Ex libris Павла Бардина

За книжными премьерами, к сожалению, не успеваю — много работы.

1. Из последнего прочитал «Чертово колесо» Михаила Гиголашвили. Очень кинематографический роман о Грузии конца 80-х. Из него можно сделать русского «Крестного отца» с грузинским акцентом: это мощное многоплановое повествование, с очень живыми персонажами, увлекательной фактурой. Но там не только бандиты, там менты, художники, и все это вращается вокруг истории с наркотиками — как они переворачивают жизнь людей. Все происходит на фоне перестройки, смены социальных формаций. Много историй, деталей, судеб. И несмотря на то, что все время в романе происходит какой-то ужас, описано все очень по-человечески, с вниманием к людям, не штампы, а живые истории.

2. Роман «Крещенные крестами» Эдуарда Кочергина стал лауреатом «Нацбеста» прошлого года, и абсолютно заслуженно. У меня эта книга — в одном ряду с Шаламовым. Она про мальчика, который попадает в детский дом для членов семей изменников родины и предателей. Убегает оттуда и очень долго бежит к своей маме, а по дороге получает криминальный опыт, видит самое дно жизни. Там тоже очень много ярких персонажей, явно портреты с натуры, при этом книга не теряет художественности. Ты сопереживаешь этому мальчику, проходишь с ним через все истории, и даже в описании не теряется внутреннее движение. И нет чернухи, а наоборот — поэзия. Очень сильное впечатление. Если я лично не уверен насчет Солженицына в школьной программе, то эта книга вполне могла бы в ней быть.

3. «Письмовник» Михаила Шишкина — это медленное чтение. Прочитаю чуть-чуть, откладываю, а потом возвращаюсь. Можно смаковать, как литературный десерт, поэтому он у меня лежит открытый уже, наверное, месяц, я не тороплюсь. Это замечательная литература, когда слова идеально друг к другу подогнаны, подобраны, искусно составлены в предложения — получаешь наслаждение от самого процесса чтения. Тем более что это роман в письмах, мы читаем вместе с персонажем, который их читает. И несмотря на интеллектуальность и то, что это стилистически предельно выверенная вещь, из нее жизнь не ушла. Наоборот, безупречность и очень тонкие переходы из времени во время, из текста в текст, из письма в письмо — все только усиливает эффект погружения.

4. Параллельно я взялся перечитывать «Легенды и мифы Древней Греции» Николая Куна. В детстве это были какие-то плоские книжные персонажи, а сейчас, когда примеряешь их на сегодняшнюю действительность, на узнаваемых людей, то древнегреческие боги оживают и становятся объемными. Например, Геракл оказался очень забавным персонажем. Алкоголик, жестокий человек, умудрился старую жену сдать другу, когда уходил в очередной поход. Несколько раз у него были припадки, во время которых он убивал людей. Убил мальчика только за то, что тот принес ему воду для омовения ног и предложил омыть ею руки. У меня в детстве был какой-то другой персонаж. А этот — вспыльчивый мачо, иногда остроумный, но все-таки чаще грубый, глупый и жестокий, с комплексами, который считает, что он сын бога.

5. «Язык города» Владимира Колесова — исследование эволюции городского языка на примере Петербурга. Англицизмы, чиновничий жаргон, армейское арго — это научный труд, но он может быть интересен широкому кругу людей. Все тоже очень здорово ложится на сегодняшнюю реальность, на то, что происходит с языком. Все повторяется, все уже было. И сейчас много иностранных слов в обиходе, отдельный язык у богемы, отдельный у чиновников, они в каком-то конфликте, появляются новые слова, которые кажутся ужасными. Тогда была война славянофилов с англоманами и теми, кто офранцуживал речь, а в итоге оказалось, что французский сильно обогатил наш язык. Исследование начинается с Пушкина и даже чуть раньше, а заканчивается комсомольцами. Интересно, что чиновничий язык как раньше, так и сейчас остается языком умолчаний, иносказаний, пафоса, только в других формах. И это все с примерами, с цитатами, очень живо.