Сука-любовь

Легендарное краснокирпичное здание на Большой Никитской давно нуждалось в ремонте: как в буквальном, так и в фигуральном смысле. Бывший худрук Сергей Арцибашев, занявший это место после смерти Андрея Гончарова, довел театр до состояния полного развала: со стен и потолков сыпалась штукатурка, облысели ковровые дорожки и бархатные обивки кресел, почернел паркет.

В этом сезоне Маяковке исполняется 90 лет. Новое руководство — главный режиссер Миндаугас Карбаускис и директор Леонид Ошарин — сделало все возможное и невозможное, чтобы в театр вернулась жизнь, молодость, вернулись зритель и покинувшие театр актеры. В один вечер театр сыграл одновременно две премьеры — «Дядюшкин сон» на Большой сцене и «Любовь людей» на Малой.

Вся почти столетняя история бывшего Театра Революции расписана по потолкам нижнего фойе, по стенам верхнего, разложена по фотографиям в старинных деревянных рамочках, по сохранившимся старым афишам, пожелтевшим фрагментам из прошлой звездной советской жизни, когда в театре гремели революционный романтизм Мейерхольда, потом эпический реализм Охлопкова, потом бурный психологизм Гончарова (авторы концепции — художники Алексей Трегубов и Анна Румянцева). Чудом сохранившиеся документы эпохи, любовно и отважно хранимые сотрудниками театрального музея, восстановили прервавшуюся связь времен, и из намоленных поколениями стен проступили живые лица гениальных актеров и режиссеров, блиставших на сцене театра. Оказалось, что их помнят и узнают — так, как если бы узнавали старых друзей. Вот юный Козаков в роли Гамлета, вот нежная Бабанова — арбузовская Таня, вот Тенин, вот Доронина, вот Александр Лазарев… Начищенный до зеркального блеска паркет, белоснежные колонны, кроваво-красная гамма зрительного зала с обновленным занавесом (Большой зал восстанавливал художник Сергей Бархин) — все это действовало возбуждающе не только на пришедшую публику, но и на самих сотрудников театра: билетеров, администраторов, гардеробщиц. Карбаускис может праздновать победу. В театре его обожают, и скрыть это обожание невозможно.

Малая сцена Маяковки с приходом нового худрука превратилась в экспериментальную площадку, на которой свои силы пробуют молодые режиссеры. Никита Кобелев дебютировал сложнейшей для исполнения пьесой Дмитрия Богославского «Любовь людей». Имя молодого белорусского актера, поэта и драматурга стало известно после его победы на популярных драматургических конкурсах. Кажущийся реализм его текстов обманчив и совсем не прост: «Любовь людей» начинается как социальная драма и завершается как античная трагедия.

Богославский, конечно, представитель «новой драмы», но в отличие от многих новодрамовцев он не стыдится писать «актерские» пьесы — может, потому что сам актер. По своей стилистике, по эмоциональному накалу, по сюжетной плотности, по тщательно выписанным ролям, по глубине и многослойности текста пьеса Богославского близка к лучшим образцам мировой драматургии — драмам Юджина О’Нила и Теннесси Уильямса. Играть такую драматургию под силу очень большим сильным артистам — и такие артисты в Театре Маяковского есть.

Героиня спектакля Люська (Юлия Силаева), осатанев от черного пьянства и бесконечных побоев своего мужа Коли (Вячеслав Ковалев), в одну из бессонных кричащих ночей душит его подушкой, разрубает на куски и скармливает свиньям. За полгода, прошедшие с его исчезновения (Колька якобы уехал в Москву на заработки), Люська расцветает до состояния безмятежного счастья, к ней возвращается ее старая любовь — обаятельный честный парень милиционер Сережа (Алексей Фатеев). Маленький сын Валек больше не плачет от страха по ночам, а заботливая Сережина мать (Людмила Иванилова) не нарадуется на нежданно свалившееся благополучие. Никто тут Кольку не ждет и не ищет, да и вообще говорят, что там, в Речном, «у него баба завелась». Стосковавшаяся по мужской ласке Люська признается Сереже в убийстве, Сережа рвет на куски лист протокола и переезжает к Люське. А дальше начинается кошмар.

„

На этой страшной мертвой земле, щедро политой пивом да водкой, ничего не плодоносит, ничего не рождается

”

В том кошмаре, пришедшем на смену жесткому реализму первого акта, герои спектакля словно переживут несколько жизней, перекорежат, переломают свои судьбы и, не выдержав этой пытки расплаты и возмездия, исчезнут с лица земли, изуродованные, измордованные, не пригодные для покоя и счастья. Неприкаянными, не нашедшими себе места оказываются все герои пьесы, а вздыбленная, вспоротая родная земля словно отторгает их от себя, не желая принимать их ни живыми, ни мертвыми (художники Анастасия Бугаева и Тимофей Рябушинский). Здесь все несчастливы — и рыжая продавщица Машка (Анна Романова), и бесплодный Сережин друг Иван (Максим Глебов), и его обезумевшая от тоски жена Настя (Оксана Киселева), и красивая какой-то нездешней красотой Люськина мать Ольга (удивительная Надежда Бутырцева, которая достойна большой драматической роли). На этой страшной мертвой земле, щедро политой пивом да водкой, ничего не плодоносит, ничего не рождается, только визжание и хрюканье ненасытных свиней разносится по черному небу, как проклятье.

Режиссер спектакля Никита Кобелев, несмотря на свой юный возраст, каким-то десятым чувством угадал атмосферу этой почти экзистенциальной драмы, распознал в звучании слов невыносимое ощущение обреченности, неизбежного конца, который невозможно ни отсрочить, ни обмануть. Погруженные в эту атмосферу актеры играют на пределе возможностей: и здесь надо особо отметить героическую работу Юлии Силаевой, сыгравшей свою Люську как Медею. Ни резиновые сапоги, ни намотанные платки и шапки, ни бесформенные застиранные платья не способны спрятать рвущуюся из всех жил нерастраченную чувственность, животную сумасшедшую тоску по настоящей любви, которой до краев наполнена эта натянутая как струна женщина. Простившая всех и не простившая себя.

Между смехом и ужасом, между царапающим дождем и липким снегом, между радостным бульканьем шампанского и водки и гудящими матюками, между зловещим шипением телевизора и беззвучной молитвой у стертой до голой доски иконы — несется эта дикая бесформенная стихия, такая «сука-любовь», преображающая живых в монстров, а мертвых — в святых.




Tweet