Я очень люблю, когда меня пугают. Например, Америкой. Или чем по-хуже. Телевидение полностью удовлетворяет мою страсть, и приходя домой, я сразу нажимаю вожделенную кнопку. Загорается экран, летит куда-то американский летчик. Смотрит как-то по-американски, выражение лица американское, жует жвачку:
«Hi! Я лечу из Техаса, чтобы забомбить пару городов, где живут ребята, со взглядами которых я не вполне согласен». Господи, куда он летит? С чьими взглядами он не согласен? А вдруг с моими? Переключаю в ужасе.
Журналист стоит на фоне дымящихся развалин: «Фрагменты тел уже и фрагментами назвать нельзя. Это фрагменты фрагментов. Обломки шестнадцатиэтажного дома до сих пор валятся с неба — столь мощным был взрыв. Федеральная служба безопасности заявила, что все мы в безопасности...» В этот момент на журналиста сверху падает балкон. И сразу — джакузи...
Господи, вот тебе и прямой эфир. Не дай бог никому такого эфира. Переключаю в ужасе. Наконец-то — дискуссия. Политики спорят. Страна идет по направлению. Финансовые потоки текут по направлению. Дискутанты в галстуках, костюмах, в глазах — тревога за Россию. Вдруг один бросается на другого с воплем «Подонок!», ломает собеседнику руку, ногу, срывает с него парик и убегает из студии, выкрикивая что-то о повышении зарплат трудящимся и пенсий тем, кто уже оттрудился.
Господи, и эти напугали. Переключаю в ужасе.
На экране рыдает мужчина лет сорока: «Ничто не предвещало беды. Но крокодил, которого купила моя жена, чтобы сделать нам всем сюрприз, оказался быстроходным и агрессивным. Я засомневался в правильности этого приобретения, когда он съел нашу прислугу. Я убеждал жену возвратить животное обратно хотя бы за полцены, как вдруг... как вдруг... Жанночка...»
Господи, вот правда — большие деньги до добра не доводят. Переключаю в ужасе. На экране еврей и православный танцуют «семь сорок». Голос за кадром: «Мы видим полное единение людей различных вероисповеданий. В этот счастливый день Мойша Гельцер сделает своему новому другу обрезание, а потом они вместе пойдут на исповедь». Однако танец внезапно переходит в драку... Господи — рознь. Межнациональная. Зачем, почему? Переключаю в ужасе. Пожилой седобородый профессор, в руках указка, голос глубок, как и мысли: «Сексуальные извращения бездонны. Вариантов так много, что голова идет кругом. Взять, например...»
Переключаю в ужасе.
На экране — кролики. Переключаю, не дожидаясь, пока начнется... Журналист ведет репортаж из тюрьмы. Лица интервьюируемых суровы. Журналист говорит: «Вот один из самых страшных преступников, Михаил Круглый. Отобрав у пенсионерки последние деньги, он вырвал ей золотые зубы. Обнаружив, что золото фальшивое, злодей решил изнасиловать несчастную, но вспомнил, что он импотент, и немедленно отправился к сексопатологу, где его и взяли с поличным...»
Переключаю в ужасе. Закрываю глаза, чтобы только слышать, ибо видеть уже невозможно. Обрывки фраз: «Руководитель преступной группировки карликов Оскар Сизый пойман в Баден-Бадене, когда переодевался для карнавала в костюм гигантского выхухоля»; «на Камчатке пожилой мужчина рухнул в кипящий гейзер и долго летал, подбрасываемый горячими потоками. Толпа зевак вместо оказания помощи фотографировала летающего старика, а группа японских туристов аплодировала, принимая трагедию за веселый аттракцион»; «по пути следования поезда маньяк выбросил из вагонов 184 человека, пощадив только восьмилетнего гермафродита, которого вскоре сделал сообщником в своих страшных преступлениях»; «окровавленный, он звал на помощь врача, пока не вспомнил, что он сам врач, и приступил к самооперированию. Мы видим уникальные кадры...» Выключаю в ужасе...
