Генерал

Генерал-лейтенант ПГУ КГБ СССР  Леонид Владимирович Шебаршин, 1935–2012

Он только так и мог уйти: зафиксировал на бумаге свое состояние («17:15 — отказал левый глаз, 19:00 — полностью ослеп»), записал телефон дежурного в Службе внешней разведки — для тех, кто его найдет, снял очки и — выстрелил себе в голову. «Меня не могло порадовать собственное рождение. Зато не может огорчить и собственная кончина. Мир справедлив» — это из книги его афоризмов, написанной в середине 1990-х и подаренной автору вместе с другой, самой пронзительной его книгой, озаглавленной «…И жизни мелочные сны». Это книга воспоминаний — в тех рамках и в той форме, которую мог позволить себе человек, проработавший почти 40 лет в разведке (Пакистан — Индия — Иран, в двух последних странах он возглавлял резидентуры) и закончивший свою карьеру начальником советской разведки — ПГУ КГБ СССР (сутки, что он возглавлял КГБ, 22–23 августа 1991 года, — не в счет).

В пятьдесят шесть он был отправлен в отставку: «Я сожалею не о прожитом, а о том, что предстоит прожить» — это из его афоризмов.

Генерал, Старик — так он себя именовал в книгах, так о себе и думал последние 20 лет: «лихой оперативник, опытный начальник, ловец человеков, превратившийся в потертого пенсионера» — это Шебаршин о себе.

Многие годы автор наблюдала, как утром Шебаршин шел к себе в офис, расположенный под одной из трибун стадиона «Динамо» (теперь и стадион, а с ним и офис снесли). Шел через двор моего дома — его квартира была в доме напротив: по иронии судьбы ровно в том подъезде, где когда-то жил будущий первый президент России Борис Ельцин, отправивший Шебаршина на пенсию и порушивший, как считал Генерал, все, что составляло смысл его жизни. А смысл этот назывался «вербовка на советский флаг». Говорить с журналистом, которая полагала его смыслы нарушением прав человека, он долго не хотел. Мои расследования о КГБ он полагал не только обидными — разрушающими то государство, которому он давал присягу. И которое он потерял. Сблизило нас, наверное, то, что новой страны — хотя и по очень разным причинам — ни он, ни я не обрели.

Шебаршин знал, вероятно, много — то, что до сих пор лежит по сейфам и секретным банковским ячейкам. Это его знание могло бы сделать его миллионером, как сделало гораздо меньшее знание многих его коллег, кто продавал секреты Родины оптом и в розницу. А он ходил в стареньком пальто, всегда аккуратном и тщательно выглаженном, ездил на разбитой «Волге», когда его бывшие подчиненные — на майбахах и бентли, зарабатывал на жизнь посредством созданной им структуры, предоставлявшей защиту банкам, но, кажется, бизнес этот не был особенно успешным. У него были жесткие и четко очерченные взгляды — антиамериканист, антизападник, безусловный государственник. Единственное, на чем мы в наших долгих беседах в каком-нибудь ресторанчике и соглашались, так это на невозможности что-либо нормальное построить в абсолютно коррумпированном государстве. «Умничка», — раздавался в телефонной трубке его голос, когда мне удавалось написать на эту тему что-то дельное. Его убежденность в своей правоте была порой трудна, но абсолютная честность и прямота подкупали. Понятие «честь офицера» — оно для Шебаршина было не просто серьезно: это то, что держало его.

Последний раз мы виделись, когда он приходил в редакцию. Было заметно, что он здорово сдал, что глаза слезятся, а ходить трудно. Потом сидели в расположенном по соседству ресторанчике. Он, как всегда, достал свой видавший виды коричневый бумажник: платить он не давал никогда, несмотря на все мои возражения: «А я вам ничего не рассказываю, Женечка, мы же просто беседуем», — говорил он в ответ на мои разговоры про этику журналистской профессии. 10 лет назад, когда мы впервые ввели в практику беседы за бокальчиком вина, он ответил, как отрубил: «Мои женщины за себя не платят». И от изумления я не нашлась, что возразить. В ту нашу последнюю встречу нас почему-то откровенно, демонстративно «пасли», но его это нимало не беспокоило. Было как-то очевидно: он уходил, хотя если на что и жаловался, то на глаза. И вот ушел — Генерал ушел уже навсегда. «Окончательно примиряет человека с жизнью только смерть» — это еще один его афоризм. И это генерал Леонид Владимирович Шебаршин написал о себе. Мне кажется, что о том, что примирение его с жизнью случится в одиночестве и при помощи пули из наградного пистолета, он знал давно. Так решил. Так и сделал, как решил.


Tweet