Довольно молодые мужчина и женщина сидели друг напротив друга в кафе, и воздух как бы слегка трепетал между ними. Вилка у женщины в левой руке и нож в правой сверкали и дрожали, и казалось, что если соединить их или хотя бы свести близко, то между вилкой и ножом проскочит искра. — Я же не знала, — говорила женщина. — Откуда мне было знать, что нельзя! — Ну, ты же понимаешь, как там все устроено! — Откуда? Почему? Сорок лет живу и ни черта не понимаю, как там все устроено
Они говорили не про любовь, нет. И не про измену. Наверное, можно сказать, что они говорили о предательстве, об обманутом доверии. Они говорили о том, что у нее украли паспорт, у этой женщины. Паспорт и деньги. Несколько часов назад, не здесь, а в другой части города, она зашла в кафе, повесила сумочку на спинку стула, выпила кофе, вышла на улицу и не сразу догадалась полезть в сумочку, посмотреть, все ли на месте. А когда она полезла в сумочку, там не было паспорта и кошелька.
И она испугалась. Она видела в телесериалах и слышала от друзей, что паспорт терять очень опасно, что по потерянному (тем более по украденному) паспорту кто-то может взять кредит на твое имя, зарегистрировать на твое имя компанию, провести через нее сколько-то там миллионов долларов, а потом обанкротить компанию, и ты будешь виновата, если начнется дело об отмывании денег, до пятнадцати лет, кажется.
Она испугалась и позвонила 02. Просто позвонила спросить, как срочно надо идти в милицию и писать заявление, что украли паспорт. А в службе 02 ей не ответили на вопрос, срочно ли надо приходить, ее стали расспрашивать, что украдено, сколько денег, имя, фамилия, адрес по прописке. Об этом мужчина и говорил. Он говорил, что ни в коем случае нельзя звонить 02 и говорить, что паспорт украли. Потому что звонок будет зафиксирован. Потому что соответствующее отделение милиции должно будет начать по этому звонку проверку, потому что придется заводить уголовное дело, и будут вызывать на допросы, и тянуть до бесконечности, а ты будешь жить без паспорта.
— Разве ты не знала, как это устроено? — говорил мужчина.
Несколько часов назад женщина понятия не имела, как это устроено. Она думала, что если позвонить 02, то ей помогут. А к ней в квартиру прислали милицейский наряд. Милиционер спросил, что случилось, и, когда она ответила, что украли паспорт и деньги, ее повезли в милицию писать заявление. Она ни в чем не была виновата, кроме рассеянности и беспечности, и ей было неприятно, что в квартиру приходит милиция и что ее везут в милицейской машине, как воровку.
Но когда она в милиции написала заявление о краже паспорта, стало еще хуже. Ее повели к дознавателю, и тот стал своими словами переписывать ее заявление, потому что кроме заявления в деле должен быть еще протокол дознания, даже если там написано все то же самое, только другой рукой. На это ушло часа два. Потом дознаватель стал составлять с нею план места происшествия. Он спрашивал, как называлось кафе, где украли паспорт. А она не помнила, как называлось кафе. Он спрашивал, где находится кафе, а она не помнила точно: ну, где-то, предположим, на Маросейке. Просто ехала мимо, думала о своем, остановилась и зашла выпить чашку кофе. Какой-то кофе-макс, или кофе-тун, или кофе-мания. Дознаватель стучал ручкой по той строчке в протоколе, где написано было про эту женщину, что она предупреждена об ответственности за дачу ложных показаний. И женщине было неприятно, что ее как будто бы подозревают во лжи. Мало того, что украли паспорт и деньги, так еще и подозревают во лжи.
— Никогда, — говорил мужчина. — Никогда нельзя писать, что у тебя украли паспорт и деньги. Потому что паспорт и деньги все равно не найдут, а дело затянется на полгода. И все эти полгода ты не сможешь ничего оплатить в банке, ты не сможешь сделать ничего, что требует паспорта, а в этой стране все требует паспорта, даже возвращение домой с вечеринки.
— Что же мне было делать? — взмолилась женщина.
— Надо было просто прийти в милицию и написать заявление, что потеряла паспорт, точно потеряла, но не знаешь где, а кражу абсолютно исключаешь. Тогда они выдают справку об утере паспорта и делают новый паспорт за две недели.
Теперь-то женщина знала, что ее друг прав. Но прошло почти три часа дознания, пока она поняла, что будут еще допросы, и догадалась сделать вид, будто она дура. «Ой, вы знаете, — сказала она. — Я была в куче мест, и может быть, у меня не в этом кафе паспорт украли, а может быть, я его где-то потеряла».
Дознаватель вздохнул с облегчением. За пару часов дознания ему удалось показать (не объяснить, что было бы незаконно, а показать) женщине, насколько дознание бесперспективно. И когда она сама, заметьте, сама попросила переписать заявление, дознаватель с удовольствием помог ей изложить милицейским языком, что паспорт не украден, а утерян. Таким образом дознавателю не пришлось иметь на своем счету заведомо нераскрываемое уголовное дело.
Она, конечно, чувствовала себя дурой, эта женщина, что сначала звонила в 02 и кричала «украли!», а потом сама же написала, что не украли, а потеряла. Но зато ее отпустили из отделения милиции, и она пошла встречаться со своим другом и жаловаться ему.
И мужчина, ее друг, понимал, что она не хочет совета или помощи. Она сама догадалась, как вести себя с правоохранительными органами, которые ни от чего тебя не охраняют. Теперь она хотела просто, чтобы ей посочувствовали. И он рассказывал ей байки про то, как у него самого украли паспорт. И как он догадался написать заявление, что паспорт просто потерян. Но поскольку он грузин, его заставили пройти через процедуру подтверждения гражданства. И он несколько месяцев был «лицом с неподтвержденным гражданством» и несколько месяцев искал ради прикола в российском законодательстве, что это за статус такой — «лицо с неподтвержденным гражданством».
Они болтали за столиком в кафе, и между ними как бы трепетал воздух. Если смотреть на них со стороны, они выглядели как влюбленные, как люди, охваченные сильным чувством.
Только если подслушать их, можно было понять, что чувство, которым они были охвачены, — это не любовь, это тревога.
