Вот уже три месяца в Хамовническом суде Москвы продолжаются слушания по второму делу против Михаила Ходорковского и Платона Лебедева. 174 тома материалов предварительного следствия, 14 томов обвинительного заключения и несколько томов предварительного слушания и судебных протоколов. В последний месяц солирует обвинение, зачитывая том за томом и наотрез отказываясь объяснять, что доказывает каждый оглашаемый документ. Иногда защитники заявляют ходатайства, которые судья Данилкин регулярно оставляет без удовлетворения. Одно из последних отклоненных под давлением прокуроров ходатайств — о возобновлении трансляции заседаний в зал для прессы. Иногда с заявлениями выступают подсудимые. Что, впрочем, точно так же остается без последствий, но каждый раз вызывает крайне нервную реакцию прокуроров. Между тем коллегия судей Европейского суда по правам человека в Страсбурге признала приемлемой первую жалобу Михаила Ходорковского, поданную в 2004 году. Возражения ответчика — правительства России, в частности, «утверждение о неприемлемости жалобы на политическую мотивированность преследования г-на Ходорковского», были отвергнуты судом, а сама жалоба направлена на рассмотрение по существу, которое начнется после 10 июля 2009 года и продлится, вероятно, несколько месяцев. Четыре дня в неделю Михаила Ходорковского и Платона Лебедева в наручниках, в сопровождении спецназа — как будто они могут убежать или кто-то сумасшедший может попытаться их отбить — привозят в здание суда в 7-м Ростовском переулке и сажают в «аквариум» из бронированного стекла. В «аквариум» — это опять же, чтобы не убежали: зал заседания расположен на 3-м этаже. Через 8–9 часов увозят обратно. В камеры тюрьмы Матросская Тишина. У Ходорковского трое соседей — все обвиняются в экономических преступлениях, у Лебедева — столько же. У Ходорковского в камере есть холодильник и телевизор, Лебедев продукты долгое время вынужден был вывешивать за окно, а телевизора у него нет до сих пор. С известной регулярностью в камеры доставляется почта. Что-то так и умирает в Матросской Тишине, что-то выходит на волю. Михаил Ходорковский дал интервью The New Times в зале суда, в том самом «аквариуме», через адвокатов.
Михаил Борисович, отвечая на вопрос писателя Акунина: «А почему вы вообще согласились участвовать в суде, в этой заведомой профанации правосудия?» — вы сказали: «Будете смеяться, я оказался достаточно наивным человеком. Я считал, что суд — это все-таки суд».¹ После 5 лет тюрьмы вы вряд ли сохранили какие-либо иллюзии в отношении российского суда. Тогда почему вы снова участвуете в процессе? Полагаете ли вы, что за эти 5 лет что-то поменялось и правосудие восторжествует?
Разумеется, никаких иллюзий по поводу российского суда у меня нет. Однако за эти 5 лет суды в разных регионах России неоднократно выносили и полностью правосудные, справедливые приговоры. Так бывало. Это случалось тогда, когда судьи не брали взяток и не подвергались административному давлению.
Я верю в то, что правосудный приговор в современной России в принципе возможен. В том числе и по моему делу. При одном условии: если независимость суда, конкретного судьи будет не просто продекларирована, но и реально обеспечена силой высшей государственной власти. А то, что обвинения, выдвинутые против нас с Платоном Лебедевым, не выдерживают никакой критики, сегодня уже очевидно для всех, кто хотя бы минимально знаком с ними и с российским законодательством.
Еще ваши слова — о президенте Медведеве: «ЮКОС он точно не грабил и нас с Платоном Лебедевым опасаться не может». Но ведь были и есть те, кто грабил. На каких условиях они могут дать вам свободу?
Я вижу только один путь — независимый суд и признание его большей ценностью, чем интересы коррумпированной части бюрократии.
Вы как-то сказали, что (вице-премьер) Игорь Сечин инспирировал первое дело против вас из жадности, а второе — из трусости.² Чего может бояться Сечин?
Ответственности. И политической, и юридической. После всего, что он натворил за последние годы, у него стало очень много врагов. Без меня и кроме меня.
Виктор Геращенко в интервью журналу The New Times³ рассказал следующую историю: выходя с того знаменитого совещания у Владимира Путина, на котором вы говорили об откатах и коррупции в связи с продажей «Севернефти»,4 вы якобы сказали Владимиру Потанину: «Надо заканчивать с ним. Ты — президент, я — премьер-министр». Есть ли доля правды в этой истории? И если да, как вы предполагали прийти к власти?
Виктор Владимирович просто пошутил.
Думаю, ни один человек, знающий меня, не поверит, что я в принципе мог говорить нечто подобное. По содержанию и по форме. Я всегда уважал и уважаю верховную власть как институт. Даже если конкретные носители власти могут мне не нравиться.
А с самооценкой у меня все в порядке, отношусь я к себе с боїльшей долей иронии, чем даже мои оппоненты.
Когда и если вы выйдете на свободу, останетесь ли вы в России или предпочтете уехать за границу? Возможно ли, что именно отъезд из страны станет условием вашего освобождения?
Условием моего освобождения должен стать оправдательный приговор суда. Вынесенный в полном соответствии с действующим законодательством России.
Если выйду на свободу, обязательно поеду за границу отдохнуть и подлечиться. Причин эмигрировать не вижу.
Вы много раз говорили, что не собираетесь больше заниматься бизнесом. Пойдете ли вы в политику? Если нет, то чем будете заниматься?
Обязательно буду заниматься общественной деятельностью. В том числе помощью несправедливо осужденным и пропагандой идей свободы и справедливости.
Еще я планирую работать в области альтернативной энергетики. Которую точнее было бы назвать «новой энергетикой», поскольку скоро она утратит привкус «альтернативности» и превратится в глобальный мейнстрим. И здесь России очень важно не отстать. Сейчас я занимаюсь проблемами новой энергетики ежедневно. Читаю, пишу.
Что дала вам тюрьма — традиционная для российских политиков «школа жизни»? Как изменились ваши читательские пристрастия? Интересы? Привычки?
Тюрьма помогла мне прежде всего правильно расставить жизненные приоритеты.
В тюрьме я прочел сотни книг, до которых в моей обычной бизнес-жизни у меня руки никогда не дошли бы. Считаю, что благодаря моим гонителям получил высшее гуманитарное образование.
Наконец, тюрьма помогла мне упорядочить мое мировоззрение, включая отношение к религии.
Уже очевидно, что кризис обрушил сырьевую модель российской экономики. Понятно, что в ближайший год ситуация будет усугубляться. Во всем мире правительства накачивают свои экономики деньгами, во многих странах граждане требуют протекционистских мер. Какие шаги по смягчению кризиса, а потом и его преодолению вы бы предложили?
Это тема даже не для одной докторской диссертации.
Но если совсем вкратце. Нужен практический переход к новой модели экономики, которая востребовала бы не до конца растраченный интеллектуальный и технологический потенциал России. Здесь свою роль может сыграть новая, альтернативная энергетика.
Про остальное — советую перечитать мои «Левые повороты».5 В свое время меня много ругали за них. И не только мои противники, но и друзья. Сегодня, мне кажется, многие оценки, которые были в «Левых поворотах», оправдались. Кое-какие идеи взяла на вооружение даже нынешняя власть.
Нынешний кризис называют самым тяжелым со времен Великой депрессии. Одни говорят, что это кризис доверия, другие — что еще и результат чрезмерного потребления. С вашей точки зрения, что произошло?
Я подробно писал об этом в статье «Левый поворот-3».6
Основное, пожалуй:
. кризис систем регулирования, которые остались локальными, в то время как рынки стали глобальными;
. безответственность корпораций, которые перестали задумываться о национальных и общественных интересах;
. пирамида гиперпотребления, которая рано или поздно должна была обрушиться.
Во многих странах политики опасаются, что кризис приведет к последствиям, сходным с теми, что были в конце 1920‑х: рост крайних националистических настроений, закрытие границ, региональные войны за ресурсы. Насколько, с вашей точки зрения, оправданны эти опасения?
Эти опасения оправданны. Некие признаки даже заметны. Другое дело, что у элиты развитых стран мира есть ресурсы и возможности для того, чтобы остановить подобные негативные процессы. Важно только извлекать уроки из истории и учиться на чужих, а не только своих собственных ошибках.
Чувствуете ли вы свою вину перед теми людьми, которые разделили с вами эту участь и для которых это был не их выбор, а следствие вашего решения не уезжать из страны?
Я никогда не обманывал моих соратников. Свой выбор они сделали сами, без какого-либо давления с моей стороны.
Я ощущаю не столько вину, сколько ответственность. За их настоящее и будущее. И действую, руководствуясь этой ответственностью. Думаю, они об этом знают.
Что дает вам силы держаться? Вера в себя, вера в людей, которые вас поддерживают, или просто вера?
Есть только три слова. Коротких, но бесконечно емких.
Вера. Надежда. Любовь.
Вот и всё. Этого, как показывает опыт, вполне достаточно.
О чем вы больше всего жалеете?
Тюрьма научила меня не жалеть о прошлом, а помнить, что жизнь еще впереди и ошибки, которые были, можно исправить.
1 Журнал «Эсквайр», октябрь 2008 года.
2 Интервью британской Times от 18 мая 2008 года.
3 № 1 от 12 февраля 2007 года.
4 Встреча президента Владимира Путина с представителями крупного бизнеса в Кремле 19 февраля 2003 года.
5 «Ведомости» от 1 августа 2005 года.
6 «Ведомости» от 7 ноября 2008 года.
