Писательница Мария Арбатова, настаивающая на том, что Светлана Бахмина должна отсидеть полный срок, почти права. Потому что виновата — сиди. Потому что суд был — сиди. Потому что нечего отпускать одну беременную женщину, если по тюрьмам их сидит вона сколько. Потому что закон есть закон, даже если он плохой закон и плохо применяется. Правильно. Она почти права, Мария Арбатова. Ее позиция хорошо аргументирована.
Только это позиция прокурора, милиционера, тюремщика. Она была бы совсем права, Мария Арбатова, если бы была прокурором, милиционером, тюремщиком... Солдатом, сторожем... Она была бы совсем права, зарабатывай она на хлеб каким-нибудь ремеслом, смысл которого охранять, ограждать, защищать... Но она писатель, и в этом все дело.
Россия, как значится в эпиграфе к набоковскому роману «Дар», — наше Отечество. Главный у нас писатель — Пушкин. На памятнике Пушкину в Москве написано, высечено в граните «МИЛОСТЬ К ПАДШИМ ПРИЗЫВАЛ», и пока существует русский язык, ни один русский писатель не будет свободен от этой священной сути своего ремесла. «Восславил свободу», «милость к падшим» — навсегда. Или снесите памятник Пушкину с Тверской улицы.
Вы спросите, почему именно к Светлане Бахминой надо призывать милость? Потому что беременна? Потому что двое детей? Потому что отсидела полсрока? Да, разумеется, но дело не в этом. Пушкин призывал милость царя к здоровым молодым мужчинам, заговорщикам, мятежникам. Достоевский призывал милость к убийце. Чехов призывал милость к каторжникам на Сахалине. Вот и весь разговор, если ты русский писатель. Знаешь одну беременную каторжницу, моли, чтоб ее пощадили. Знаешь десятерых — моли за десятерых. Хватает силы и голоса, моли за всех, за миллионы, как Солженицын.
Два столетия, черт возьми, русские писатели только и делают, что пишут про то, как можно простить, пожалеть, понять. Толстой, Короленко, Горький… Набоков целый роман написал о том, как можно понять и простить человека, изнасиловавшего несовершеннолетнюю. И другой роман — о том, как понять и простить брата и сестру, всю жизнь предававшихся инцесту. У Булгакова последняя глава в знаменитой книге называется «Прощение и вечный приют».
Алло! Мария Арбатова! Это Россия. Здесь казни требует чернь, а писатели здесь призывают милость. Какие же это времена наступили, если не просто люди вокруг упыри, а не стыдно стало выказывать себя упырем публично писателю? Без принуждения, не под дулом автомата, не под страхом ареста, не за деньги даже, я надеюсь? По велению сердца. По здравом размышлении.
Впрочем, видали мы в России писателей, требовавших тюремных сроков. Мы даже изучали этих писателей в школе. Мы даже сочувствовали им, спившимся и застрелившимся от чудовищного несоответствия написанных ими слов словам, высеченным в граните на постаменте памятника Пушкину в Москве на Тверской. Строго говоря, мы можем даже найти у этих писателей стилистические красоты, мастерство, талант.
Мы даже не осуждаем их за то, что требовали для своих сограждан неволи. Мы понимаем. Мы простили.
Простим и Марию Арбатову. Мы, семьдесят с лишним тысяч человек, естественнейшим для себя образом просившие о помиловании каторжницы, наверное, про Марию Арбатову чего-то не понимаем. Понимаем только, что Пушкин главнее. Вавилон кончится, а Пушкин будет стоять на Тверской, как всегда. И на постаменте все так же высечено будет: «Восславил свободу», «Милость к падшим призывал».
