Ex libris Сергея Гандлевского

Чтение у меня сейчас бессистемное, в основном из какого-то своего литературного круга.

1. Письма Ивана Сергеевича Тургенева (из Полного собрания сочинений в 28 томах) еще не прочитаны мной до конца, но в третьем томе классику уже за сорок, так что составить представление о том, какой он был человек, можно. По-моему, хороший, ровный и здравый, что нечасто в творческой среде. (Мнительный Гончаров, например, обвинил его в плагиате, третейский суд оправдал, а Тургенев ограничился укоризной: «несправедливый Вы человек».) Прижизненная слава Тургенева была вполне громкой, а самооценка — самой умеренной, и это не кажется кокетством. Я, кстати, пока не понял причин стойкой неприязни к Тургеневу со стороны Толстого и Достоевского. Но, может быть, именно эта уравновешенность и выводила из себя двоих властителей дум. Поддерживать добрые отношения с Герценом, Фетом, до поры — с Некрасовым, кланом Аксаковых и проч., причем не подлаживаться под взгляды таких разных людей — свидетельство высокой культуры, уважения к чужому мнению. Чехов где-то называет соотечественников дикарями, которые не умеют разговаривать — лишь спорить. Это, конечно, не о Тургеневе.

2. В журнале «Иностранная литература» прочитал документальную повесть Александра Стесина «Вернись и возьми». Сравнительно молодого русского писателя, гражданина США, роднит с Тургеневым высокая образованность: он знаток философии, свободно владеет английским и французским, а недавно выучил и один из языков Ганы — ашанти, причем с благородной целью: Стесин по профессии врач. Профессиональные будни в африканской глуши описаны живо и с подлинной любознательностью. А литературный талант и широкий гуманитарный кругозор позволяют автору делать интересные наблюдения. Ну, например: красноречие по-гански — это умение как можно дольше и изощреннее продержаться на пословицах и поговорках, минуя личное высказывание.

3. Книга «Человек эпохи Возрождения» написана тоже врачом, но и прозаиком со сложившейся репутацией Максимом Осиповым (он и постарше американского коллеги, и живет не в Нью-Йорке, а в Тарусе). Книга — итог его литературной работы за последние пять лет, включает беллетристику и non-fiction. Чтение одновременно серьезное и увлекательное, хотя речь в очерках идет о едва теплящемся быте русской недалекой провинции. И тем не менее. Хороши диалоги, в которых герои помимо своей воли проговариваются — и читатель понимает, из какого они сделаны теста. И вообще у автора нечастый дар — увидеть драматическую и неожиданную подоплеку ситуаций, казалось бы, вконец замыленных бульварной литературой и телесериалами: криминальное происшествие (рассказ «Москва — Петрозаводск») или история из цикла «труды и дни новых богачей» (повесть «Человек эпохи Возрождения»).

4. Пожалуй, из прочитанных мною за последнее время авторов Борис Акунин уступает в известности лишь Тургеневу, оно и понятно: он пишет массовую литературу, где острая фабула — главный двигатель. Но в романе «Аристономия» Акунин/Чхартишвили сознательно жертвует чистотой жанра и половиной занимательности, скрестив вымысел из времен революции и Гражданской войны с нравственным трактатом о человеческом достоинстве, — своей заветной темой. По существу, на ту же тему была и первая монография Григория Чхартишвили «Писатель и самоубийство». Обе составные части «Аристономии» отличают добротность и нравственная доброкачественность, присущие мэтру современного масскульта.

5. И только на днях вышла книга поэта и эссеиста Льва Рубинштейна «Знаки внимания». (Покойный выдающийся поэт Лев Лосев в своем цикле передач на «Голосе Америки» пояснял значение американского понятия cool именно эссеистикой Рубинштейна.) Про cool судить не берусь, но книга стόящая. Мне и предыдущая — «Духи времени» — чрезвычайно понравилась, но нынешняя понравилась еще больше. Превзойти самого себя — вот настоящая удача для взыскательного автора.

В заключение замечу, что все помянутые писатели — авторы с очень человечными и здравыми идеалами, а это встречается не всегда.