«Я безумно боюсь любви, но мне приходится с ней мириться». В апреле на российские экраны выходит новый фильм знаменитого корейского режиссера Ким Ки-Дука «Вздох» — драма о женщине, которая полюбила преступника, осужденного на смертную казнь. Мировая премьера картины состоялась прошлой весной на Каннском кинофестивале. Ким Ки-Дук, автор фильмов «Самаритянка», «Пустой дом», «Весна, лето, осень, зима… и снова весна», встретился с The New Times
Ким Ки-Дук — Сергею Грацианскому
Как вы относитесь к смертной казни?
В Корее эта проблема вызывает ожесточенные споры, а я все никак не определюсь, на защиту какой из сторон мне нужно встать. Когда я представляю себя родственником жертвы, я требую для преступника смертной казни. Когда я задумываюсь о правах человека, то прихожу к выводу, что закон не может отнимать жизнь. Не знаю, мне до сих пор не доводилось быть ни жертвой, ни убийцей.
Смерть — это сюрприз
В фильме «Весна, лето, осень, зима… и снова весна» вы явно восхищались самим процессом смены времен года. Зачем вам понадобилось изображать разные сезоны и в фильме «Вздох»?
Конечно, в этом фильме смена времен года играет другую роль. Это же обман. Героиня знает, что герою осталось жить всего неделю, и она украшает комнату для свиданий то в весенние цвета, то в летние… То есть пытается подарить заключенному как бы целый год, а заодно объяснить ему, что смерть — это не страшно, это просто особый способ обновления.
В ваших последних фильмах герои с открытого пространства переместились в малогабаритные квартиры. Что произошло? Вы сменили место жительства?
Самое смешное, что это раньше я жил в городе, а сейчас живу на природе, так что в моей личной жизни все происходит наоборот. А что касается «Вздоха», то мне хотелось показать, что невозможное возможно. В тюрьме заключенные не видят ничего, кроме стен и клочка неба за решеткой. А героиня берет и обклеивает тюрьму живописными пейзажами. Конечно, это ложь, но такой выход из положения тоже имеет право на жизнь.
Трудно было снять фильм в трех комнатах?
Обычно корейские режиссеры строят удоб ные декорации и в них снимают кино. Я же специально сделал съемочную площадку предельно компактной. Да, было очень неудобно, но мне хотелось, чтобы актеры натурально задыхались в этих крошечных комнатах, и по-моему, в фильме это чувствуется.
В финале женщина действительно хочет задушить героя?
Не знаю. По-моему, нет. Хотя за несколько минут до этого она пыталась убить собственного мужа… В первом варианте сценария фильм действительно заканчивался тем, что женщина убивала узника. Но потом я пришел к выводу, что смерть — это не всегда трагедия, иногда это сюрприз. И изменил финал.
Корейцы меня не смотрят
Ваши фильмы стали завсегдатаями международных фестивалей. Чем вы объясните популярность корейского кино в Европе?
Я могу говорить только за себя. Десять лет назад я отправился в Европу, путешествовал по Греции, Италии, Франции, и именно тогда родилось множество идей, которые я позднее использовал в своих фильмах. Я уехал за границу, чтобы научиться живописи, а вернулся кинорежиссером. Большинство моих корейских коллег не покидают пределов страны, не стремятся научиться иному способу делать кино. В их фильмах на первом месте стоит сюжет, а меня интересуют образы, символы. Некоторые кадры в моих фильмах напоминают картины. Если вернуться к живописи, то в ней моими кумирами остаются Рубенс и Рембрандт.
Как у вас на родине реагируют на ваш международный успех?
Меня, конечно, знают как режиссера, который представляет корейский кинематограф за границей. Но популярностью мои фильмы не пользуются. Корейцы не смотрят мое кино, а если кто-то и смотрит, то не слишком-то понимает. Большинству моих соотечественников кажется, что фильмы Ки-Дука являют миру дурные стороны корейского общества.
Отчасти они правы...
Когда стали выходить мои ранние картины — «Крокодил», «Остров» и «Адрес неизвестен», меня постоянно спрашивали, есть ли у меня моральные убеждения. Я обычно отвечал «нет». На самом деле они у меня конечно же есть. Я не боюсь в своих фильмах показывать темные и малопривлекательные стороны корейского общества — это как раз и есть проявление моей морали.
Снимаю то, что вертится
Ваши фильмы нередко начинаются со сцены насилия. Вы намеренно шокируете зрителя?
Надо же как-то заставить его задуматься о смерти. Я сам-то о ней нечасто думаю, но когда задумываюсь, понимаю, что она ужасно близко. Вот ты дышишь, вот ты задержал дыхание, перестал дышать — и она уже здесь.
Ваши герои редко обдумывают свои поступки. По-вашему, людьми руководят страсти?
Честно говоря, я безумно боюсь любви, но ничего не поделаешь, приходится с ней мириться. А что касается страстей, то мне кажется, что люди, сталкиваясь с какой-то проблемой, вместо того чтобы ее решить, почему-то бросаются в сторону. Вот и моя героиня, узнав, что муж ей изменяет, отправляется в тюрьму. Она не хочет влюбляться в того смертника, она хочет то ли выиграть время, то ли испытать какие-то совсем новые ощущения.
Ваши герои почти всегда несчастливы в семейной жизни. Почему?
К сожалению, настоящая любовь с годами превращается в любовь по экономическим соображениям. Что с этим делать, не знаю.
Как вам удалось снять десять фильмов за десять лет?
Тут нет большого секрета: я просто снимаю то, что вертится у меня в голове. Как только мне в голову приходит идея, я хочу превратить ее в фильм. Когда я заканчиваю один фильм, то думаю, что пора браться за следующий. Я постоянно должен думать о новом проекте или делать новый проект — это и значит быть режиссером. Вот и все, это единственная причина. Но я не знаю, что ждет меня в будущем. Есть шанс, что я перестану быть режиссером. Возможно, я больше не буду показывать свои фильмы публике, и тогда мне не будут нужны никакие фестивальные призы.
