Конец мистера Ботокса

Пьеса итальянского классика и нобелевского лауреата Дарио Фо называется «Двуглавая аномалия» и поставлена автором на итальянской сцене почти десять лет назад — в то время, когда «великий Сильвио» еще никуда не собирался уходить. По сюжету пьесы закадычный друг Путин, еще президент, гостит у Сильвио на Сардинии, где их настигают чеченские террористы и убивают российского президента, смертельно ранив и итальянского премьера. Бригада нейрохирургов пересаживает уцелевшую часть мозга убитого Путина раненному в голову Берлускони — итальянский лидер теряет память и начинает узнавать себя заново. Бригада Театра.doc во главе с режиссером Варварой Фаэр пересадила итальянский сюжет на российскую почву. В этой версии Берлускони гибнет от рук террористов в загородной резиденции российского премьера, а раненый Путин получает в вечное пользование половину мозга своего итальянского друга. Новый Путин заново осваивает российскую реальность и, осознав весь ужас содеянного, произносит покаянную речь в парламенте, после которой его окончательно признают безумным и отправляют на операционный стол, чтобы сделать очередную лоботомию.

По каким законам судить политический театр? Чего в нем больше — художественной изощренности или публицистического запала? Имеет ли право столь открытая площадная форма диалога с публикой называться искусством или это всего лишь часть митинговой субкультуры? Когда речь идет о политическом сюжете, не превращается ли художественный вымысел в клевету? И правомерна ли сатира, основанная на свидетельствах анонимных источников из интернета? Политическая карикатура предполагает достоверность? Если да, то где доказательства? Помнится, пресс-секретарь премьера господин Песков проявлял озабоченность в связи с появлением сатирической пьесы «Пребиотики», в которой одним из действующих лиц был его патрон. Любое художественное изображение национального лидера у нас рассматривается как изображение Бога: вправе ли простые смертные использовать всуе его священный лик? Нет ли тут кощунства? А то и посягательства на государственные устои? На чью мельницу льет воду «БерлусПутин»?

Смотреть на это диковинное зрелище столь же рискованно, сколь его играть. Актеры Евдокия Германова и Сергей Епишев — такие же советские люди, как и зрители в зале: им тоже страшно, они словно спрашивают у нас — а можно? И зажмурившись бросаются в эту бездну насмешки, избавляя и себя, и нас от привычных генетических страхов, повторяя вслед за хором десантников мантру этой зимы: «Ты такой же, как мы, — человек, а не бог, я такой же, как ты, — человек, а не лох».

Если и есть конец Путину — то он здесь, на сцене. Эта власть давно не боится ни света, ни правды, по-настоящему она боится лишь осмеяния и этого не прощает: смех лишает подданных страха. На сцене неподсудный диктатор, выстроивший себе с помощью холуев хрустальный звуконепроницаемый замок, словно пробуждается от летаргического сна — и мир, выстроенный его руками, предстает перед ним в своем настоящем, не отлакированном сервильным телевидением виде. Стареющий самовлюбленный плейбой, помешанный на собственном величии и вечной молодости, привык смотреться только в те зеркала, что подсовывают ему угодливые подданные. Героическая внешность, как и героическая биография, давно запечатлена придворными журналистами, художниками и политологами. И тот, кто усомнится в правдоподобии этого образа, будет убран с глаз долой, кем бы он ни был — могущественным олигархом или законной супругой, которая, измученная домашним насилием, враньем и лицемерием великого мужа, коротает дни в одном из монастырей, как царевна Софья. Туда, под крыло некогда любившей его женщины, отправляют «двухмозглого» премьера озабоченные врачи. Супруга пытается излечить амнезию с помощью собственных воспоминаний («Мы познакомились с тобой на концерте Аркадия Райкина», «Ты полтора года проверял меня на вшивость, скрывал место своей работы», «Ты всегда был упырем, домашним тираном») и сюжетов из интернета. «Наш дурдом голосует за Путина!» — струится опальное видео по больничной простыне, из кадров хроники премьер узнает о том, что за годы своего правления он построил аномальное бандитское государство, уничтожил ростки свободы и демократии, расправился с оппозицией и свидетелями собственных преступлений, шантажом и угрозами обеспечил себе место «лидера мировой державы», раздал куски родины своим подельникам… «Неужели я такая сука? Неужели я такая падла?» — в ужасе восклицает прозревший премьер.

Комические метания между покаянием и монаршим гневом раздирают тело и мозг героя на части, скверный анекдот становится и пыткой, и явью. «Принесите мне зеркало!» — почти в истерическом припадке визжит он, монстр с отвисшими ушами, крючковатым носом и выпученными глазами…

Со времен «крошки Цахеса» в программе «Куклы» и уродца Добби из «Намедни» никто так над Путиным не шутил. Телесудьбу Виктора Шендеровича и Леонида Парфенова мы знаем.

Мог ли появиться такой спектакль еще год назад? Вряд ли. Похоже, действительно что-то сильно изменилось в атмосфере в декабре 2011 года. Смех вновь побеждает страх. И этот новый виток социального протеста набирает обороты.

Дуся Германова, ранее не замеченная в проявлениях гражданской активности, за долгие годы работы в советском авангарде — театре Олега Табакова — освоившая все нюансы эзопова языка, впервые выступает в столь не свойственной ей роли бунтаря. Стилистика Театра.doc обнажает артиста полностью, не позволяет ему прятаться за роль — играть Жанну д’Арк здесь имеет право только сама Орлеанская дева. В глазах у Германовой — ужас, она самостоятельно проходит этот путь открытий: от беспринципной исполнительницы чужих текстов к прозрению. «Блажен тот народ, которому нужны не герои, а лизоблюды!» — красивые эти слова она артикулирует с ответственностью знаменосца, вынесшего знамя с поля боя.

Сергей Епишев играет БерлусПутина по-брехтовски — с той же степенью отстраненности и отваги, с которой он регулярно выступает в жестких политических капустниках театральной премии «Гвоздь сезона».

Жанр политического кабаре может быть освоен только так — в абсолютном бесстрашии. Испрашивать дозволения на сатиру (героиня спектакля подобный вопрос задает своему партнеру в самом начале) — значит заранее признать себя проигравшим.