Александр Солженицын умер в ночь с 3 на 4 августа и был похоронен в Москве на кладбище Донского монастыря в среду 6 августа во втором часу пополудни. На похоронах писателя, равно как и на прощании, проходившем накануне в здании Академии наук, было удивительно мало людей по масштабу его личности и по величине его заслуг перед литературой и страной. Кажется, людей было чуть больше тысячи. Эти похороны не стали ни светским событием, ни манифестацией государственников, ни манифестацией диссидентов. Никто из живых, очевидно, не был покойном у соразмерен. На этих похоронах лучше было не говорить ничего, а плакать или молчать
По меткому замечанию одного из чиновников, организовывавших похороны, более подходящего места, чем Академия наук, для прощания с Александром Солженицыным в Москве не нашлось. Не в Колонном же зале Дома союзов, как подобало бы советскому классику. Не в ритуальном же зале кремлевской больницы, как подобало бы чиновнику. Казалось бы, Центральный дом литераторов подобает первому нашему писателю, но в Доме литераторов нет никакого зала, кроме ресторанного.
Поэтому во вторник, 5 августа, ко входу в Академию наук выстроились металлические милицейские ограждения, такие длинные, что, похоже, правоохранители ожидали многотысячную толпу. Но то ли проливной дождь, то ли «август-время-отпусков», то ли, скорее всего, принципиальная «немедийность» покойного повернули дело так, что к его гробу даже вечером не стояло в очереди более пятидесяти человек сразу. Перед входом в зал надо было пройти еще сквозь рамки металлоискателей. Всех прощавшихся милиционеры просили снимать целлофан с цветов и цветы ощупывали в целях безопасности, особенно хризантемы. Зато каждый второй, пришедший поклониться, действительно кланялся, а каждый третий искренне плакал.
Вдова писателя Наталья Дмитриевна, кажется, почитала своим долгом все время церемонии стоять, пренебрегая нарочно поставленными для родственников стульями. И вместе с матерью стояли сыновья Солженицына Степан и Ермолай, тогда как средний сын Игнат (пианист, работающий в Америке) прилетел только вечером и успел уже к тому времени, как покойного перевезли из Академии наук в Донской монастырь. И внуки писателя тоже почти все прощание провели стоя. Примерно в полдень Ермолай поднял на руки одного из малышей, поднес мальчика ко гробу и долго держал на руках, как будто для того, чтобы ребенок запомнил великого деда. Мальчик смотрел на деда спокойно, вовсе не пугаясь того обыкновенно страшного для детей факта, что покойный мертв.
Режимное мероприятие
Около часу дня по залу распространились вдруг сотрудники ФСО, одетые в черные костюмы и носившие в ушах наушники. Они деликатно раздвинули людей, чтобы образовался широкий проход. И всякому, кто просил «постоять у гроба», фэсэошники вежливо отказывали, говоря, что тут «режимное мероприятие». Неизвестная женщина в белом плаще ходила по залу и, потрясая мобильным телефоном, шептала почти всем подряд, что «он выехал и через пятнадцать минут будет». Чиновник, организовывавший прощание, рассказывает, что в это же время на крышах соседних домов расположились снайперы и академический двор был «пристрелян по квадратам».
Однако же поток людей не останавливали. Остановить пытались только двух пожилых женщин, которые, поклонившись покойному, хотели подойти еще к вдове. Женщин задержал человек с наушником в ухе, но Наталья Дмитриевна протянула им навстречу руки, как старым знакомым, и усадила их на стулья для родственников. Эти женщины работали в солженицынском фонде.
Еще один человек, прежде чем поклониться гробу, снял рюкзак и поставил его в углу зала рядом с венками. Сотрудники ФСО выразили беспокойство на лицах, но им хватило такта не искать немедленно в рюкзаке бомбу, а дождаться, пока человек заберет свой рюкзак и уйдет. У них хватило такта не задерживать еще одну женщину, желавшую подойти к вдове. Женщина подарила Наталье Дмитриевне какую-то книгу, поцеловала у Натальи Дмитриевны руку и ретировалась.
В 12.50 государственные и общественные деятели, стоявшие на улице и курившие, вошли вдруг в зал и выстроились у гроба. Через несколько минут в зал вошел премьер-министр Владимир Путин с большим букетом алых роз. Положив цветы в изножье гроба, Путин подошел к семье и тихо что-то говорил Наталье Дмитриевне, а она кивала. Потом премьер ушел, и следом за ним через зал опрометью бросились два человека с проводами в ушах. Большинство чиновников уехали. А глава Роспечати Михаил Сеславинский уговорил шепотом Наталью Дмитриевну выйти ненадолго из зала, попить чаю и отдохнуть. Но кто-то из сыновей у гроба всегда оставался, покойный ни на минуту не был покинут домашними.
Приезд градоначальника
Во втором часу дня у входа в траурный зал стали еще два человека с проводами в ушах. Они держали в руках одинаковые букеты и слишком громко для траурного мероприятия кричали телеоператорам: «Не снимай проезд! Выключи камеру!» Через минуту на площадку перед входом вкатился автомобиль «Ауди», и из него вышли мэр Москвы Юрий Лужков и председатель Московской городской думы Владимир Платонов. Люди с проводами передали им свои букеты. Тем временем милиционеры в зале довольно бесцеремонно оттесняли людей. Мэр положил ко гробу цветы, а потом долго, очень долго говорил с вдовой. А выйдя на улицу, ничего не сказал журналистам, и хорошо сделал, ибо все говорившие говорили какие-то несоразмерные событию банальности. Бывший президент СССР Михаил Горбачев сказал, например, что много спорил с Александром Исаевичем Солженицыным, а режиссер Станислав Говорухин сказал, что чтение Солженицына перевернуло его, говорухинские, представления о жизни.
Удивительно, у гроба не было замечено, кроме общества «Мемориал», ни правозащитников, ни представителей демократических партий. Они либо были излишне деликатны и не подходили выражать соболезнований семье, либо довели свою способность пестовать разногласия до такого совершенства, что даже смерть не смогла примирить их с человеком, который сначала был их идолом, а потом стал их оппонентом.
Донской монастырь
На следующее утро прощание продолжилось в Большом соборе Донского монастыря. Людей, пришедших в собор к девяти утра на литургию, пропустили в те части храма, что отгорожены были красным шнуром и предназначались для молящихся. Прочих пропускали по узкой дорожке, петлявшей по храму мимо гроба. Люди проходили, крестились, возлагали цветы на установленный почти у самого алтаря стол и вынуждены были выходить на улицу. Семья стояла здесь же, и рядом с нею, никак не выделяясь, стоял со свечой в руке президент Дмитрий Медведев, приехавший на эти похороны из отпуска.
Видимо, в связи с тем, что на похоронах присутствовал президент, у входа в монастырь дежурившие возле металлоискателей милиционеры остановили и не хотели пускать внутрь писателя Эдуарда Лимонова, пришедшего с двумя нацболами. Спутников (или охранников) Лимонова без объяснения причин задержали, а Лимонова, раскричавшегося, что нельзя, дескать, «даже похоронить человека в этой стране», пропустили внутрь, и он имел возможность подняться в храм и подойти ко гробу.
Больше излишних эмоций никто не выражал, кроме мэра Лужкова, высказавшегося в том смысле, что посылал Александру Исаевичу свои книги, и Александр Исаевич хвалил.
Без четверти час почетный караул вынес на паперть портрет писателя и венки. Запели «Святый Боже…» Следом за почетным караулом вынесли открытый гроб и понесли налево от храма, туда, где была приготовлена могила. Никому из собравшихся, слава богу, не пришло в голову никак выражать свои чувства, кроме разве что крестных знамений. Многие крестились.
Президент Медведев из храма долго не выходил. Его затерли у Царских врат. Он отстал от гроба метров на двадцать, шел в окружении пятерых охранников посреди незнакомой толпы и что-то шептал жене. Телохранители президента были деликатны: не предпринимали никаких попыток клиента своего из толпы вызволить, шли спокойно. Только когда толпа провожавших гроб спустилась с церковных ступенек на монастырскую аллейку, один из охранников президента раскинул вдруг руки в стороны и скомандовал толпе: «Стоим!» Люди остановились. Телохранители отвели президента к могиле, а большую часть людей не пустили к могиле ближе чем метров на двадцать.
К могиле допущены были люди, кажется, не по чинам, а, кроме семьи, просто те, кто оказался ко гробу поближе. Эта мера представлялась разумной и нужной, хотя бы для того, чтобы не попирать ногами соседние надгробия. Во всяком случае многие именитые пришедшие на похороны люди (а там были и режиссер Станислав Говорухин, и бывший премьер Евгений Примаков) оказались среди недопущенных к могиле.
Вдали от церемонии захоронения оказался и актер Сергей Юрский. Он постоял с букетом цветов, глядя на могилу великого писателя издали. Потом, видимо решив, что конца церемонии не дождется, он вернулся в церковь и положил цветы на стоявший возле алтаря стол. Цветы, предназначенные Александру Исаевичу Солженицыну, там еще лежали. Гроба с телом Александра Исаевича Солженицына там уже не было.
