О своем друге и коллеге рассказывает художник Борис Жутовский
Когда мы познакомились лет пятьдесят назад, Штейнберг был нищим. Помню, я как-то пришел к нему, а он винится: «Мне угостить нечем, даже чаем — денег нет». Но он все равно был верен ремеслу. Да он больше ничего и не умел. Работал в Тарусе истопником...
Искусство было единственным, чем ему хотелось заниматься, что он мог делать. Друзья доставали ему работу, в какие-то журнальчики он рисовал иллюстрации, потом потихоньку стали находиться покупатели на его картины.
Он жил в Москве, на Пушкинской улице, на последнем этаже. А маленькая мастерская (кто-то из друзей посердобольничал, сам-то Эдик до середины 80-х даже и членом Союза художников не мог стать) у него была где-то на Щелковском шоссе. И каждое утро он садился в метро и ехал работать. Вечером приезжал домой.
Лет двадцать назад он уехал во Францию по контракту в галерею Клода Бернара. Он ведь там не живет — он там работает. Его счастье, что у него нашелся хороший галерейщик.
Он всю жизнь поет свою песню тихо, спокойно: он исчерпывает все, что ему Господь Бог отпустил.
Мне, правда, больше нравилось то, что он делал раньше, чем то, что делает сейчас. Он начинал с фигуративной живописи, а ушел в «геометрию»... Но это его дело, он живет теперь так — несет знамя российского авангарда 20-х годов. Все художники придумывают себе какие-то теории. Почти всем мало того, что они нарисовали, им еще надо вокруг этого возвести вычурную конструкцию, устроить игру в биографию, в предназначение.
Мне кажется, для Эдика поначалу супрематизм в духе Малевича — это была игра. Но чем дольше ты играешь, тем больше начинаешь верить. На полном серьезе.
Большинство художников, особенно к старости, начинают казаться себе чем-то большим, нежели они есть. Как бы стоят на площади, каждый со своим гигантским портретом. Эдик же выделяется на фоне остальных коллег спокойным отношением к себе и к своему месту в искусстве.
Он не изменился. Он милый, сердобольный. Приезжает на родину в Тарусу — то улицу замостит, асфальтом покроет, то клуб отремонтирует за свой счет. Есть деньги — он тратит их на что-то человеческое. Вся слава, медные трубы не сильно повлияли на него, он по-прежнему остался доброжелательным, нерасчетливым, некорыстным. Остался самим собой. Это редкое качество. Единственный случай в нашей шестидесятнической компании, как мне кажется...
Эдуард Штейнберг родился в 1937 году в семье поэта и переводчика Аркадия Штейнберга, вскоре арестованного в ходе сталинских репрессий. В 1957–1961 гг. жил с семьей в Тарусе, где отец поселился, выйдя из заключения. Семья бедствовала, поэтому Эдуард рано начал работать. Систематического художественного образования не получил (его наставником был отец, выпускник Вхутемаса). В 1962-м переехал в Москву. Начал участвовать в неофициальных выставках с 1963 года, с начала 1970-х часто выставлял свои вещи за рубежом.
Начинал с фигуративной живописи, постепенно, под влиянием работ К. Малевича, пришел к геометрической абстракции, восстанавливая связь с русским авангардом начала века. За рубежом успеху Штейнберга значительно способствовала парижская галерея «Клод Бернар». С 1990-х годов художник живет большей частью в Париже, часто наезжая в Москву и Тарусу.
На главной странице использовано фото Валентина Серова