Угроза смерти считается в России достаточной причиной для того, чтобы не соблюдать права человека, которому угрожает смерть. Пример этого — детская реанимация. По закону только суд имеет право разлучить ребенка с родителями. На практике такое право имеет каждый заведующий отделением интенсивной терапии в любой детской больнице страны
Они сидят у закрытых дверей реанимационного отделения сутками, иногда неделями. Их дети внутри, они — снаружи. Как правило, врач выходит к ним дважды в день. После разговора с доктором мать понимает только, что ее ребенок жив.
Чем хуже больница, чем беднее оборудовано отделение — тем строже режим. В провинциальных больницах до сих пор принято никогда не пускать родителей в детские реанимационные отделения. В московских больницах принято пускать на десять минут в день. Лишь в некоторых реанимационных отделениях в Москве и Петербурге родителей пускают к детям по несколько раз в день и на продолжительное время.
Молодая женщина по имени Наташа рассказывает, что ее четырнадцатилетняя дочь всю ночь терпела, стеснялась справить естественную нужду в судно, потому что дежурил медбрат, а не медсестра, и девочке неловко было в присутствии мужчины. Женщина по имени Елена рассказывает, что ее мальчик лежит привязанный к кровати. Никто не объяснил Елене, что ребенок привязан не из соображений жестокости, а чтобы в полусознательном состоянии не вырвал введенный в подключичную вену катетер и введенные в нос трубки дренажа.
Родители всегда недовольны уходом за их детьми. Но никогда не протестуют. Ратифицированная Россией международная конвенция о правах ребенка гласит: «Государстваучастники обеспечивают, чтобы ребенок не разлучался со своими родителями вопреки их желанию, за исключением тех случаев, когда компетентные органы, согласно судебному решению... определяют, что такое разлучение необходимо».
Европейская хартия прав госпитализированного ребенка гласит: «Госпитализированный ребенок, вне зависимости от возраста и состояния здоровья, имеет право на то, чтобы его родители находились рядом как днем, так и ночью». Но Россия не ратифицировала эту хартию. Правила госпитализации регламентируются приказом Минздрава СССР от 31 июля 1978 года, и там написано: «Персоналу, не работающему в перевязочных, операционных и отделениях реанимации, вход в них запрещен».
Но родители не протестуют. Они воспринимают своих лежащих в реанимации детей как заложников. И предпочитают не ссориться с врачами.
Голос протеста
Протестуют против такого нарушения прав ребенка пока только врачи. Заведующий отделением общей гематологии Федерального центра детской гематологии Михаил Масчан говорит:
«Для всех, кто сомневается в том, что надо пускать родителей в реанимацию, у меня рецепт простой — представьте себе, что ваш ребенок в реанимации. Вы хотели бы быть с ним рядом, знать, что люди, помогающие ребенку в критический момент его жизни, компетентные и трезвые?»
По словам Масчана, за закрытыми дверями реанимации врачи и медсестры позволяют себе вести себя так, как ни за что не вели бы себя в присутствии родителей. В порядке вещей, что плачущему от боли ребенку, вместо того чтобы ввести обезболивающий препарат, медсестра может крикнуть: «Заткнись!» В порядке вещей, что медсестры спят во время дежурства. Масчану известен случай, когда то, что ребенок умер, обнаружили только через два с половиной часа после наступления смерти, когда реанимация была уже бессмысленна. И он своими глазами видел в реанимационных отделениях пьяных врачей. Ничего этого не было бы, если бы в детских реанимационных отделениях присутствовали родители.
«Для того, чтобы совершать правильные и адекватные действия в присутствии посторонних, — говорит Масчан, — нужно на порядок больше компетентности, уверенности в себе, умения общаться с пациентом и нести ответственность за каждый свой шаг. Медицина — сложная специальность. Доктора ошибаются, и часто ошибаются. Но хорошо, если каждый шаг является либо плодом размышления, либо воплощением общепринятого и научно обоснованного стандарта. И необходимость объяснять свои действия родителям — это еще один повод убедиться, что действуешь по зрелом размышлении и согласно стандартам».
Из объяснений доктора следует, что когда происходит пункция вены, интубация, собственно реанимация, разумно удалить родственников из реанимационного зала. Медицинский персонал должен уметь взять маму под руку, сказать ей: «У нас критический момент, вам лучше подождать за дверью». И если мама до наступления критического момента видела работу врачей и прониклась к врачам доверием, то она, вероятнее всего, и на этот раз сдержанно подождет за дверью. Эти острые моменты, по словам Масчана, составляют один процент из всего времени, которое ребенок находится в реанимации. Остальное время, дни и недели, он получает плановую терапию, и нет никаких оснований мучить его еще и одиночеством.
Голос разума
Доцент Российского государственного медицинского университета реаниматолог Геннадий Прокопьев соглашается с тем, что присутствие родителей дисциплинирует медицинский персонал. Он приводит даже вполне научно проверенные данные о том, что выживаемость недоношенных младенцев существенно повышается, если родители рядом с ними в реанимации. Он говорит: «Главная причина тотального запрета на доступ родителей в детскую реанимацию — это лень медицинского персонала».
Однако и с тем, что родители всегда имеют право быть рядом с ребенком, Прокопьев согласиться не может. Реанимация — довольно страшное зрелище: хрустят кости, летят сопли. На практике Прокопьева были случаи, когда родители теряли сознание, видя это. Оказывать помощь родителям некому, да и увести родителей из реанимационного зала тоже некому — персонала и так не хватает.
К тому же пациент окружен сложным оборудованием. Прокопьев говорит, что нет времени объяснять некомпетентному человеку назначение каждой лампочки и каждого проводка. А если по неопытности мама наступит и оторвет маленький серый проводок, регулирующий сердечный ритм ребенка, — наступит смерть.
Прокопьев не видит для матери в реанимации никакого дела, потому что даже кормят там детей через зонд, и это медицинская манипуляция. Зато посторонние могут принести в отделение инфекцию или просто чужую для пациента микрофлору.
Примечательно, что все эти возражения высказывает человек, в своем отделении старающийся по возможности, в отличие от большинства российских врачей, пускать родителей к детям.
