Драма о погибших журналистах

Последние годы театр «Современник» отчаянно пытается оправдать свое название. Недавняя премьера — «Анархия» в постановке Гарика Сукачева, казалось бы, максимально приблизила театр к улице: герои, бывшие панки, говорят со сцены самым что ни на есть уличным языком и решают для себя вопросы, понятные большинству российских зрителей — выбор между свободой и благополучием актуален для нашего общества как никогда. Но привычка говорить о своих проблемах на чужих примерах оставила этот спектакль в ряду пьес о далекой заграничной жизни, как это бывало во времена СССР, когда огромной популярностью пользовались социальные драмы Генриха Боровика о трудной жизни борцов за справедливость в жутком мире капитализма.

Пьеса «Скрытая перспектива» (автор — американец Дональд Маргулис, перевод Василия Арканова) тоже из иностранной жизни. Действие ее происходит в нью-йоркской квартире, где оседают между военными командировками два репортера — фотограф Сара (Чулпан Хаматова) и ее бойфренд журналист Джеймс (Сергей Юшкевич). Сара подорвалась на мине где-то в Африке и едва оправилась от комы. Сару жалко. А самоотверженность Чулпан Хаматовой вновь вызывает восхищение. Голова героини брита, нога запаяна в гипс, шею сковывает пластиковый каркас. Реабилитация проходит на фоне выяснения отношений героев друг с другом, с миром и с профессией. Мир войны и страданий, который символизируют Сара и Джеймс, сталкивается с миром благополучия и комфорта в лице редактора глянцевого журнала Ричарда (Александр Филиппенко) и его девушки Менди (Дарья Белоусова).

В спорах герои пытаются ответить на вопросы, которые то и дело становятся темами горячих дискуссий. Где грань, которая отделяет профессиональный долг от человеческого сострадания? Если в объективе камеры ты видишь умирающего человека, какой из рефлексов сработает первым: нажать на кнопку или броситься спасать?

Вопросы не новы, и, казалось бы, человечество уже выработало ответы на них: работа журналиста — фиксировать события, какими бы жуткими и нечеловеческими они ни казались. И все же… Все разговоры балансируют между цинизмом и пафосом. Ключевой монолог Сары — о ее «работе» на месте взрыва бомбы в Багдаде. Женщина, прижимающая к груди окровавленный труп своего ребенка, с ненавистью смотрит на журналистку, хладнокровно фиксирующую для истории ее горе. Только в отеле Сара замечает кровь на своей камере… Граница между вторжением в частную жизнь и профессиональным долгом и в мирное время весьма условна, и каждый определяет ее для себя сам. Что уж тут говорить о войне.

„

Где грань, которая отделяет профессиональный долг от человеческого сострадания?

”

Консультантом этого спектакля стал известнейший наш фотограф и репортер Юрий Козырев, и в те дни, когда в «Современнике» шли премьерные показы, Юрий получил награду World Press Photo за снимок из Ливии. Чулпан Хаматова во время репетиций спектакля консультировалась с легендарным английским репортером Мари Колвин — отважной женщиной, многажды раненной, потерявшей на одной из войн глаз. Назначенный на 1 марта разговор с актрисой не состоялся: Мари Колвин была убита в Сирии 22 февраля. Спектакль поставил Евгений Арье, российский режиссер, уже много лет возглавляющий израильский театр «Гешер». Жизнь в Израиле приучила его относиться к войне как к будням. Чулпан по роду своей благотворительной деятельности ежедневно сталкивается с человеческими страданиями, с неизбежностью и несправедливостью смерти. И наверняка не раз перед ней вставал этот выбор — между долгом перед людьми и внутренним комфортом.

К спектаклю издан замечательный буклет с фотографиями из горящих будней мира, с воспоминаниями известных фоторепортеров и даже с портретом Анны Политковской и прощальными словами о ней Юрия Роста. Вот тут и главное.

При всей страстности спектакля и невероятной самоотдаче актеров в воздухе носится ощущение какой-то неправды. Мы сидим в центре столицы России, в зале «Современника» в мае 2012 года и смотрим пьесу из зарубежной жизни про журналистские подвиги американских репортеров, рискующих своими жизнями в Багдаде и Триполи. Мы смотрим, как они пьют виски, спорят о нравственном выборе, ругают американское телевидение и американских обывателей, американских политиков и американских главных редакторов, спорят о профессиональном долге и цене, которую приходится платить за каждое слово правды. Вот на экране жуткие фотографии окровавленных детей, бегущих от взрывов людей, полные ужаса глаза маленького черного ребенка, руины взорванных домов… И вдруг среди этой Африки возникает до боли знакомый кадр — темноволосый мужчина с маленьким мертвым ребенком на руках, бегущий прямо на нас. Это Беслан. От этого внезапного озарения перехватывает горло. «Беслан, Беслан», — перекатывается шепот по зрительному залу, словно, как в советское время, мы увидели что-то запрещенное, и понимающе благодарим режиссера за проявленную смелость.

Да, за зрителями, сидящими в зале «Современника», — Беслан, две чеченские войны, «Норд-Ост», теракты в метро и на площадях, унесшие сотни жизней ни в чем не повинных людей. И сотни жизней журналистов, пытавшихся рассказать нам правду. А еще те журналисты, что гибли не на войнах и не в терактах — в подъездах своих домов и на улицах своих городов, и имена их убийц до сих пор не названы. Когда это осознаешь, то пьеса из американской жизни, сыгранная усилиями блестящих артистов, становится обыкновенной мелодрамой, а попытка придать ей общественно значимый статус — не очень ловкой игрой в актуальность. И даже финальный титр, уведомляющий, что в 2011 году в вооруженных конфликтах погибли 103 журналиста, не приближает к правде. И имя Анны Политковской, убитой за ее журналистскую работу, остается всего лишь строкой на афише. Потому что мы-то с вами знаем, как погибла Анна Политковская. Не на войне. А в подъезде собственного дома. От выстрела в голову.