«Если бы не случилось в ее жизни любви, она бы превратилась в чудовище»

Мы познакомились в конце 90-х, когда я оказался на Берлинском кинофестивале с «Русским бунтом». У меня очень живые воспоминания о нем. Это был крупный человек во всех смыслах, большой такой дядька, очень резкий, оценивающий всех и вся по завышенным критериям. Биография у него тяжелая. Отца расстреляли в 37-м, мать погибла в поезде, когда Фридриху было 9 лет. Ко всему он еще и еврей из Бердичева, выросший в детском доме. Окончил горный институт, работал в шахте. В юности пережил там тяжелую аварию, едва не стоившую ему жизни. Он не писатель из дома у метро «Аэропорт». Это человек, который многое пережил, узнал жизнь с самых ее тяжелых, непривлекательных сторон. И так и не познал по-настоящему, что такое писательский успех. Он учился на Высших режиссерских и сценарных курсах. Там были роскошные столичные люди. Он единственный не получал стипендии, которая по тем временам была очень хорошая — 150 рублей, как зарплата кандидата наук. А Фридрих был бедный приезжий, у которого никогда не было ни копейки. Он должен был зарабатывать себе на съемную конуру, в ресторанных застольях не мог участвовать. Ничего никому не объяснял, все считали, что у него просто плохой характер. Притом что был абсолютно безотказный, всем помогал — от Андрея Тарковского до Рустама Ибрагимбекова и Андрея Кончаловского, всем что-то писал, выправлял. Когда напечатали в «Юности» (в 1962 году. — The New Times) его рассказ «Дом с башенкой», резонанс был громадный, его все читали. Но этот невероятно одаренный, мощный человек совершенно не имел инстинкта жизненного успеха. Слава пришла к нему поздно, под конец жизни.

Да, история барона Унгерна. Тут любопытный факт. Горенштейну заказали сценарий для Ларса фон Триера. Но выяснилось, что Триер никогда не выезжает далеко, не летает самолетами и вообще ему все это не очень-то интересно. Потом из этого несостоявшегося проекта возник роман «Под знаком тибетской свастики», какое-то маленькое издательство в Америке напечатало его по-русски небольшим тиражом. Мне Фридрих предложил написать вместе сценарий по роману. К сожалению, фильм не состоялся, слишком оказался дорогой и сложный. Хотя это очень важная тема. Унгерн — родоначальник русского фашизма. Настоящий герой и при этом абсолютный мизантроп, вокруг него концентрировались зло и смерть. Так всегда происходит: когда возникает пассионарная личность, одержимая одной идеей, мыслящая космическими категориями, безразличная к судьбе конкретного человека, она сильно воздействует на людей, привлекает их, но непременно порождает реки крови. Особенно в России.

У меня моральный долг перед Фридрихом, я чувствую себя обязанным делать кино по его книгам. «Искупление» трудно было экранизировать, это очень литературное произведение, в нем много философских рассуждений, споров, которые интересно именно читать. С другой стороны, тут речь не только о войне и ее последствиях, а больше о том, что мы в общем-то хорошие люди, но отчего-то создаем себе невыносимую жизнь.

Если бы не случилось в ее жизни внезапно свалившейся любви, она бы превратилась в чудовище. По ее доносу в тюрьму сажают родную мать, дальше могло быть еще хуже, но любовь все изменила. Она не то чтобы злодейка, просто незрелая, неразвитая, не привыкшая думать.

Я ведь не случайно занимаюсь почти исключительно историческим кино, причем в основном XVIII веком («Михайло Ломоносов», «Русский бунт»), когда окончательно сформировалась российская государственность, и XX веком («Доктор Живаго», «Живи и помни», «Искупление»). У Ломоносова есть замечательное письмо «О сохранении и размножении российского народа», которое он написал императрице Екатерине**Формально письмо было адресовано члену Российской академии меценату Ивану Шувалову, покровителю Ломоносова.. Оно было запрещено сто лет, пока его не опубликовал Герцен. Смысл его в том, что народ хороший, работящий, но вот выпивать любит. И когда начинаются праздники, превращается в неуправляемое быдло. А праздники-то долгие были…

Вот именно. За время долгих гуляний погибало огромное количество народу. Нельзя ли их немного умерить, подсократить, пишет Ломоносов. И советует императрице призвать в Россию немцев, чтоб работать правильно поучили. И авось русские пить меньше будут. Надо сказать, что Екатерина так и поступила, но на словах категорически отказалась от ломоносовских рекомендаций, выгнала его из академии. Он обиделся, запил и умер в 53 года. Почему я об этом вспоминаю? Потому что XVIII век многое сформулировал на столетия вперед. Это нам только кажется, что мы совершенно другие. А вот ХХ век действительно создал новый феномен — советского человека. Произошли изменения на генном уровне. Как генно-модифицированные продукты — вроде похожи на настоящие, но совсем другие, неправильные, что ли. Хочется с этим разобраться, понять причины хорошо нам знакомых, но странных свойств натуры.

„

Вся наша творческая интеллигенция должна была объединиться в антисталинизме. А у нас — только единичные сильные высказывания, это не превратилось в мощное осмысление и ясную оценку

”

История России крайне тяжелая, трагическая, многие ее события так и не осмыслены окончательно, не отрефлексированы. Что сделали немецкая литература и кинематограф после Второй мировой войны? Громко заявили, что немцы могут выжить как нация, только покаявшись в преступлениях фашизма и если смогут понять, что это вина всех и каждого, даже тех, кто не участвовал. Чувство вины на глубоко осознанном уровне стало коллективным сеансом целительного психоанализа. То же самое для своего народа сделали итальянские неореалисты. Интеллигенция взяла на себя миссию вывода нации из морального тупика. Мне кажется, что до тех пор, пока мы не разберемся с уроками ХХ века, мы будем постоянно наступать на одни и те же грабли и неуклонно возвращаться туда, откуда вроде бы давно ушли. Мое поколение пережило хрущевскую оттепель, горбачевскую перестройку и ельцинскую эйфорию после путча 1991 года. И что? Сейчас мы видим повторение пройденного, вплоть до давно знакомых фраз, интонаций, требований ввести цензуру. Из-за одной иллюстрации в журнале «Власть» полетели с ходу все. Это же самая настоящая цензура и есть, как в приснопамятные времена, когда за всем следил ЦК КПСС. Сегодня олигархи моментально реагируют на свободомыслие, чтобы не схлопотать себе лишних проблем. Все те же проявления зашоренной психологии советского человека.

Они, может, и были, но это не идеалы, это подмена, сектантство, потребность поклоняться. В секте легко жить, у человека нет индивидуальной ответственности. В этом, кстати, природа особой жестокости русского бунта, когда человек становится частью безликой толпы, и что бы ни случилось — никто не виноват.

Нет, если состоит из людей, не идущих ни у кого на поводу. Вот как сейчас. Как только власть буквально за руку поймали на подтасовках, сразу люди стали, не боясь, выходить на митинги. Начинается все с несправедливости, с обмана. Еще Пушкин писал: все, что властители позволяют себе за пределами закона и морали, отзывается потом десятикратно.

Все неоднозначно. Народ, который может существовать и выживать в таких нечеловеческих условиях, которые не раз выпадали ему на долю, действительно особый. У нас людей даже в урожайные годы сажали за подобранные в поле колоски. Отца Фридриха, профессора-экономиста, расстреляли за то, что в 1934 году он написал научную работу о нерентабельности колхозов. Вот что такое сталинское время. Сталин — это Антихрист, он деформировал национальный характер, даже все хорошее обратилось в свою противоположность. Сталинское время вообще требует своего Шекспира. Это трагические сюжеты, невероятные судьбы. Вся наша творческая интеллигенция, все, кто работает в театре, кино, литературе, должны были объединиться в антисталинизме. А у нас были только единичные сильные высказывания, это не превратилось в мощное осмысление и осуждение всего, что с нашей страной произошло, и в ясную оценку. В результате мы хлебаем то, что хлебаем, и не знаем, куда идем.

Это уровень старых политических анекдотов с бородой, уже нестрашных и не очень интересных. К тому же эти картинки не совсем чистыми руками сделаны, немножко в угоду этим, в угоду тем, и не всегда людьми в достаточной степени одаренными и обладающими чувством исторической правды.

Игра актеров во многом зависит от вещного мира, в который они погружены. Если там неправда и приблизительность, то и артистам это передается.

„

Начинается все с несправедливости, с обмана. Еще Пушкин писал: все, что властители позволяют себе за пределами закона и морали, отзывается потом десятикратно

”

Система Станиславского в кино не срабатывает. В театре роль играют последовательно, в кино — фрагментами. Когда исполнители идут по задачам, как учил Константин Сергеевич, на экране все видно и артисту уже не веришь. Моя задача как режиссера — вызвать у исполнителей то состояние, которое мне необходимо. И нельзя брать артиста на сопротивление, должно быть точное попадание на уровне психофизики. С этими ребятами все получилось как надо.

Что касается развалин и всякого безобразия, то у нас всегда это есть и с большим запасом. Легко найти заброшенный завод, грязный пустырь, с разрухой по-прежнему все в порядке. В романе украинский городок, но мы снимали в России. Я не хотел никакой конкретной привязки. Потому что события — предательство, любовь, страдания — касаются всей тогдашней большой страны, это советская жизнь, от Кушки до Магадана. Но мне хотелось и чего-то красивого. Поэзии ушедшего времени. Поэтому есть и солнечные сцены, светлые.

Разговоры о том, что выросло поколение, которое ничего не понимает, ни о чем не задумывается, мне кажутся нелепыми. Они же на генетическом уровне ничем не отличаются, мы родня. Другое дело, что два десятилетия их растили на гламуре и на стрельбе с кровищей. Распространился новый вид псевдокультуры, не оставляющий места для того, чтобы человек сердцем подключился к увиденному.

Сегодня это называется «Наши». Точно так же верят, что кто-то за них думает и решает. Плюс они прекрасно понимают, что участие в этом искусственном движении — единственный выход из каких-нибудь Тютюшей в столицу и возможность состояться. Как получить благополучие и достаток? Быть ближе к власти. Все то же самое, что при Сталине, только еще примитивнее и наглее.

Свет гаснет и в ту же минуту зажигается. Это бытовой момент, электричество то давали, то отключали. А потом пустили слух, что свет будет уже навсегда. Колоссальное событие для людей. Вот они и говорят: выпьем за свет. А за что еще пить?

Фридрих Горенштейн (1932 — 2002) — прозаик, драматург, сценарист. По его сценариям сняты фильмы «Солярис» Андрея Тарковского, «Раба любви» Никиты Михалкова, «Седьмая пуля» Али Хамраева, «Комедия ошибок» Вадима Гаузнера, «Холодное лето пятьдесят третьего» Александра Прошкина. Автор романов «Искупление» (1967), «Псалом» (1975), «Место» (1976). Из прозы в советское время был опубликован только рассказ «Дом с башенкой» (1962), а также повесть «Ступени» в неподцензурном альманахе «Метрополь» (1979), после чего писатель был вынужден эмигрировать. Жил в Вене, затем в Западном Берлине. Произведения публиковались в американском издательстве «Слово», эмигрантских журналах «Континент», «Синтаксис», «Грани».