Многие интересуются: для чего нужны фестивали? А вот для чего: не будь дебютный фильм Бакура Бакурадзе «Шультес» показан в Каннах, не получи он Гран-при «Кинотавра» — мог бы и не попасть в кинотеатры. Теперь попал, смотрите с 17 июля на широких экранах. Хотя картина не то что некоммерческая, а антикоммерческая, типичное европейское авторское кино. Умное, неторопливое, экспериментальное. Практически все актеры непрофессионалы (в частности, исполнитель главной роли Гела Читава). Минимум саспенса. Детективная загадка присутствует, но с непривычки у зрителя могло и не появиться желания ее разгадывать. Теперь неминуемо появится: интересно же, за что приз дали! Небось, и мы не дураки, сами разберемся. Разбираясь, фильм будут ругать. Впрочем, ругая, — смотреть, а это дорогого стоит.
Внесу свои пять копеек в общую кассу. Призы в кино дают за свежесть, за новизну, за открытия. Локальное, но важное открытие Бакурадзе в том, что в России незаметно для всех объявилось новое потерянное поколение. Неудивительно, что незаметно: оно как-никак потерялось. Теперешние тридцатилетние (среди них режиссер, герой и актер фильма, а также автор этих строк) не знают точно, что им делать в этой жизни. С грехом пополам они нашли чем заняться, но пожертвовали бы многим, в том числе покоем и зарплатой (Леша Шультес жертвует жизнью) ради того, чтобы разорвать дурную цепь закономерностей и вырваться из заколдованного круга, названного Миланом Кундерой Vie d’ailleur, то есть «жизнью не здесь». Не в том дело, что дефицит рабочих мест, или платят мало, или жизнь слишком дорога, или чересчур опасна, хотя все эти факторы тоже исключать нельзя. А в том, что еще молодые, здоровые, вменяемые люди чувствуют себя чужаками, не лучше Постороннего из давней повести Камю (разумеется, открытие Бакурадзе — из области хорошо забытого старого, что не отменяет его важности). Они беспорядочно мечутся по мегаполису (стране), в упор их не замечающему(-ей). Они не в состоянии встроиться с муравьиную суету повседневных взаимовыгод. Они обречены на вымирание — или на мимикрию. Еще не известно, что хуже.
У парня с правильным лицом, на котором не прочесть ни печали, ни радости, фамилия иностранца — Шультес. Он живет в уродливой панельной многоэтажке с мамой, которая тяжело болеет и, вероятно, скоро умрет. Ездит к брату-солдату в воинскую часть. Бегает по утрам. Спускается днем в подземку, чтобы таскать кошельки из карманов и сумок. Потом — вчитывается в чужие документы и сверяет отсутствующие воспоминания с замызганным блокнотом. Его память утрачена. Ее не разбудит симпатичный пацан-воришка, неожиданный подельник. Не разбудит «романтическая» встреча с девушкой. Не разбудит сеанс у врача. У человека толпы нет памяти, то есть — личности: она ему не положена. Чтобы проснуться ото сна, необходимо умереть, выполнив предписание случайного deja vu. Не можешь стать личностью — исчезни вовсе.
Вот только в чем загвоздка. В кинотеатры на такой фильм пойдут люди, которые и так в курсе. Они не верят гламурному телевизору и твердо знают, что Москва — не «городам голова», а худший кошмар Франца Кафки. Киоски с несвежей шаурмой и заваленные хламом пустыри. Вопиющее одиночество в плотной, дурно пахнущей толпе. Этим, не потерявшим памяти, «Шультес» не расскажет ничего нового. Остальные, уже охваченные амнезией, все равно ничего не вспомнят. Чтобы разбудить их, потребуется средство посильнее кинематографа. Собственно, фильм — об этом.
