Оперативные сводки из Ингушетии все больше напоминают сообщения с фронтов чеченской войны. The New Times пытается понять природу этой схожести. И найти виновных в бесконечных убийствах и похищениях
Митинги в Ингушетии редки и чаще всего стихийны. Но, похоже, ингушской власти хватает и нескольких сотен человек, чтобы принять их за призрак революции.
Революции пока никто не готовил. 19 сентября на митинг вышли только те, чьих родственников похитили люди, ездящие на серебристых «девятках» и «десятках», которые при попытке с ними разобраться немедленно показывают удостоверения ФСБ. Непосредственным поводом стало похищение трех братьев Аушевых из села Сурхахи. Потом братья рассказывали, что ехали из Астрахани в Грозный, но на грозненском вокзале их уже ждали. Куда их везли, Аушевы не знают. Где располагался подвал со следами засохшей крови, они тоже не знают. Они только помнят, что похитители допрашивали их по-русски, нисколько не скрывая ни планов их утром расстрелять, ни своей фээсбэшной принадлежности. Практика показывает, что это был не блеф. Потому что на площади как раз и собрались родственники четырех сотен человек, пропавших за последние годы, и большинство из них, как понимают эти родственники, уже никогда не вернутся. На разгон митингующих был отправлен мобильный отряд МВД — ингушской милиции власть не доверяет. Когда три попытки штурма завершились ранением нескольких митингующих, разгоняемая толпа явила угрожающие признаки самой настоящей революционной готовности. Власть сдалась и саморазоблачилась. В три часа ночи из чеченского Шатоя позвонили и сказали: Аушевы у них. На этот раз обошлось. И для Аушевых, и для власти.
Формула активной обороны
...На перекрестке у села Яндаре пейзаж словно списан с сюжетов чеченской войны. БТР, зенитная установка «Шилка», капитальные окопы, недобрые взгляды вооруженных до зубов бородатых бойцов в тельняшках и банданах. В ответ на попытку вопроса угрюмое молчание, таящее в себе нескрываемое желание проверить документы по жесткому сценарию. Спутник-ингуш, полковник российской армии, со смехом изобретает формулу активной обороны: «Защищаемся неизвестно от кого, чтобы потом на кого-нибудь напасть».
Полковник рассказывает о Карабулаке. Именно там в последний день августа кто-то расстрелял мужа и сына учительницы Веры Драганчук, и сама она уцелела лишь по случайности. Через несколько дней фээсбэшники застрелили мальчишку, которого объявили подозреваемым. Сначала ранили, потом произвели контрольный выстрел, после чего на глазах гуляющих горожан и резвящихся детей подложили под тело гранату. Вопреки обыкновению карабулакская милиция и ОМОН фээсбэшников не отпустили, вызволять их на бэтээрах прибыл мобильный отряд МВД, про который все знают, что половина там тоже из ФСБ. Перестрелки удалось избежать только благодаря вмешательству федерального руководства МВД и ФСБ...
Русский офицер из дислоцированной здесь части 58-й армии вопросы выслушивает с настороженностью. Но профессионализм берет верх над недоверием. «Была ли нужда вводить дополнительные войска? Послушай, ты в Чечне бывал? Ну и что, есть хоть что-то похожее? Видел здесь кто-нибудь хоть одного боевика?»
До 2002 года боевики и Ингушетия словно состояли в негласном договоре о ненападении, гарантом которого был Руслан Аушев. Только так можно было уберечь Ингушетию от вовлечения в чеченскую войну. Аушев уберег — ценой необратимой ссоры с российскими генералами. И едва в 2002 году отгремели салюты по поводу инаугурации президента Зязикова, спецслужбы и военные ворвались в республику с тем более яростной страстью, чем дольше ее приходилось сдерживать. И неслучайно при Зязикове имя Аушева оказалось под запретом.
Теперь выясняется, что у истоков ингушской государственности стоял именно Мурат Зязиков, служивший на ничем не примечательной должности заместителя начальника ингушской ФСБ, а потом и с нее отправленный за ненадобностью в Астрахань. Теперь во власть вернулись все, кто был изгнан при Аушеве, и даже те, на кого заведенные при нем дела не закрыты по сей день.
Неизвестные убийцы
Ингуши, воевавшие в Чечне в первую войну, считались героями, но после войны сочувствие сменилось разочарованием. С приходом Зязикова в Ингушетию хлынула и вторая чеченская война. Случилось то, что должно было случиться: большинство тех, кто 22 июня 2004 года под руководством Басаева совершил знаменитое нападение на Ингушетию, составляли ингуши. Так боевики стали врагами для самих ингушей. И каких-либо мотивов уходить в горы с тех пор не появилось. Нет ни страсти к независимости, ни религиозного протеста — ваххабизм здесь непопулярен. Остался один мотив — мщение. За убитых, пропавших, осужденных…
Что пытаются продемонстрировать те, кто убивает? Например, те, кто расстрелял семью учительницы Людмилы Терехиной в Слепцовской. Или те, кто расстрелял двух дагестанских пастухов, семьи корейцев и цыган. Делается все так, словно кто-то всерьез намерен показать: это ингуши убивают чужих. Но русские говорят: убийц Терехиных соседи-ингуши растерзали бы сами. Представители ингушских силовых структур как-то без энтузиазма повторяют то, что им предлагает официальная власть: «Есть много желающих обострить ситуацию перед выборами».
Чуть темнеет, и блокпост у села Яндаре ощетинивается всеми стволами в сторону проезжающих машин. Стрельба с перепугу — явление органичное. А территориальные управления хоть ФСБ, хоть МВД, в сущности, такие же блокпосты… «Обороняться неизвестно от кого, чтобы потом на кого-нибудь напасть». Активная оборона сулит свои бонусы всем. «Вы на самом деле думаете, что Зязиков своей беспомощностью так уж тяготится? — усмехнулся осведомленный депутат ингушского парламента. — Ему-то как раз все это очень на руку — он в любой момент может сказать, что ему просто не дают возможности что-то сделать».
Рациональных мотивов для убийств нет. Остается одно — провокация. Политическая цель может быть какой угодно. Создание нового военно-спецслужбистского кулака на юге России. Желание закрыть тему возвращения ингушских беженцев в Пригородный район. Стремление объединить Чечню и Ингушетию под властью Кадырова или, наоборот, начало борьбы с ним в ожидании снижения котировок его акций после ухода президента Путина. И в таком случае все становится на свои места и есть вполне реальные мотивы для ввода дополнительных войск. И что-то подсказывает, что это воинское укрепление не последнее.
