13 сентября российские войска покинули линию Поти — Сенаки. Солдаты, которых называют в Грузии агрессорами, остались только на севере страны. На юге и юго-западе остались воронки от бомб, разрушенные казармы, затопленные корабли, обида и совершенная уверенность в своей правоте
На том терминале Потийского порта, где базируется береговая охрана, на тросах поднимают со дна взорванный военный катер «Цхалтубо». Катер раздут взрывом и изрешечен своими же разлетавшимися от взрыва деталями. Тротил закладывали в машинное отделение. Катер висит над водой, и вода хлещет из катера, как из дуршлага. Рядом на причале резвятся дети. У них последний день перед началом школьных занятий. В Грузии учебный год начинается 15 сентября. Везде, кроме буферной зоны: там занятия начнутся, когда уйдут русские.
Заместитель начальника береговой охраны, коренастый человек по имени Гигла, не гоняет детей, а только вздыхает: «Сто биноклей было. Девять тысяч маек было. Ботинок было восемьсот пар. Пойдем я тебе доску покажу».
Просто солдат
Склады, стоящие поодаль, разграблены. В архиве грузинского телевидения есть кадры, на которых российские солдаты грузят в «уралы» грузинское военное имущество, угоняют армейские «хаммеры», волокут мешки с обмундированием.
В бетонных плитах по дороге от причала к зданию штаба — неглубокие выбоины, похожие на цветок. Гигла говорит, что это воронки от кассетных бомб. В ночь с 8 августа на 9-е со стороны Гудауты прилетела ракета «Точка-У». Металлическая колобаха, валяющаяся за забором базы в приморских плавнях, — это двигатель от «Точки-У». Большинство принесенных ею бомб попадали в море, но двенадцать бомб упали в порту. Здесь на терминале береговой охраны погибли восемь военных, чуть дальше, на контейнерном терминале, погибли крановщик и три стропальщика. Они грузили контейнер.
9 и 10 августа бомбежки продолжались. А потом вошли российские солдаты. В архиве грузинского телевидения сохранилась хроника: солдаты сидят на броне, и лица их закрыты масками. Гигла рассказывает, что они ворвались в ворота терминала и взяли в плен 22 бойца береговой охраны. В телеархиве есть эти пленные: они сидят на броне. Они босиком, и у них завязаны глаза.
В первый день российские солдаты взорвали пушку и радар, потом каждый день взрывали по паре военных катеров, и когда взрывали первый, десантная шлюпка с него перелетела через всю бухту. Последний катер стоял не у причала, а у входа в бухту на якоре. Заместитель начальника порта попросил россиян не топить катер там, где он стоит, чтобы не перекрывать вход в бухту. И они согласились: отогнали катер к причалу и взорвали там. «Мы сейчас уже убрали тут», — говорит Гигла, заходя в помещение своего штаба.
Но все двери до сих пор сломаны. Унитазы и раковины сорваны. Водопроводные трубы отпилены. Электрические вилки срезаны. Сейфы взорваны, и взорван при входе на базу банкомат. «Вот доска», — говорит Гигла, показывая пластиковую офисную доску, на которой пишут фломастером. На доске слова «Грузины, пидоры, суки, сдохните».
В архивах грузинского телевидения есть кадры, на которых российский солдат говорит хорошенькой грузинской журналистке: «Девушка, только не пишите, что я особо опасный преступник. Я просто солдат».
Колбаса и кукуруза
«Надо отдать им должное, — говорит Дато, — мирных жителей не трогали».
Дато работает инженером по контракту с голландской фирмой, строящей в Потийском порту мол. Как только началась бомбежка, голландские строители уехали, побросав свою технику, и теперь порт должен голландцам неустойку в миллион евро. Оборудование простаивает. Приближается сезон штормов, которые разрушат мол, если тот не будет достроен. Из всей голландской техники работает только белый грузовичок «тойота»: Дато возит на ней журналистов смотреть, где базировались русские войска. Первые слова, которые он говорит при встрече: «Добро пожаловать в Грузию». «Они хотели и эту машину отобрать, — говорит Дато, пока машина прыгает по проселочной дороге среди плавней. — У военных похожие машины. Но я объяснил, что это собственность голландской фирмы, и машину не отобрали. Вот здесь они стояли».
У самого моря в плавнях, то есть, в сущности, посреди болота земляным валом огорожена площадка в несколько сотен квадратных метров. Здесь стояли палатки и врыта была в землю российская бронетехника. Земляной вал аккуратно обложен дерном, чтобы землю не разносил ветер и не размывала вода. Дато говорит, что по углам лагеря стояли часовые. По всей видимости, этот лагерь должен был прикрывать высадку десанта с моря. Дато говорит, что здесь почти к самому берегу подходили российские десантные корабли, постояли немного и ушли. «Я не знаю, почему они остановились», — говорит Дато.
Теперь здесь только гора мусора, пустых пластиковых бутылок и консервных банок. Но никто не убирает мусор. Люди боятся, что покинутый российский лагерь заминирован. Еще один подобный лагерь — чуть подальше от моря, под соснами. Третий лагерь — при въезде в Поти, на берегу реки Риони у моста. «Жителей они не грабили, — продолжает Дато. — Приходили только попросить воды. На колбасный завод приходили просить колбасы. Они были с автоматами, но не отнимали, а просили. Им давали, конечно. А еще они собирали в полях кукурузу и ели ее сырой.
На второй день у них закончилась еда. А потом пошли дожди, и они ходили в нашей форме, которую взяли со складов, потому что своя форма у них промокла и нельзя было высушить».
Он говорит про российских солдат.
Передай Путину
Сосед Дато — резервист. Он был ранен во время сборов, когда российская авиация бомбила казармы резервистов. Но рана нетяжелая. В бедро. Он приходит к Дато в гости, садится и молчит. Говорит отец Дато. Он говорит: «Приедешь в Москву, увидишь Путина, передай: в Москве на Тверской живет больше народа, чем в Грузии! Как ему не стыдно! Я не голосовал за Саакашвили. Пусть Путин заберет его себе и дерется с ним. При чем тут я? И при чем тут крановщик в порту?» А мать Дато говорит: «Даже когда началась война, ни одному русскому в Грузии не было плохо от того, что он русский. Вам разве плохо в Грузии? И ни одному осетину не было плохо. Здесь осетин живет больше, чем в Цхинвали, и ни одному из них не было плохо». Сестра Дато варит кофе и говорит: «Пейте, пожалуйста».
Сосед-резервист молчит. В архиве грузинского телевидения хранятся кадры, снятые в потийской больнице. Окровавленные люди лежат на полу. Их оперируют, не успевая давать наркоз. Зашивают раны. Перевязывают. Они кричат и просят пристрелить их. И вдруг прибегают люди с носилками и кричат по-грузински, что в Гори только что разбомбили военный госпиталь, значит, будут бомбить и здесь, в Поти. И начинается срочная эвакуация.
Дато говорит: «Они заходили с моря, сначала бомбили нас, а потом летели бомбить Сенаки».
Хороший командир
В Сенаки были аэропорт и военная база. Теперь в нескольких местах взлетную полосу по диагонали пересекают ряды воронок диаметром приблизительно метр каждая. Дыры в бетоне, и из дыр торчит арматура.
«Это противотанковые мины, — говорит полковник Мозешвили, лавируя среди этих воронок на военном джипе. — А вот там, — он показывает на воронки диаметром метров семь, — это авиационные бомбы».
Полковник выходит из машины, бросает в авиационную воронку камень и утверждает, что глубина воронки метров шесть. Воронки затоплены водой.
Потом полковник показывает новенькие натовские танки, которые почему-то не тронули, и старые советские танки, которые все взорвали. Он ведет машину среди новеньких казарм. Некоторые казармы целы. Некоторые разрушены. В одной из казарм вырвана с мясом стена.
«Здесь стоял банкомат, — говорит полковник. — Они зацепили его бэтээром и вырвали вместе со стеной... — И, помолчав немного, добавляет: — Я служил в советской армии, такого не было. Да и сейчас по-разному: хорошие командиры не давали своим солдатам грабить казармы. А те командиры, которые разгильдяи, 
они грабили и потом сами в разграбленных казармах жили».
Про одно из зданий базы полковник говорит, что здесь держали пленных. «Они держали их как заложников, — говорит полковник. — Чтобы мы не напали. У нас был приказ не оказывать сопротивления, потому что их было слишком много. Если бы мы сопротивлялись, пострадали бы местные жители. Мы ушли в горы и в бинокли следили за ними».
Возле самых ворот базы стоят новенькие дома. Здесь жили офицеры с семьями. «Мы подходили к воротам базы, — говорит полковник, — и спрашивали, куда они пойдут дальше. Они не знали. Они предлагали офицерам вернуться в свои дома. Говорили, что не тронут нас и наши семьи. Но как я приведу семью жить рядом с врагом?»
В самом городе Сенаки разбомбили банк, кафе и гостиницу, где еще с 92-го года живут беженцы из Абхазии. Полковник говорит, что это не было случайностью. «Здесь рядом станция, — говорит полковник. — На станции стоял эшелон с нашими танками. Они хотели разбомбить танки. А в гостиницу попали, потому что летели не вдоль железнодорожной ветки, а поперек».
В гостинице беженцы продолжают жить даже и после бомбежки. У них дыра в потолке, и они подставляют тазы, чтобы дождевая вода не лилась на пол. «Где мне еще жить? У меня дом в Абхазии, — говорит старик, не пожелавший назвать своего имени. — Здесь у меня нет дома».
Перечень жертв
В Тбилиси со здания бывшего российского посольства снят герб. А на тротуаре перед воротами навалена куча старой сантехники. На улицах много полицейских машин, потому что в городе проходит сессия Совета НАТО.
Чиновники работают допоздна. Около девяти вечера начальник аналитического департамента МВД Шота Отиашвили еще в кабинете. Он говорит, что войну начала Россия. Что еще 1 августа обстреляны были в селе Никози грузинские миротворцы. 5 августа село Авневи было стерто осетинской артиллерией с лица земли. 6-го, говорит Отиашвили, осетины принялись обстреливать грузинское село Тамарашени, и это была уже война. Судя по перехватам телефонных разговоров российских военных (их публикует теперь газета New York Times), 7 августа части российской 58-й армии прошли Рокский тоннель и вошли на территорию Южной Осетии, то есть суверенной Грузии.
Только после этого, говорит Отиашвили, грузинская армия стала бомбить Цхинвали. Они надеялись, что 58-я армия остановится, встретив решительный отпор. 10 августа, когда в Грузию вошло 800 единиц российской бронетехники, было принято решение прекратить сопротивление.
После прекращения войны, говорит Отиашвили, не только казаки и неизвестно кому подчиняющиеся банды продолжали убийства в буферной зоне. Их продолжали и российские военные. 11 сентября в Каралети снайпер застрелил полицейского Цотниашвили. 14-го в Ганмухури снайпер застрелил полицейского Хулодраву. 15-го в Каралети же танк сбил проезжавшего по дороге на велосипеде старика, а когда старик стал кричать, солдаты его застрелили. Отиашвили говорит, что подобных случаев около 1400, они запротоколированы и будут предоставлены в распоряжение международной комиссии. Меры демократии Около 11 вечера глава Совета национальной безопасности Каха Ломая тоже все еще у себя в кабинете. Он тоже безоговорочно считает Россию агрессором. И он называет три цели этой агрессии: во-первых, наказать Грузию за «революцию роз», во-вторых, ответить Западу за Косово и декларировать право России по своему усмотрению кроить границы в регионе, в-третьих, контролировать нефтепровод Баку—Джейхан.
Ломая говорит, что российская армия безусловно намеревалась захватить Тбилиси и свергнуть правительство Саакашвили. И остановилась только потому, что Европа выступила с единодушным осуждением этой войны, а США ввели в грузинские порты свои военные корабли, хоть и под видом оказания гуманитарной помощи.
В самом факте проведения в Тбилиси сессии Совета НАТО Ломая видит поддержку международного сообщества. Несмотря на то, что генеральный секретарь альянса Яап де Хооп Схеффер выразился в том смысле, что Грузии нужна демократизация, чтобы получить план действий по вступлению в НАТО, Ломая отрицает возможность досрочных президентских выборов.
