Бессмысленный и беспощадный. В начале июня исполняется 360 лет с начала Соляного бунта — знаменитого Московского восстания 1648 года. Некоторые историки начала XX века даже называли эти события «русской революцией». The New Times продолжает искать исторические параллели
В православный праздник Сретения, 2 июня 1648 года,1 в Москве начались крупные уличные беспорядки, охватившие вскоре всю столицу Российского государства. Возмущенной толпе горожан, на сторону которых перешли стрельцы и часть дворян, удалось прорваться в Кремль. На несколько дней власти фактически потеряли контроль над ситуацией в городе. Историк Сергей Бахрушин назвал эти события «революцией».2 Типичный русский бунт, впрочем, как всегда, оказался не только беспощадным к человеческой жизни, но и бессмысленным с точки зрения борьбы за свободу — историческим итогом июня 1648 года стало торжество «старого порядка» в России.
С чего начинается бунт?
Нет, не с соли, конечно. Печально знаменитая пошлина, троекратно увеличивавшая сборы с соляной торговли, была отменена незадолго до случившихся событий. Экономическая политика в первые годы царствования Алексея Михайловича, передавшего в тот момент все бразды правления главе правительства и своему воспитателю боярину Борису Морозову, — отдельная тема.
Стоит лишь заметить, что меры, направленные на увеличение доходов государственной казны за счет введения новых косвенных налогов, в условиях России не дали ожидаемых результатов. Напротив, паралич соляной и рыбной торговли, сокращение импорта из-за ужесточения таможенных правил, рост цен на товары первой необходимости вместо «экономического прорыва» привели к еще большей финансовой дестабилизации. К падению уровня жизни, как сказали бы в наши дни, добавилась невиданная по своим размерам коррупция. Взятки на Руси, конечно, брали всегда, но так бессовестно — никогда ранее. В правительстве оказалось немало случайных людей, поднявшихся из нижних служилых чинов и стремившихся как можно быстрее обогатиться за счет своих новых должностей. Мало того что традиционные поборы выросли в несколько раз, «сильные люди» во власти придумывали разного рода «нетрадиционные схемы». Например, глава Земского приказа, фактически тогдашний мэр Москвы Леонтий Плещеев, промышлял тем, что под фиктивным предлогом сажал в тюрьму богатых, но не связанных с властью жителей города, а потом через подставных лиц вымогал у их родственников выкуп за освобождение. Глава Пушкарского приказа Петр Траханиотов на этом фоне выглядел совсем невинно — он не вовремя выплачивал жалованье стрельцам и пушкарям московского гарнизона.
«Сильные люди» чувствовали себя уверенно и безнаказанно. Ко всем, кто был ниже по положению, относились высокомерно и презрительно, как к черни. Не дай бог было не уступить дорогу карете какого-нибудь вельможи: охрана из числа холопов «большого боярина» могла учинить расправу над кем угодно, будь то средней руки посадский человек или даже дворянин. За деньги «решались вопросы», продавались должности, открывался доступ на рынки. При этом элита полностью утратила чувство опасности: когда незадолго до восстания боярину Морозову говорили о возможных беспорядках, он лишь отмахивался, полагая, что несогласных всегда можно будет разогнать при помощи силы. Недовольство тем временем копилось. Главным объектом народной ненависти стал глава правительства и его ближайшие соратники. К фигуре царя в народе относились как к сакральной, видя в нем заступника от притеснений «сильных людей». Именно поэтому москвичи решили обратиться с челобитной к царю Алексею Михайловичу. 2 июня, во время праздничных мероприятий на Сретение, группа горожан сумела прорваться и передать свою жалобу непосредственно в руки царя. Молодой Романов был явно растерян, он пообещал разобраться и наказать всех виновных. Как утверждают иностранные очевидцы, в ответ прозвучали заверения в верноподданнических чувствах. И все бы хорошо, но ехавшие за царем бояре разорвали челобитную и бросили ее просителям в лицо. Это был предел, после которого остановить стихийное народное возмущение было уже невозможно — жлобство и хамство «сильных людей» в один миг спровоцировали массовые уличные беспорядки.
«Пришли и шумели»
Стрельцы и значительная часть мелкопоместных дворян, съехавшихся для смотра в столицу, перешли на сторону восставших. Толпа ворвалась в Кремль и у Красного крыльца стала «жестоким челобитьем» требовать выдачи «воров и изменников» — Бориса Морозова, Леонтия Плещеева и Петра Траханиотова. Как говорится в русских источниках, люди «всяких чинов… невежливым обычаем пришли к государеву двору и на дворе шумели». Однако, читая более подробные отчеты находившихся в Москве иностранных наблюдателей и резидентов, понимаешь, что картина русского бунта выглядела куда богаче.3 Вскоре был разгромлен дом боярина Морозова. Увидев роскошь, царившую в покоях главы правительства, восставшие пришли в такую ярость, что даже стали срывать золотые оклады с принадлежавших ему икон. Все, что было в доме, «изрубили, разбили и растащили», приговаривая: «То наша кровь!» В груду щепок превратилась роскошная, отделанная дорогой парчой и драгоценными камнями карета — царский подарок всесильному фавориту. Попавшего под руку морозовского приказчика просто выбросили с верхнего этажа терема, из-за чего тот разбился насмерть. Не тронули только жену Бориса Морозова Анну, ее спасло родство с царицей Марией Милославской.
Восставшие не тронули один только государев двор, где сумели спрятаться Морозов и другие смертельно испуганные «сильные люди». Тех, кто спрятаться не успел, ждала безжалостная расправа. Глава одного из финансовых ведомств, крупный предприниматель Назарий Чистой, которому приписывали авторство злополучного соляного налога, лежал дома со сломанной ногой. Узнав о приближающейся к его дому черни, купец попробовал спрятаться на чердаке в куче банных веников, но слуга, решив поживиться добром господина, выдал его. Придворного олигарха схватили за ноги, стащили вниз по лестнице, на дворе забили палками, а растерзанный труп кинули в навозную яму. Такая же участь на следующий день постигла и Леонтия Плещеева — идя навстречу требованиям улицы, власти сами решили его казнить. Однако только вывели московского градоначальника на Лобное место, толпа накинулась на него: били беспощадно, кто как мог, одежду разорвали в клочья. Как пишет иностранный источник, голова Плещеева превратилась в кашу, так что мозг брызгал в лицо колотившим его горожанам. В первый день восстания были разгромлены хоромы почти всех крупных бояр, вне зависимости от того, были они сторонниками или противниками правительства Морозова. Сгорел дом известного фрондера Никиты Романова — слывшего либералом царского дяди, первого при русском дворе, отважившегося носить европейское платье. Началось мародерство. Награбленное тут же продавалось за бесценок. Золотую парчу резали на куски и делили между собой. Громили винные склады и кабаки: вино лилось из разбитых бочек, его пили, черпая кто шапками, кто сапогами. Некоторые тонули в винных погребах, залитых хмельным пойлом. Рядом с главным государевым кабаком в Китай-городе было столько пьяных, что улица почернела от валявшихся на ней бесчувственных тел. Неудивительно, что вскоре вспыхнул пожар, охвативший большую часть столицы. Всего в результате беспорядков и пожара погибло около двух тысяч человек.
«Консервативная революция»
Совсем неверно было бы представить Московское восстание 1648 года только как бунт неких люмпенизированных низов. Характеризуя общую политическую ситуацию в Европе того времени, знаменитый британский историк Эрик Хобсбаум говорил даже о «кризисе XVII века»,4 охватившем страны континента от Атлантики до Русской равнины. Судите сами, в Англии в самом разгаре революция и гражданская война парламента и короля, во Франции первая Фронда — движение городских слоев против королевской власти, Германские земли в руинах после Тридцатилетней войны, в Речи Посполитой — восстание казаков Богдана Хмельницкого, в Московии — Соляной бунт.
По мнению большинства историков, главной действующей силой московских событий 1648 года были именно средние городские слои — посадские люди и сочувствовавшие им нижние служилые чины.5 Казалось бы, вот она, городская революция, пусть и омраченная средневековыми жесткостями. Однако если проанализировать требования и линию поведения улицы, станет очевидной изначальная политическая ограниченность «русской фронды». Политическая программа сводилась главным образом к замене должностных лиц в правительстве. Тут власти успешно лавировали: 5 июня казнили Петра Траханиотова. Боярин Морозов был отстранен с занимаемых постов и через месяц отправился в ссылку в Кирилло-Белозерский монастырь — царь Алексей Михайлович буквально со слезами на глазах упросил москвичей оставить жизнь своему воспитателю. Правительство возглавил популярный среди нижних чинов военачальник князь Яков Черкасский. Другой кремлевский человек с незапятнанной репутацией, князь Никита Одоевский, начал работу по составлению нового свода законов. Социальные требования и вовсе нельзя назвать революционными. Скорее наоборот. Помимо таких простых вещей, как увеличение и своевременная выплата жалованья, дворяне требовали введения безурочного сыска беглых крестьян, то есть, собственно, окончательного введения крепостного права. Именно владельцы мелких поместий в первую очередь страдали от бегства крестьян, переходивших жить в богатые вотчины, где оброк был ниже, да и заступиться «большой боярин» мог, если что. В городах похожая картина — жители «черных» податных посадов уходили в «белые слободы», принадлежавшие боярской знати. Их возвращения к общему налоговому «тяглу» требовали жители посада — по сути, введения того же крепостного права в городском исполнении. Со стрельцами и вовсе оказалось все просто — щедрые подарки, денежное жалованье, вино и угощение от царя, царицы и патриарха сделали внутренние войска вновь лояльными к властям. Получив снова силовую опору, в начале июля удалось казнить некоторых лидеров улицы. Других арестовывали и высылали из столицы под предлогом экономических правонарушений — за незаконную торговлю вином и табаком, например.
Вскоре в Москве был созван Земский собор: во исполнение требований средних слоев он отменил срок давности сыска беглых, передали государству «белые слободы», а торговые лавки разрешили держать только горожанам. Но главное, под предлогом борьбы с произволом «сильных людей» царская власть только усилилась, ее границы расширились. Боярская элита прагматично согласилась с «гласом народа». В результате на два с лишним столетия в России был законсервирован режим, основанный на крепостном праве и деспотизме. Соборное уложение 1649 года, таким образом, можно было бы назвать нашей антиконституцией — особенно в сравнении с появившимся примерно тогда же в Англии Биллем о правах.
Бунт закончился так же иррационально, как и начался. В октябре 1648 года в Москву вернулся боярин Морозов. Формальным предлогом стало рождение первенца царя Алексея Михайловича. В Кремле звонили колокола, шли гулянья, народу раздавали подарки — такое впечатление, что несколькими месяцами раньше ничего и не происходило! На следующий день своих постов лишился князь Черкасский. Правительство возглавил Илья Милославский, тесть государя и выдвиженец боярина Морозова, он только что вернулся из посольства в Голландии и потому не ассоциировался с правительством, свергнутым в июне. Мало-помалу «сильные люди» приходили в себя после пережитого шока. Теперь они точно знали, кто способен защитить их власть и собственность. Да, да, правильно — только всемогущий помазанник Божий. «Русская революция» середины XVII века обернулась еще большей несвободой.
_____________
1 По правилам, принятым в исторической науке, дата, относящаяся к событиям до начала XX века, указывается по юлианскому календарю, действовавшему в России до 1918 года. По принятому в современной РФ григорианскому календарю Московское восстание 1648 года началось 12 июня.
2 Бахрушин С.В. Научные труды. М., 1954. Т.2. с.46-91.
3 Наиболее полно события представлены в донесениях шведского резидента в Москве Карла Поммеренинга (см. Якубов К. Россия и Швеция в 1-й пол. XVII в. М., 1897) и в «Описании путешествия в Московию» Адама Олеария (М., 1996).
4 Hobsbaum E.J. The General Crisis of European Economy in the 17-th century./Past and Present, 1954. № 5–6. p. 4.
5 Первым эту точку зрения высказал историк Павел Смирнов (в кн. Правительство Б.И. Морозова и восстание в Москве 1648 г. Ташкент, 1929). Из последних работ на эту тему см. Андреев И.Л. Алексей Михайлович. М., 2006. С. 113–117.
