятно: деньги раздали, ликвидностью насытили, немного стабилизировали социальные сюжеты. Потом начинаются новогодние праздники: страна на месяц замирает, народ не работает, финансисты и банкиры начнут выходить на работу, как всегда, не раньше 15 января. А вот февраль и март дадут ощущение возврата в кризис». Серьезным риском советник Института современного развития считает инфляцию: вырастут тарифы, даст о себе знать накачка деньгами бюджетников, все эти деньги выльются на потребительский рынок. «Высокая инфляция — это высокая цена кредита, высокая цена кредита — это свертывание инвестиционных программ», — уточняет эксперт. Масленников считает, что февраль–март — не дно кризиса и не его пик, а самое начало серьезного кризисного цикла: «В апреле во весь рост встанет проблема — как и чем заполнять кредитную дыру. Уже по состоянию на сегодня, по данным лаборатории Сергея Цухло из Института экономики переходного периода, для 62% предприятий кредит недоступен. Словом, второй квартал, скорее всего, будет более проблемным, чем первый».
Михаил Делягин, научный руководитель Института проблем глобализации, считает, что «ситуация дозреет как раз к февралю–марту», хотя тоже не берется прогнозировать точные даты, явки, адреса и пароли, а лишь прослеживает логику турбулентности: «Согласен, что кризис будет нарастать до весны, но нет никакой гарантии, что после этого он пойдет на спад. До Нового года мы докатимся по инерции: скорее всего, никто не будет закрывать заводы в градообразующих городах в этот период. Даже самые отмороженные олигархи понимают, что это делать просто страшно, поскольку связано с социальным протестом. С января же проблемы встанут во весь рост. Резко возрастут транзакционные издержки: уже решено, что вырастут — причем намного — стоимость электроэнергии, железнодорожные расходы, тарифы на коммуналку. Многие предприятия, которые сейчас надеются, что все как-то само рассосется, это просто убьет. Рост тарифов увидит и население. А с другой стороны, оно столкнется с тем, что работы нет. И тех, кого сегодня отправляют в административные отпуска, после Нового года начнут увольнять».
Риски социальной напряженности видит и Никита Масленников, правда, он считает, что работников на предприятиях увольнять не будут, зато всерьез снизят зарплату: «Бюджетникам 30% накинут, а работникам частных предприятий, в том числе крупных, не увольняя их, сохранят, скажем, 2/3 зарплаты. Возникнет разлом в социальном самочувствии: начнутся разговоры — «этим за наш счет денег дали».
Словом, ход развития кризиса в большей или меньшей степени понятен. Очевидно и то, что в феврале–марте то ли он сам, то ли ощущения от него усилятся. Но совершенно неочевидно, что в первом квартале будет достигнуто дно. Как, разумеется, неясен и срок окончания кризиса. Объяснять события будем задним числом, «пророчествуя назад».
Николай Коварский, сопредседатель Клуба «2015», бизнес-консультант: Какой февраль–март?! Мы только войдем в кризис понастоящему в конце будущего года. И только в конце 2010 года начнем «вставать с колен». Не получится сценария «упал — поднялся», состоится сценарий «упал — долго встает».
_______________
1 Об истории этого прогноза — The New Times № 42 от 20 октября 2008 года.
