Сорвавшийся лифт

Пьесу «Дом» Евгений Гришковец написал под впечатлением произошедшей с ним истории, мораль которой можно сформулировать известной поговоркой: «Дружба дружбой, а табачок врозь». Но лирическим героем пьесы стал не драматург Гришковец, а врач Игорь (Игорь Золотовицкий), который работает в обычной поликлинике и ведет частную практику, оказывая медицинские услуги местным хозяевам жизни — главе города, главе УВД, вору в законе, местному олигарху и прочей раздутой от власти и денег дряни. Соавторами Гришковца в постановке МХТ стали драматург Анна Матисон и режиссер Сергей Пускепалис (это имя у всех на слуху после «Серебряного медведя», полученного в 2010 году на Берлинском кинофестивале за лучшую мужскую роль в фильме Алексея Попогребского «Как я провел этим летом»).

Войдя в ближний круг местной элиты, Игорь решил, что пора ему изменить свой социальный статус и начать с приобретения загородного дома. Денег не хватит? Займу у друзей! — легкомысленно посчитал Игорь и отправился к именитым пациентам. Пациенты мало того что денег не дали, но еще и указали зарвавшемуся лекарю его место — в прихожей, среди лакеев, кухарок и прочей обслуги, включая личных докторов и заезжих артистов.

Казалось бы, что за блажь? И хрен бы с этим домом, тем более что сегодня обеспеченные граждане больше мечтают о недвижимости за пределами Родины, загородный дом в нынешней реальности — это, как говорилось в известном фильме, «неактуально, Сеня!». Но для врача Игоря покупка дома стала навязчивой идеей, как «В Москву! В Москву!» у чеховских трех сестер, и отказ от этой мечты равносилен потере смысла жизни, крушению самой жизни.

До всей этой истории врач Игорь вряд ли осознавал униженность и неловкость своего существования. Ему казалось, что он просто хорошо делает свое дело и получает за это приличные деньги на покупку дорогих рубашек. Зарплату в поликлинике, в отличие от своих нищих коллег, он за деньги не считал. Разъезжал по городу на своей дорогой машине и свято чтил клятву Гиппократа, излечивая от геморроя и пьянства обитателей местной «Рублевки». Веселые, добродушные, лоснящиеся от сытости мужики похлопывали его по плечу и позволяли сидеть за хорошим столом. Врач Игорь парился с ними в бане, крутил педали на велотренажере, ходил в оперу, смеялся их пошлым шуткам — в общем, чувствовал себя своим. Он никогда не интересовался происхождением их баснословных состояний, не вслушивался в служебные разговоры, не удивлялся роскошным домам и часам. Игорь — врач, и вида огромной голой задницы высокопоставленного пациента, милицейского генерала ему было достаточно для того, чтобы почувствовать себя его конфидентом и другом.

Судя по всему, до истории с домом Игорь никогда к богатым клиентам с просьбами не обращался, будучи уверенным в том, что если не дай бог что — друзья ему в помощи не откажут. Теперь же, оказавшись в позе просителя, он словно увидел себя со стороны, увидел и ужаснулся. Ужаснулся тому, что он для них — пыль, перхоть, неудачник. Ужаснулся тому, что раньше этого не замечал и казался себе вполне удачливым респектабельным господином, олицетворявшим так называемый средний класс. Ужаснулся той ненависти, что ослепила его со всех сторон — нищий коллега с перевязанными дужками очков ненавидел его за его пронырливость и умение «срубить денег» с богатых клиентов, а богатые клиенты презирали за бедность, которую он принимал за обеспеченность.

Замкнутый круг распался, социальный лифт, в который так беспечно вскочил врач Игорь, сорвался в шахту.

Пьеса Гришковца — попытка вернуть на сцену обыкновенного человека, человека с профессией, зарабатывающего своим трудом. «Где человек труда?! Почему он исчез со сцены и с экрана?» — причитают зрители, критики, депутаты и чиновники. Ответ на самом деле прост: людей труда нет на экране и на сцене, потому что их, как некой социальной ценности, не стало в реальной жизни. Они исчезли, они стерты ластиком, как лишние, раздражающие своей нелепостью фигуры. Почему сериалы про врачей, пожарных, спецназовцев и ментов вызывают изжогу своей сладкой фальшью и патриотическим идиотизмом? Почему «их» «Скорая помощь» собирает миллионы у телеэкранов, а наши медицинские сериалы никому не интересны? Потому что наши зрители прекрасно осведомлены о состоянии российских больниц, школ и воинских частей. Они знают, какие зарплаты получают учителя, врачи и военные. Мало этого, они знают, что думают учителя, врачи и военные о российской власти. Иногда они даже высказывают эти мысли вслух.

„

Военный, рассказавший о том, как солдат кормят в части собачьими консервами, сам оказался за решеткой. Учительница, поведавшая о коррупции в школе, получает волчий билет

”

Высказаться вслух о нынешнем положении «человека труда» художники иногда себе позволяют. Но их тут же с депутатских трибун, как в былые времена, обвиняют в очернительстве действительности, в антироссийской деятельности, а то и шьют экстремизм.

Именно поэтому такую бурю негодования вызвал сериал «Школа», который впервые за много лет попытался рассказать о буднях современной российской школы максимально правдиво, почти документально. «Люди труда», то есть учителя, первыми накинулись на создателей сериала, обвинив их в клевете. «Люди труда» не любят выносить сор из избы, потому что давно привыкли справляться со своими проблемами в одиночку: начальники прикармливают подчиненных, подчиненные покрывают начальников. Военный, рассказавший о том, как солдат кормят в части собачьими консервами, сам оказался за решеткой. Учительница, поведавшая о коррупции в школе, получает волчий билет. Известный актер публикует у себя в блоге жуткие фотографии из столичной больницы — врачи обрушиваются на него с гневом и сетуют, что лучше б «помог по-тихому». Замкнутый круг, в котором «люди труда» обречены вертеться до тех пор, пока центробежная сила не выкинет их оттуда. Привыкшие жить «по-тихому», люди труда тихо ненавидят власть и покорно голосуют за ее бессмертие. Они мечтают о лучшем будущем для своих детей — и дети косяками идут учиться на чиновников, институты госуправления лопаются от количества желающих «приносить пользу Родине». Само понятие «труд» перешло в разряд устаревших, сегодня больше в ходу «успешность» и «везение».

«Дом» Гришковца тоже в какой-то степени устарел — сегодня кроме близости к денежным мешкам и высокопоставленным бандитам у «людей труда» есть еще один путь к лучшей жизни: заручиться личной поддержкой власти, прокричать ей «я свой» и поймать ее взгляд на себе. Добрый, заботливый, благодарный взгляд.