Марк Захаров, бережно хранящий придуманный им когда-то фирменный стиль Ленкома, всегда ставил спектакли о себе. Может, поэтому большинство его работ так долговечны, а «Юнона и Авось» до сих пор идет на сцене театра, приближаясь к своему тридцатилетию. В центре захаровских сочинений всегда есть герой-одиночка, бросающий вызов миру, герой, в котором концентрировалось время, что позволяло безошибочно делить мир на своих и чужих. По этим спектаклям можно составить кардиограмму жизни их автора. Поверженный романтизм Жадова-Миронова («Доходное место» в театре Сатиры) сменился бесстрашием и какой-то дурной сумасшедшей отвагой Уленшпигеля-Караченцова. Мальчишеское упрямство, переплавленное в подлинный героизм, запечатлелось в образе лейтенанта Плужникова-Абдулова («В списках не значился»), душевные метания и сомнения в выборе собственного пути — в чеховских Иванове и Треплеве. Авантюризм и вечное стремление к перемене мест демонстрировал неугомонный Фигаро Дмитрия Певцова, а сгинувший от горячки граф Резанов стал символом служения и преданности — отечеству, призванию, женщине. Нынешний Пер Гюнт вместил в себя черты почти всех героев, когда-либо ступавших на ленкомовскую сцену, и, похоже, собрался подвести итог их коллективной жизни.
Тысяча и один жанр
Не знаю, с этими ли мыслями Марк Захаров приступал к работе над драмой Ибсена, но подвести итог ему не удалось: «Пер Гюнт» просто до неприличия пышет юностью и здоровьем, что убедительно демонстрирует творческую и интеллектуальную дееспособность автора и режиссера. И несмотря на печальный финал, всего лишь напоминающий о бренности человеческой жизни, история сумасбродного мальчишки, так и не превратившегося в старика, оказалась на удивление оптимистичной и светлой. Кажется, что в какой-то момент создатели отодвинули дедушку Ибсена в сторону, поблагодарив его за вдохновенный головокружительный сюжет, и, как безумные тролли, потащили спектакль в свою нору. На этом пути режиссерская фантазия превращает его то в страшную лесную сказку про чудовищ и уродцев, то в разухабистую деревенскую оперетту, то в воздушную пастораль, то в сюрреалистическую антиутопию, то в «Тысячу и одну ночь», то в «Фауста». Музыканты, притулившиеся у портала, с таким азартом и веселым интересом следят за происходящим, что кажется, и музыку они подбирают по ходу, как высококлассные таперы в кинотеатрах. Музыка несется за сюжетом и несет на себе сюжет, мгновенно переключаясь от крестьянских фольклорных мазурок до величественной григовской «песни Сольвейг». Музыка уносит героев в головокружительном вихре танца, поднимает их над землей (блистательная хореография Олега Глушкова) и обрушивает на них проклятье неба черными гигантскими балками, прорывающими потолок (сценография Алексея Кондратьева).
В «Пер Гюнте» никто не стареет, кажется, что Марк Захаров, как Фауст, попытался остановить мгновение. Пер Гюнт (в центре) — новая звезда Ленкома Антон Шагин
Астральную связь с музыкой держат артисты, поражающие какой-то дикой животной пластичностью и способностью менять внешний облик в считанные секунды. Уследить, когда и каким образом селяне и селянки превращаются в троллей и тролльчих, а потом в бедуинов и наложниц, — невозможно. Лишь иногда бросалось в глаза, что мужчины и женщины в этой прыгающей толпе перепутаны: нет-нет и мелькнет в свете софитов рычащая девочка с усами или мужское лукавое лицо в чепчике.
Явление героя
Новый герой Ленкома Антон Шагин, дебютировавший на этой сцене в минувшем сезоне в роли Лопахина («Вишневый сад»), весь искрит от разрывающей его изнутри энергии. Этот электрический мальчик, обладающий какой-то животной интуицией и звонким обаянием юности, словно пропустил сквозь себя всех покинувших эту сцену супергероев: сорвавшегося с пути Караченцова, навсегда ушедших Абдулова, Янковского, Юру Астафьева… Их незримое присутствие ощущается на подсознательном уровне: то ли Захаров ему что-то важное сказал о каждом, то ли сам актер зафиксировал их в своей эмоциональной памяти. Посредником между миром теней и миром живых выступает Сергей Степанченко (Пуговичник), соединивший в себе и Люцифера, и Философа. Пуговичник — вечный спутник и вечный искуситель Пера Гюнта («Пер, тебе пора на переплавку! Ведь жизнь твоя не получилась!») — дает ему возможность пресытиться жизнью, глотать ее взахлеб. Чтоб наконец к финалу услышать ее подлинную музыку, музыку ослепшей от слез Женщины. И это еще один привет в прошлое: Сольвейг (Алла Юганова) явно рифмуется с Кончитой, до смерти верной своему Резанову («Юнона и Авось»), и с Неле, вечной невестой погибающего на плахе Тиля.
Роль смешной и влюбленной в своего сына хохотушки Озе очень идет Александре Захаровой, которая умеет растворяться в характерных ролях, не боясь самых острых, эксцентричных проявлений. Женщина-клоунесса в черном кудрявом парике, неунывающая и не стареющая, готова отдать жизнь за своего непутевого сына, и даже в иной мир уходит пританцовывая, не переставая улыбаться широкой детской улыбкой. В «Пер Гюнте» вообще никто не стареет, Захаров, вторя другому классическому герою, мечтавшему о бессмертии, заклинает: «Остановись мгновенье, ты прекрасно!» — и мгновения повинуются.
Предыдущий спектакль Марка Захарова «Вишневый сад» — трагический, надрывный — был посвящен уходу, конечности жизни, он фиксировал человеческое угасание. Словно постепенно в душе Раневской одна за другой взрывались и слепли электрические лампочки. «Пер Гюнт» посвящен духовному возрождению, что дается в награду каждому, кто пройдет свой путь и не откажется от него. Не откажется ни от своих страданий, ни от своих предательств, ни от своих грехов. Если душа твоя не больше пуговицы, пусть она ею и станет после смерти. Если же сердце твое по-прежнему разрывается от боли, а душа способна слышать любовь — переплавки на пуговицы не будет.
Tweet
