Сегодня, 5 сентября 2013 года, исполняется 80 лет классику нонконформизма, художнику Эрику Булатову. В 2011 году Булатов написал для The New Times о своей судьбе и творчестве
В 60-80-х прошлого века он, выпускник Суриковского института, иллюстрировал книги издательства «Малыш», на которых выросло не одно поколение нынешних пап и мам. В 70-х серьезно занялся станковой живописью, которую не принимали советские власти. Булатов эмигрировал сначала в Америку, потом переехал во Францию. Он первым среди современных русских художников удостоился персональной выставки в Центре Помпиду, в Париже, где сейчас и живет. Сегодня Эрик Булатов - одна из ключевых фигур современного искусства и один из самых востребованных на Западе русских художников. К своему юбилею он открыл выставку живописи и графики в Вилле Палома – Новом национальном музее Монако. А на канале «Культура» сегодня премьера документального фильма об Эрике Булатове «Весна во Флоренции», в котором он рассказывает о своей живописи и о любимом городе.
На аукционе Phillips de Pury картина «Вход — входа нет» ушла за £713 тыс.
Слово у меня в картинах — это чисто визуальный образ. Видно, как воздух сгущается и превращается в слово. Конечно, русским зрителям легче, они видят в этом смысл. Западные не всегда замечают изменения, которые произошли в моих картинах за последние годы.
Эрик Булатов с самой дорогой своей картиной «Советский космос»
Не надо преувеличивать значение моих работ советского периода. В картине «Вход — входа нет» ничего ведь не было советского или антисоветского, просто красный цвет — самый оптимистичный и синий цвет — цвет прострации. Эта связка оказалась впоследствии моим языком. Мне всегда было важно, чтобы картина не имела прикладного характера и не иллюстрировала какой-либо социальный тезис, она сама должна была стать высказыванием. Многие же критики видели только советское и антисоветское, когда я говорил им о том, над чем работаю и к какому идеалу стремлюсь.
С советской тематикой я работал только до 91-го года. Зачем пережевывать старое? Когда это было — это было серьезным делом. А сейчас это все равно что пинать убитого льва.
«Вход в красную плоскость». 1995
У меня, в принципе, нет эмигрантского сознания. Я приехал сюда на работу: в России я тридцать лет зарабатывал на жизнь книжными иллюстрациями, а тут смог заниматься живописью. У меня в Москве осталась даже мастерская. У художников моего поколения обычно на Западе успеха не было. Личный успех одного-двух художников не переносится на русское искусство в целом. До сих пор к нему на Западе отношение пренебрежительное. Более-менее ценятся музыка, балет, ну и все. Был один период в русской живописи, который здесь ценят, — авангард, но и его трактуют как западное влияние. Потом искусство в России прекратилось, потому что его убили. Советская власть убила.
Остров Париж
Мне комфортно в Париже. Потому что здесь спокойно. Если бы молодые художники спросили моего совета, я бы сказал: «В Париж? Ни в коем случае! Либо Нью-Йорк, либо Лондон». Потому что там сейчас гораздо более активная культурная жизнь, там много энергии в воздухе. В Нью-Йорке можно вообще не есть, питаться этой энергией. Но мне этого не нужно, мне своей энергии хватает. В Париже есть ощущение колоссальной толщи культурного фундамента. Это не горячий сегодняшний день, а именно великая река культурного времени. У нас в русском сознании этого нет, у нас все время катастрофические разрывы, катаклизмы. Здесь тоже были революции, но когда идешь по городу, чувствуешь историю. Для меня это страшно важно. В Париже я больше всего люблю набережную. Всегда, когда нужно немножко прийти в себя, я иду туда. Ситэ — это какое-то удивительное ощущение корабля, который плывет из средневековья, из сказки, оно захватывает. Я сюда попал, когда мне было уже за пятьдесят, но Париж по-прежнему для меня интересен, как в первый день.
«Небосвод». 2008
Образ свободы
Лет пять назад я написал картину «Небосвод — небосклон». Импульсом послужило стихотворение Всеволода Некрасова, это мой любимый современный поэт, который для меня очень много значит**Поэт-авангардист Всеволод Некрасов (1934–2009) — один из основателей «московского концептуализма»... Там пространство вывертывалось наизнанку. И получался то земной шар, то, наоборот, глубина, такая двойная игра.
Я вообще с небом очень много работал, начиная с 1975 года, когда написал картину «Иду» — в ней уже было движение сквозь картину, сквозь изображение. Небо для меня — это образ свободы. В социальном пространстве, я убежден, свободы быть не может. Я думаю, что вообще для человека смысл его жизни, смысл его существования находится не в социальном пространстве. Тут удовлетворяются необходимые потребности, а живем мы не для этого, живем для чего-то другого, мне кажется.
«Живу — вижу». 1987
У Хайдеггера есть абсолютно гениальное определение, что человек находится в просвете бытия. То есть в принципе бытие беспросветно, это чередование жизни и смерти, абсолютно безысходная ситуация. А смысл не в этой череде вращения, а в прорыве и выходе за его пределы. Я не знаю, что там, но убежден, что все мы находимся в просвете бытия, и это накладывает на нас невероятную обязанность. С одной стороны — надежда, а с другой — страшная ответственность, что мы должны что-то понять, что-то узнать, и больше никто этого не может сделать.
Главные вопросы
Очень хочется, чтобы зритель пережил то, что я переживаю. Я стараюсь изо всех сил внушить ему, что это не со мной происходит, это с ним происходит. Когда получается, меня это очень радует. Конечно, когда говорили, что я за американские деньги продаю свою родину, было неприятно, это меня огорчало, ну что делать. Не всегда удается относиться с иронией к такой откровенной злобе и вражде. Это тяжело переживать. Есть пушкинская формула — «хвалу и клевету приемли равнодушно». Я думаю, это он себя уговаривал…
Есть разные истоки творчества. Вейсберг (Владимир Вейсберг (1924–1985) — российский художник, один из видных мастеров «неофициального искусства») раньше рисовал от любви, а потом стал рисовать от страха смерти, он безумно боялся смерти, как Малер и Шостакович. Мне всегда был близок Фаворский, которого я считаю своим учителем. Он учил философскому отношению к жизни. Я сейчас в живописи пытаюсь решить свои экзистенциальные вопросы.
Сознание человека так устроено, что если он видит что-то впервые и не понимает, то начинает сердиться. Например, так было с картинами Матисса, Пикассо, Писарро, Брака, Марселя Дюшана. Моя картина «Горизонт» тоже вызывала недопонимание. Один художник сказал как-то мне: «Старик, ну зачем ты сделал эту красную ленту: если хотел нарисовать что-то красное, сделал бы красный пароход». Меня поддерживали мои друзья — Олег Васильев (Олег Васильев (1931) — московский художник-концептуалист). В настоящее время живет и работает в Нью-Йорке., Илья Кабаков, Всеволод Некрасов, но ни один искусствовед в те годы ни разу не переступил порога моей мастерской.
«Горизонт». 1971-72. Красная ковровая дорожка в советское время была символом карьерного успеха
Одно время объявили, что картина умерла, она никому не нужна, возникли новые виды искусства, которые полностью ее заменят. Ничего подобного. В картине есть свойство, которое невозможно ничем заменить: она способна компактно выразить содержание жизни, она наиболее экономна в пространстве, рациональна в использовании, если можно так сказать. Никакие грандиозные инсталляции никогда ее не заменят, ни видео, ни фотография… Я отношусь к картине как к живому человеку, как к своему соавтору. Я с ней все время в диалоге. Я задаю ей вопрос, а она мне подсказывает: нет, так не надо, а вот это правильно. И так мы с ней срабатываемся, и в конце концов что-то у нас получается.
Судьба своя у каждого человека, но если у него есть свобода воли, то должна быть и возможность выбора, то есть ему судьба что-то говорит, а он волен поступать как ему хочется. Для меня чувство свободы связано исключительно с моей профессиональной деятельностью, а не с поступками. Потому что в социальном пространстве я все время ошибаюсь и всегда проигрываю. Не было случая, чтобы я правильно поступал. Для меня единственная свобода — в работе, я ее ощущаю через искусство.
«О том, что буду художником, я узнал лет в шесть. Я действительно хорошо рисовал, но отец мой был настолько под впечатлением от этих моих рисунков, что уверился, что я стану художником. Когда мне еще не было восьми лет, он ушел на фронт и погиб, и для меня и для матери моей это было как завещание».Эрик Булатовхудожник-нонконформист, один из представителей Лианозовской группы, основатель московского концептуализма. Родился в Свердловске в 1933 году. В 1958-м окончил Художественный институт имени В.И. Сурикова, работал художником-иллюстратором в издательстве «Малыш». Для творческого метода Булатова характерно столкновение плакатного текста, советской символики с пейзажем, отчасти сближающее его с соц-артом. «Вход — входа нет», «Советский космос» («Портрет Брежнева»), «Слава КПСС» — эти и другие полотна сделали автора известным на Западе, где в конце 1980-х Булатова называли «художником перестройки». В 1989-м он уехал в Нью-Йорк, с 1991-го живет и работает в Париже. Только что там состоялась премьера документального фильма «Небосвод Эрика Булатова»
Tweet
