Проповедь неправосудия

28 декабря. 7-й Ростовский переулок стал закрытой зоной для автомобилей и пешеходов. За сто метров от здания Хамовнического районного суда установили металлические заграждения. Несколько милиционеров проверяют документы. Пропускают только журналистов с редакционными удостоверениями или жителей близлежащих домов, которые показывают паспорта с пропиской. В переулке три милицейских автобуса и один длинный автобус с омоновцами. Омоновцы расхаживают и по переулку.

Совсем рядом с судом еще один кордон и металлические заграждения. Очередь из журналистов. Там дежурят судебные приставы. Сначала они пропускают телевизионщиков, потом пишущую прессу. В Хамовническом суде пусто. Такое впечатление, что, кроме оглашения приговора по делу Ходорковского и Лебедева, все остальные процессы отменены. Зал для прессы на втором этаже, оборудованный в самом начале судебного процесса видеотрансляцией из зала суда и представленный как «чудо открытости российского суда», закрыт. Видеотрансляция в нем не работает.

Полуоткрытый процесс

9.45 Пишущая пресса заходит в зал. Там уже телевизионщики и фотокорреспонденты. Они выстраиваются напротив стеклянного «аквариума», куда вот-вот должны привести подсудимых. Свободных мест в зале полно. Но никого из публики не пускают. По чьему-то негласному распоряжению присутствовать в зале могут только журналисты и родственники. Входят сотрудники конвойной службы ФСИН. Они осматривают стеклянный «аквариум», проверяют, нет ли там чего лишнего.

9.50 В зал вводят Ходорковского и Лебедева. Они проходят в свою стеклянную клетку при полном молчании окружающих. Журналисты боятся сказать хотя бы слово, чтобы, не дай бог, их не вывели из зала. Судебные приставы наблюдают за журналистами, как за заключенными. «Разговоры в зале будут пресекаться. Сразу выведем, не обижайтесь», — говорит один из них в черном берете, обращаясь к прессе. В зале тишина и непривычно пусто: обычно на заседаниях всегда много народа, самого разного — общественные деятели, политики, артисты, писатели... Сегодня процесс почти закрытый. Слышно, как щелкают фотокамеры: Лебедев скрестил руки на груди, Ходорковский улыбается только глазами.

10.00 «Заканчиваем съемку», — объявляет пристав. Телевизионщики и фотокоры уходят.

Теперь все ждут судью. Пришла красивая блондинка — жена Платона Лебедева и сын. Она не снимает шубу. Холодно. Одна из журналисток даже надевает перчатки. Не спеша заходят прокуроры: Шохин с черным ноутбуком, Лахтин с большой пачкой бумаг. он кладет их на стол, подходит к окну, смотрит на улицу. В общей тишине вдруг из рации судебного пристава доносится: «Пять человек с плакатами!» Прорваться через оцепление они не смогли.

Как бы приговор

10.10 Судья выходит из совещательной комнаты с бордовой папкой, в которую вложена внушительная стопка бумаг. Это та часть приговора, который он сегодня будет оглашать. Судья Данилкин начинает читать: «...подсудимые были осведомлены...» Что он говорит дальше, абсолютно непонятно. Если сильно сощуриться, напрячь слух, то можно в его заунывном бормотании различить повторяющиеся слова и фразы: «ОАО НК «ЮКОС»... «протокол общего собрания одобрил сделку по продаже нефти..», «указанная цена нефти не соответствует рыночной...», «вина подтверждается...» Судья не читает, он как будто бы поет, одному ему понятную песню. Прокурор Лахтин водит пальцем по тексту, который лежит перед ним. Журналисты предположили, что это или речь гособвинителей в прениях, или даже текст приговора (!)

И в этом нет ничего удивительного. Еще в первый день оглашения вердикта журналисты заметили, что текст, который бормочет судья Данилкин, почти слово в слово совпадает с обвинительным заключением. Вероятно, председатель Хамовнического суда, так же как это часто делают его коллеги, воспользовался флешкой с обвинительным заключением, полученной от прокуроров, но, сокращая текст, несколько обобщил доказательства.

В отличие от Лахтина, который продолжает внимательно следить за тем, что читает судья, прокурор Шохин спит, низко склонившись над закрытым ноутбуком. Спит один из судебных приставов, охраняющий «аквариум».

Подсудимые, напротив, заняты делом. В ушах у них принесенные адвокатами беруши: то ли как протест, то ли просто потому, что слушать по 9 часов в день эту проповедь неправосудия, которая грозит им многими годами тюрьмы и лагеря, нет никаких сил. Ходорковский читает последний номер журнала The New Times со своим интервью, Платон Лебедев переглядывается с женой, что-то показывает ей руками. Когда она уйдет, Лебедев достанет свой любимый сканворд и погрузится в его разгадывание. На просьбу корреспондента The New Times прокомментировать приговор, Лебедев ответил через адвокатов кратко и емко: «Это не приговор. Прокомментировать можно только матом...»

И черное стало белым...

А Данилкин поет... Периодически возникает ощущение, что находишься не в зале суда на оглашении приговора, который по закону должен быть внятным и публичным, а на церковной службе, где священник или дьякон скороговоркой произносят длинные тексты на церковнославянском, которые могут понять только посвященные.

Правда, здесь даже посвященные — адвокаты — не понимают, что читает судья.

«Что это было?» — спрашивают журналисты у защитников подсудимых в перерыве.

«Он оглашает показания свидетелей в суде, перечисляет документы, которые зачитывались во время судебных заседаний, — объясняет адвокат Лебедева Елена Липцер. — Все это очень странно. Например, вчера он огласил показания Ходорковского, приведя их в одном абзаце, а Ходорковский, как известно, выступал в суде почти два месяца».

«Он (адвокаты теперь называют судью Данилкина исключительно в третьем лице) читает тот текст, который он назвал приговором, — говорит The New Times адвокат Вадим Клювгант. — Кроме названия, этот текст не имеет ничего общего с приговором. Нужно считать, что сейчас идет изложение и анализ доказательств, подтверждающих вину подсудимых. Но в этом деле все притворно. Здесь все как бы... Как бы обвинение, как бы преступление, подтвержденное как бы доказательствами вины. То преступление, которое вчера установил судья. Но там нет обязательных признаков хищения, которые предусмотрены законом. Он так описывает доказательства, что там нет смысловой взаимосвязи».

Вадим Клювгант приводит только один пример из приговора, который свидетельствует, что в приговоре отсутствуют оценка и анализ доказательств: «Судья говорит: «Антимонопольный комитет в 1998 году признал, что «Юганскнефтегаз», который, как вы помните, является одним из потерпевших, у которого якобы всю нефть украли, так вот «Юганскнефтегаз» состоял в ценовом сговоре с ЮКОСом. Суд не может не знать, что это решение Антимонопольного комитета уже в 1999 году было признано незаконным и отменено. Это решение есть в материалах дела. Но судья об этом не упоминает из экономии времени, а представляет этот факт, как доказательство хищения нефти».

14.25 Судья объявляет обеденный перерыв. Заключенных, дав им пару-другую минут пообщаться с родственниками и адвокатами, пристегивают наручниками к конвойным и ведут сначала наверх, на четвертый этаж, потом по коридору до следующей лестницы, ведущей вниз, на первый этаж, где находится конвойное помещение — камера. Там, предполагается, они должны съесть свой сухой паек, но, по словам адвокатов, это такая бурда, что они предпочитают выпить какой-нибудь воды, а обед оставить до вечера, когда вернутся в СИЗО.

День второй, сцена вторая

15.15 С четвертого этажа суда на третий, где находится зал заседания, спускают обвиняемых. Их ведут в окружении как минимум десятка приставов с короткими автоматами и конвоя. Вводят в зал, ставят лицом к «аквариуму», отстегивают наручники и быстро заводят внутрь стеклянной клетки. Обвиняемые за шесть лет к этому, видимо, уже вполне привыкли, но со стороны эта сцена выглядит и дико, и унизительно.

Судья Данилкин, все так же не поднимая глаз, входит в зал, садится и начинает прямо с середины строки, на которой остановился до перерыва: «… это подтверждается исследованными доказательствами…» Дальше все опять тонет в речитативе.

Платон Лебедев достает беруши, кладет их на ладонь, рассматривает, показывает сыну Михаилу, сидящему на самой первой деревянной скамье. Потом засовывает их в уши. И начинает молчаливо общаться с сыном — молодым человеком 23 лет, с милым, еще почти детским, округлым лицом. Лебедев показывает ему, что у него задрался воротник пиджака строгого темно-синего костюма в полоску. Сын поправляет и что-то неслышно, одними губами, говорит отцу. Ходорковский в это время, чтобы не мешать этому общению отца с сыном наедине со всеми, утыкается глазами сначала в папку, которую достает из маленького черного, похожего на компьютерный, чемоданчика, потом в книжку. И те, кто в зале — от силы человек пятнадцать, журналисты, тоже стараются не смотреть в эту клетку.

Голос судьи Данилкина тем временем становится все глуше: «Ходорковский... нефть… нефтепродукты…» — все остальное тонет и пропадает в пространстве между судьей и лежащими перед ним бумагами. Наконец, слышно: «Греф… Христенко…» В перерыве адвокаты объяснили: судья Данилкин счел показания свидетелей защиты, главы Сбербанка, а в прошлом министра экономики РФ Германа Грефа и министра промышленности и торговли, в прошлом, в эпоху, инкриминируемую Ходорковскому и Лебедеву, вице- премьера правительства Виктора Христенко, отвечавшего за «нефтянку», подтверждающими правоту обвинения.

Журналисты обескуражены: тогда, в июне, казалось ровно наоборот (The New Times подробно писал о показаниях Грефа и Христенко в № 22 от 28 июня 2010 года): оба тогда заявили, что им неизвестно о хищениях нефти в объемах, о которых говорит обвинение. А Христенко добавил, что цена нефти у компаний, которые ее добывают в Сибири, и та, что образуется при продаже в Роттердаме, заведомо разная, и иначе никак быть не может. Однако ровно эту разницу в ценах обвинение и вслед за ним судья Данилкин и квалифицируют как хищение на сумму 892 млрд рублей.

Судья читает очень быстро. Иногда он закашливается, тогда пьет воду, которая стоит у него на столе в двух высоких стаканах. Он предупредил, что каждые два часа будет делать перерыв на 15 минут. Ближе к 5 вечера Данилкин встает с кресла, журналисты освобождают зал. Адвокат Клювгант показывает Михаилу Ходорковскому фотографии из Нью-Йорка: там накануне состоялся пикет, на котором с плакатом «Путин, отпусти моего отца» стоял и старший сын Ходорковского Павел.

Подсудимых снова выводят из зала и ведут наверх. Миша Лебедев уже привычно стоит у перил: проходя, отец треплет его по волосам.

Не герой

Второй процесс по делу Ходорковского-Лебедева длился почти два года. Адвокаты говорили, что судья Данилкин — «вменяемый» судья, который слушает и хотя, как правило, отклоняет их ходатайства, но иногда все-таки приобщает к материалам дела какие-то важные документы. Журналисты писали, что судья Данилкин все понимает, злится на глупость прокуроров и смеется над ними вместе с публикой.

Политики, общественные деятели, писатели, поэты, обращались к судье Данилкину, призывая его судить по совести, по закону. Напоминали ему о том, что репутация важнее благополучия и судейской должности. Они надеялись, что он захочет войти в Историю как настоящий Судья. И тогда у него не было бы другого выхода, как вынести оправдательный приговор.

Не случилось. Те, кто ждал от Данилкина поступка, который в данной ситуации был бы равнозначен подвигу, ошиблись. Виктор Данилкин — обычный российский судья, плоть от плоти российской судебной системы. Системы, в которой независимости уже давно нет.

Коллеги помоложе удивляются: если на Данилкина оказывали давление, почему не заявил об этом? Почему поддался? Ведь мог бы уйти в адвокатуру, был бы «шоколаде»...

А автор вспоминала присяжного Евгения Колесова из коллегии присяжных по делу об убийстве Анны Политковской. Евгений Колесов позвонил на «Эхо Москвы» и сообщил, что в суде заседателей «заставляют написать бумагу с просьбой закрыть процесс».

Колесова вывели из коллегии присяжных, и последствий для него этот демарш не имел. А процесс по делу об убийстве Анны Политковской прошел в открытом режиме.

Конечно, Колесов не Данилкин. Он свободный человек. А Данилкин не свободен. Он хочет продолжать работать в системе, частью которой он является. И его не смущает, что под приговором, который ему навязали, будет стоять его фамилия. Остается только надеяться, что срок, который он зачитает в ближайшие два-три дня Ходорковскому и Лебедеву, будет более «вегетарианским», чем тот, что запросили прокуроры (14 лет).

В среду Данилкин продолжит оглашение приговора: ему предстоит пройти еще 4 года по эпизоду «легализация преступных доходов», а потом он перейдет к анализу аргументов защиты. Защита, впрочем, сюрпризов не ждет. Ну разве что судья Данилкин пообещал, что приговор будет объявлен до наступления Нового года. И то правда: этот информационный повод должен уйти до оливье и шампанского, когда со своими поздравлениями выступит президент. Который, впрочем, любит подчеркивать, что он юрист.