С бабушкой о прекрасном

Фирменный стиль захаровского «Ленкома» — это музыкальность и стремительность, то, что сегодня называют клиповой эстетикой. Во времена «Тиля», с которого, собственно, и можно вести отсчет эпохи театра Марка Захарова, никакими клипами еще и не пахло, но остро слышавший время режиссер интуитивно предвосхитил наступление новой зрелищной эстетики.

Сегодня «Ленком», переживающий не самые легкие времена, изо всех сил старается сохранить свои традиции и свои законы сценического зрелища: живой оркестр, открытые актерские эмоции и авторское прочтение канонических текстов. Но оказалось, что для извлечения живого чувства одного «живого звука» недостаточно.

Мелодрама Алехандро Касоны «Деревья умирают стоя» — одно из самых востребованных произведений в советском репертуарном театре. И это вполне объяснимо: мировая драматургия катастрофически несправедлива по отношению к возрастным актерам и особенно актрисам. Стареющие мужчины в лучшем случае обречены на «Короля Лира» или на драму Гауптмана «Перед заходом солнца». Стареющим женщинам вот уже какое десятилетие подряд предлагаются роли в «Странной миссис Сэвидж» и в «Деревьях» Касоны.

Бабушку Эухению когда-то играли Фаина Раневская и Верико Анджапаридзе. В «Ленкоме» под бабушку приспособили Инну Чурикову. Конечно, она никакая не бабушка, да и не желает ею быть. Подтянутая, с безукоризненным макияжем и французским маникюром, на высоких каблуках, с прямой спиной — она периодически меняет наряды и лихо отплясывает аргентинское танго со своим «дедушкой» (Виктор Раков, который совсем недавно годился актрисе в сыновья, — как бежит время!).

Чтобы мы в полной мере насладились высоким профессиональным мастерством актрисы, в спектакле задействована видеокамера, которая непрестанно транслирует крупные планы героини на больших плазменных экранах. Тут стоит вспомнить, что режиссер спектакля — Глеб Панфилов, который хоть и имеет немалый театральный опыт (это его четвертая работа в «Ленкоме»), но все же в первую очередь является режиссером кино. Впрочем, идею использования видео на сцене можно объяснить и стремлением авторов осовременить классическую постановку.

Глеб Панфилов изменил название и перенес действие в современную Барселону (за окном бабушкиного дома открывается широкий вид на морской берег и торчащий из черепичных крыш шпиль собора Гауди). И хотя в конторе середины прошлого века появился компьютер, а герои не выпускают из рук мобильных телефонов, — из сюжета все равно не выпали ни древние учетные карточки, ни телеграммы, что внесло в действие некоторую путаницу. Одна из «современных» линий и вовсе оборвалась на середине: оператор, снимающий все происходящее на сцене, должен был вроде передать материал в какое-то желтое телевидение, но в итоге все почему-то об этом забыли. Да и бог с ним.

Про сюжет: бабушка с дедушкой в течение двадцати лет переживают разлуку с любимым внуком, которого когда-то выгнали из дома. Устав смотреть на бабушкины страдания, дедушка начал писать ей письма якобы от внука, в которых он сначала просил прощения, а потом регулярно докладывал о своих профессиональных и личных успехах. Когда пришла пора внука предъявить, дедушка сделал это с помощью благотворительной фирмы «Помоги ближнему». Фальшивый красивый и успешный «внук» с красавицей «женой» проводят в бабушкином доме несколько радостных дней, а затем, как водится, появляется внук настоящий и требует от бабушки денег. Она выставляет настоящего внука вон и возвращается к его прекрасной имитации, к фальшивому внуку, которого успела полюбить как родного. Такой вариант вампиловского «Старшего сына».

Глеб Панфилов решил финал изменить и довести его до абсолюта, чтобы никаких вопросов не возникало: блудного внука убивают ножом прямо на пороге бабушкиного дома, а бабушка, оплакивая его смерть, сама у трупа и кончается.

Народная артистка СССР играет, как и положено артистке такого масштаба: широко, трагично, без мелодраматических завываний и лишних слез. У такой артистки слезы должны не литься ручьем, а стоять непролившимися в широко открытых трагических глазах. Наезд камеры. Огромные глаза Чуриковой. Слезы стоят как вкопанные, не шевелясь. Высший класс.

Артистка такого масштаба, выходящая на эпизод «танго», не позволит себе извиваться, как стриптизерша, и обнимать ногами своего партнера, страстно закусывая при этом губы: Чурикова лишь слегка покачивает бедрами и чувственно подрыгивает носком туфельки, слегка приподнимая длинную юбку. Высший класс. Пьяцолла доволен. В зале овации.

Артистка такого масштаба не позволит себе орать текст хриплым голосом и вообще без всякой надобности повышать голос: приклеенный к щеке микрофон позволяет нам услышать тихие, чувственные и властные интонации. От начала до конца, от первого появления до финальной точки — Чурикова ни разу не позволила себе сорваться с той траектории роли, которую они нарисовали с режиссером. Ни одного сбоя. Ни одного срыва. Стерильно, как в операционной! На остальные роли режиссер сильно не тратился: актеры в «Ленкоме» крепкие, сами справляются. Виктор Раков старательно играет слезливого «дедушку», не меняя страдальческого выражения лица в течение всего действия. Ирине Серовой в роли толстухи-экономки приходится неприлично хихикать и по-бабьи всплескивать руками — потому что больше про эту женщину актрисе ничего не известно. Молодые герои (Игорь Коняхин и Анна Зайкова) красивы и однообразны, как чисто вымытые вазы на холодильнике.

Вообще спектакль производит впечатление прекрасного, но совершенно бесполезного существа: как пейзаж за окнами декорации (сценографы Петр Окунев и Ольга Шаишмелашвили), по своей стилистике напоминающий фотообои.

Похоже, время сюжетного театра прошло. Зритель, приходящий за сюжетом, скорее выберет любую звездную антрепризу с непритязательной комедией или мелодрамой. Публика, развращенная сериальным «мылом», конечно, и в театре будет искать свою «Санта-Барбару». Но нужна ли она Марку Захарову? Ведь главный вопрос, на который отвечает режиссер, принимаясь за ту или иную пьесу: зачем?

Инна Чурикова выпускает со своим мужем Глебом Панфиловым вторую подряд премьеру: и в «Аквитанской львице», и во «Лжи во спасение» актриса демонстрирует прекрасную форму. Смотреть на нее всегда радостно и приятно — она не позволяет себе расслабляться, не позволяет себе стареть. Но здесь, кажется, и таится возможная ловушка — когда забота о внешней безукоризненности становится основополагающей и единственной задачей. А душа и сердце остаются непотревоженными. И никаких мимических морщин.




Tweet