в главный кабинет страны — выяснял The New Times
"Кому-то он — брат, кому-то — жених, кому-то — папа. Для всех — такой Ленька Королев, вожак дворовой команды, на которого можно положиться», — объяснял стремительный взлет популярности тогда еще будущего президента В.В. Путина социолог Александр Ослон. В декабре 1999 года рейтинг премьер-министра достиг 45% — с такой скоростью он не поднимался ни у одного из предшественников.
Питер—Москва
Московская карьера Владимира Путина началась плохо.
После поражения первого демократического мэра Санкт-Петербурга на выборах 1996 года (будущий президент России был начальником избирательного штаба Собчака) Путин должен был занять пост заместителя руководителя администрации президента РФ. Тогда там начальствовал Николай Егоров, протеже еще недавно могущественного охранника Бориса Ельцина — Александра Коржакова и вице-премьера Олега Сосковца, воевавшего с либералами в правительстве Виктора Черномырдина. Правда, сам Путин в книге «От первого лица» говорил: «Инициатива моего прихода в администрацию президента принадлежала с самого начала управляющему делами президента Павлу Бородину. Не знаю, почему он обо мне вспомнил». На самом деле «вспомнил» Бородин, ныне госсекретарь «Союзного государства Россия —Белоруссия», чуть позже и не сам и при других обстоятельствах.
Борис Ельцин выиграл выборы, был тяжело болен, готовился к операции на сердце и руководить своей администрацией назначил Анатолия Чубайса, который чуть раньше успешно отправил в политическое небытие и Коржакова, и главу Лубянки Барсукова – оба считались серьезными противниками реформаторов. «Виноватый во всем Чубайс», заняв третий по важности кабинет России, места в своем окружении для бывшего заместителя мэра Северной столицы не нашел.
Нашел Алексей Кудрин — еще один бывший зам Собчака, которого Чубайс уже перетащил в Москву на должность начальника «ока государева» — Главного контрольного управления (ГКУ) президента. Правда, предложенная Путину позиция была несколько странная для бывшего чекиста – начальник управления по связям с общественностью. Короче, хорошего парня, оставшегося без работы, просто пристроили — не возвращаться же ему обратно в Питер? И вот тут-то
Пал Палычу Бородину позвонил тогдашний первый вице-премьер Алексей Большаков, который был славен тем, что вырыл огромный котлован возле Московского вокзала в Петербурге, обещая скоростную магистраль Москва—Петербург: магистраль так и не построил, а долги и убытки были уже много позже, при президенте Путине, прощены за счет федерального бюджета. Так вот, Большаков, симпатизировавший Путину с тех времен, когда занимал должность первого зампреда исполкома Ленсовета, и позвонил главному ответственному за золото Кремлевских залов и дач, и Пал Палыч откликнулся: взял Владимира Владимировича своим замом — куратором юридического управления и совзагрансобственности.
Поиски преемника
Искать себе наследника Борис Ельцин начал давно — уже после первых инфарктов. Сначала нашел нижегородского губернатора Бориса Немцова, которого даже представлял как своего будущего преемника Клинтону и Колю. Но Немцов сгорел на знаменитом деле о приватизации «Связьинвеста» (1997 год), когда против правительства реформаторов, в котором Немцов был вице-премьером, ополчились олигархи, Борис Березовский прежде всего. «Я устал вас защищать», — сказал нижегородскому варягу Ельцин. (См. The New Times № 12 от 30 апреля 2007 г.) Поиски преемника с новой силой возобновились в начале 1998 года. Стратегия была следующая: посадить наследника в кресло председателя правительства, который становится источником постоянных информационных поводов и, следовательно, бесконечно мелькает на главных телеканалах страны, а потом — плавно перевести его в главный кабинет в Кремле (об этом читайте в интервью Бориса Березовского на стр. 26). Ну и, конечно, посмотреть на него со всех сторон, в смысле интересов основных кремлевских кланов. Преемник должен был решить несколько задач: осуществить транзит власти из одной эпохи в другую, обеспечить безопасное существование семьи бывшего президента и «Семьи», то есть ближнего круга, сохранить политический вектор — рыночную экономику и демократию. 23 марта 1998 года в отставку был отправлен премьер Виктор Черномырдин, о котором «делатель премьеров и президентов» Борис Березовский за два дня до того сказал в эфире канала НТВ, что «он не избираем». Премьером стал Сергей Кириенко, тоже бывший нижегородец, креатура Анатолия Чубайса, но «попал» на дефолт и обвальную девальвацию рубля в августе 1998 года. Следующие 12 месяцев вошли в российскую историю как «премьерская чехарда»: 24 августа 1998 года Борис Ельцин, пытаясь найти выход из правительственного кризиса, предложил Думе в качестве премьер-министра кандидатуру Виктора Черномырдина.
Черномырдина Дума прокатила дважды. И существенную роль в этой истории сыграл альянс Юрия Лужкова и коммунистов: московский мэр начинал тогда серьезную игру, надеясь стать премьером, а затем и президентом. Дальше в качестве компромисса был выбран другой «тяжеловес» — министр иностранных дел, в прошлом глава Службы внешней разведки Евгений Примаков. Но его к весне 1999-го заподозрили в альянсе с московским мэром, а возможное президентство ближний круг Ельцина оценивал как полную катастрофу.
В то время дело вообще шло к импичменту президента. Ельцин нанес упреждающий удар — отправил Примакова в отставку. Считается, что тогда у главы государства появились три кандидатуры на пост премьера-«преемника»: министр путей сообщения Николай Аксененко, министр внутренних дел Сергей Степашин, директор ФСБ (с июля 1998 года) Владимир Путин. Официальная версия, изложенная в книге Ельцина «Президентский марафон», появившейся в магазинах незадолго до президентских выборов 2000 года и отчасти превратившейся в агитационный материал в поддержку «преемника», сводилась к тому, что готовящийся к уходу на покой президент уже выбрал Путина, но опасался, что его кандидатура не пройдет через Думу. Больше того: чтобы протащить «временного» Степашина, чья задача, в представлении Ельцина, сводилась к тому, чтобы «греть кресло» для Путина, Борис Николаевич запутал Думу, устно сообщив спикеру Геннадию Селезневу, что он выдвигает Аксененко, при этом официально направив представление на Степашина. Селезнев был крайне удивлен: «Я с утра сегодня уши мыл. Была названа фамилия Аксененко». Короче, на неполных 4 месяца премьером стал Степашин. На него посмотрели и — вынесли приговор: «слабак» — утверждают, что именно такую оценку дал нынешнему главе Счетной палаты Александр Волошин, тогда — руководитель администрации Ельцина. Анатолий Чубайс, в свое время поддержавший Степашина (именно он, как говорят знающие люди, развернул назад интригу с назначением Аксененко: долгий ночной разговор с Татьяной Дьяченко, Валентином Юмашевым и Романом Абрамовичем закончился джентльменским соглашением: главный кандидат — Степашин), пылко отговаривал Ельцина от назначения Путина, больше того, пытался убедить самого «преемника» отказать Борису Николаевичу (осадок от этой истории остался у Путина на всю жизнь). Но аргументы дочери и будущего зятя взяли верх. 9 августа 1999 года и.о. премьера стал Владимир Путин, а 16 августа Дума утвердила его в должности председателя правительства РФ. В это же самое время был дагестанский рейд Шамиля Басаева, а затем знаменитое путинское «мочить в сортире», вторая чеченская война, взрывы домов в Буйнакске и Москве, наконец — 31 декабря, когда Борис Ельцин произнес свое знаменитое: «Я ухожу…», а Владимир Владимирович Путин стал и.о. президента России.
Вербовщик
Над президентским образом преемника политтехнологи работали серьезно: костюм, прическа, резкие — в стиле того самого «вожака дворовой команды» — выражения; все должно было свидетельствовать, что на смену Борису Николаевичу идет «анти-Ельцин». Молодой, непьющий, спортивный, за словом в карман не лезет. По прошествии этих 10 лет кажется, что не столько политтехнологи преуспели, сколько Путин стал самим собой — чего не мог себе позволить в 90-е, при демократах-интеллигентах и научных работниках. Впрочем, в бытность свою одним из руководителей питерской мэрии он, как минимум среди тамошних журналистов, заслужил славу вполне жесткого человека. Да и московский люд, заезжавший на брега Невы по делам бизнеса, утверждал, что именно Путин контролировал криминал «бандитского Петербурга» 90-х: во всяком случае если у жены заезжего важного иностранца на улице срывали сумочку, то обращались именно к заму Собчака – чудным образом сумочка оказывалась к вечеру на постели в гостиничном номере.
В Москве, в администрации президента России, о нем ходила двойная слава — как будто речь шла о двух разных людях. Благодаря протекции все того же Алексея Кудрина, нынешнего министра финансов и одного из самых близких президенту-премьеру людей, Путин довольно быстро сменил должность зама «Пал Палыча» на главу Государственного контрольного управления (этот офис занимал Кудрин, и, уходя в правительство, он завещал его коллеге, с которым пять лет бок о бок работал в питерской мэрии). Работа в ГКУ Путину не понравилась: «Неинтересно мне было», — говорил он потом журналистам. Якобы он собирался уходить в бизнес, создавать свою юридическую фирму, но тогдашний глава администрации Валентин Юмашев в мае 1998-го пригласил его в качестве своего зама, курирующего регионы, — чрезвычайно важную должность, которую на Старой площади традиционно занимали мощные фигуры. Так вот, одни говорили о нем — карьерист, другие — абсолютный пофигист. Одни рассказывали, что в руководимых Путиным подразделениях администрации чиновники не позволяли себе — ни друг с другом, ни по телефону — даже намека на нелояльность: «все аппараты и кабинеты прослушивались», рассказывал один из кремлевских интеллигентов еще в 2000 году, когда, пусть и на условиях строгой анонимности, бывшие подчиненные Путина еще решались что-то говорить журналистам.
Другие — кто в конце 90-х занимал важные кабинеты в Кремле — говорили о будущем российском Пиночете (как многие из них надеялись), называя его исключительно «Вова». Например: «Сидим на заседании руководства администрации, надо принимать решение. Вова молчит, потом встает, выходит, идет в кабинет к Тане Дьяченко (он был тут же, рядом), потом возвращается и высказывает согласованное мнение…»
И уже третий образ Путина рисует Борис Ельцин: «Поразила меня и молниеносная реакция Путина. Порой мои вопросы… заставляли людей краснеть и мучительно подыскивать слова. Путин отвечал настолько спокойно и естественно, что было ощущение, будто этот молодой, по моим меркам, человек готов абсолютно ко всему в жизни, причем ответит на любой вызов четко и ясно».
Судя по всему, Путин умел нравиться, равно как умел мимикрировать под окружавшие его обстоятельства и людей. Не случайно в Ленинградском КГБ, где он трудился на благо так называемой «первой линии» — контрразведывательная работа с иностранцами, приезжавшими в город русской революции, и в Дрездене, где он «работал» по бизнесменам, приезжавшим в коммунистическую ГДР с Запада, его почитали за классного вербовщика. Путин привык, в силу своей главной профессии, автоматически принимать сторону/взгляды собеседника, наводить с ним психологические мосты, соответствовать его ожиданиям. Так он автоматически «завербовал» Ельцина и его окружение. Завербовал — в кавычках и без. «Он такой же, как ты и я, поверь мне», — убеждал одного из авторов Алексей Кудрин тогда, 10 лет назад. «Да при чем тут Лубянка, корпорация КГБ, чекисты — он полностью контролируем», — не сомневался Александр Волошин.
Передача завещания
Но был и еще один фактор, способствовавший феерической карьере подполковника КГБ — закат эпохи Ельцина, связанный не только с болезнью первого президента России, но и с усталостью буквально всех вокруг от дикой коррупции, наглости олигархов, импотенции государственных властных институтов,
бесконечных перетрясок правительства, наконец, правления никем не избранных Вали-Тани и их большой и ненасытной «Семьи».
«А кого еще тогда можно было выбрать? Он казался четким, надежным, некоррумпированным», — говорили авторам самые разные люди. О питерских уголовных делах по корпорации «Двадцатый трест» и депутатском расследовании аферы «Нефть в обмен на продовольствие» (см. The New Times № 18 от 11 июня 2007 г.) тогда мало слышали, да в сравнении с теми же залоговыми аукционами это казалось детскими шалостями. А Борис Ельцин… Ельцин, если реконструировать его сознание по «Президентскому марафону», действительно полагал, что именно Путину можно смело передать политическое завещание: «…во что бы то ни стало удержать в стране демократические свободы, нормальную рыночную экономику». А дальше было то, что было.
