Всадница в свадебном наряде скачет на лошади. С купола низвергается водопад. Актер-акробат твердо стоит на мчащейся лошади и играет на скрипке...
Так открылся VIII Международный театральный фестиваль имени Чехова в Москве — спектаклем французского конного театра «Зингаро» под руководством Бартабаса.
Зрелище блестящее. Но с театром, как ни крути, имеет не много общего. Программа Международного фестиваля имени Чехова в этом году наводнена цирком. Блистательным, но — цирком. Заявлено семь цирковых спектаклей разных театров: «Компании майского жука» Джеймса Тьере, «Невидимого цирка» Виктории Чаплин и Жан-Батиста Тьере, «Цирка Иси» Жоана Ле Гийерма, цирка «Элуаз» и других. Симптом важный: фестиваль, который за семнадцать лет своего существования открыл для нас столько новых имен, помог нашим театральным деятелям осознать себя частью мирового театрального процесса, показал публике высочайшие образцы искусства — в этом году предъявляет преимущественно зрелище.
Чеховский фестиваль стартовал в 1992-м. Тогда Россия, а вместе с ней театр пытались осознать себя в новой системе координат. Сравнивали не только качество товаров и качество жизни, но и качество искусства. И на протяжении многих лет фестиваль выполнял грандиозную задачу: в страну, почти семьдесят лет отгороженную от мира, хлынул пестрый театральный поток, и нам пришлось восхищаться, удивляться и завидовать.
Почти всем пришлось признать: пора расстаться с мифом, что Москва — мировая театральная столица, а театральная истина давно нами обретена и главное — ей следовать. Обилие стилей, имен, новой драматургии на первых чеховских фестивалях оглушило русских режиссеров и актеров, заставило понять, сколь недолог путь к тому, что наша страна станет театральной провинцией.
Ведь «станиславоцентризм» сыграл с нашим театром дурную шутку. В каждом театре, как икона, висел портрет Станиславского, и каждый режиссер почти наизусть знал театральный «Новый Завет»: «Моя жизнь в искусстве», «Работа актера над собой», «Этика»... Постановки выдающихся театральных режиссеров Кристофа Марталера, Роберта Уилсона и Франка Касторфа проходили при некотором недоумении зрительного зала: большинство не понимало, на какой театральной почве выросли эти спектакли.
Театровед Анатолий Смелянский писал, что многое из того, что демонстрирует, например, американский режиссер Роберт Уилсон, — «отголоски театральных идей, выдвинутых Мейерхольдом и Таировым». Так в Россию возвращался театральный опыт наших великих режиссеров, обогативший мировой театр и предъявленный нам то ли в качестве обвинения (мы-то не смогли им распорядиться), то ли благодарности.
Выбор спектаклей для нового Чеховского фестиваля тоже свидетельствует о некоторых переменах в нашем обществе и в театре.
Дело в том, что наш театральный авангард пытался нагнать мировой — и делал это второпях и вместе с тем на ощупь. В этом экспериментальном потоке намывалось очень мало золота. Иначе и быть не могло.
Потому сейчас все чаще так называемые обычные зрители задают вопрос: «А постановка традиционная?» Если отвечаешь — нет, мол, экспериментируют, то скорее всего зритель предпочтет не рисковать. Публика, конечно, ленива и нелюбопытна — такой она была во все времена. Но и наши театральные деятели приложили руку к тому, чтобы лимит доверия к так называемому нетрадиционному театру был почти исчерпан.
И в этой ситуации Чеховский фестиваль представляет лучшее, что создано в мире в области высокого театрального развлечения. А может быть, самый адекватный ответ на то, что происходит сегодня с нами, — цирк? Причем, как у Бартабаса, с конями.
