Новые кочевники

Скинхеды, полиция, опасность попасть в рабство, сесть в тюрьму за несовершенные преступления или вернуться домой в цинковом гробу — ничто не останавливает граждан Таджикистана от кочевой жизни между родиной и Россией. От чего сегодня бегут когда-то оседлые таджики — The New Times выяснял в предгорьях Памира

Таджикские мигранты воплощают в жизнь лозунг  из Манифеста коммунистической партии 1848 года:  «Пролетарии всех стран, соединяйтесь!»

На железных воротах частного дома объявление: «Баранов не продаем, жилье не сдаем». «Для полиции», — объясняют жильцы. Старые «жигули» выстроились в ряд: многие зарабатывают частным извозом. Москва совсем рядом: сверкает огнями новостроек, в которых живут счастливые люди с российским гражданством. Но здесь, в Челобитьево, о российском паспорте многие только мечтают.

Челобитьево раньше было обычной подмосковной деревней. Но расположившаяся по соседству Мытищинская строительная ярмарка привела других жильцов. Каждый дом теперь — мини-общежитие c выходцами из Узбекистана, Киргизии, Таджикистана. 4–5 коек в комнате, общий туалет и душ на весь дом, стоимость — от 2 до 4 тыс. рублей в месяц с человека. По словам самих жильцов, большая часть домов принадлежит директору ярмарки, до которой совсем близко — только поле перейти. Обитатели Челобитьева к посетителям относятся настороженно: хотя все они живут в России легально, от полиции и неприятностей не застрахован никто.

«Ты без паспорта ходи»

По неофициальным данным, в России проживает почти треть всего населения Таджикистана — порядка 2 млн таджиков, половина — в Москве и Подмосковье. В основном таджикские гастарбайтеры заняты в строительстве, живут часто на объектах или просто в бараках. По приезде покупают регистрацию на три месяца (1,5 тыс. рублей через специальные фирмы), а потом, чтобы каждые три месяца не выезжать за рубеж, нужно либо разрешение на работу (от 20 до 30 тыс. рублей и готовый взять мигранта работодатель), либо патент на надомную работу (получить такой патент стоит от 5 до 10 тыс., а потом нужно официально платить налог — 1 тыс. рублей в месяц). Одно плохо — на стройке с патентом работать нельзя, если поймают — придется «решать вопрос» за 2 тыс. рублей.

Впрочем, с документами жить опаснее, чем без них. «Ты с паспортом ходишь? Ты без паспорта ходи», — объяснили корреспонденту The New Times. Связываться с теми, у кого вовсе нет документов, московской полиции невыгодно, так что можно отделаться парой сотен рублей. А если с бумагами все в порядке — тогда плати 2 тыс. Паспорт-то и порвать можно вместе с патентом и регистрацией: пойди потом докажи что-нибудь. «Почти каждую неделю менты устраивают облаву, — рассказывают челобитьевцы, — приезжают на автобусах, забирают 30–40 человек, день держат в отделении, не кормят, заставляют подписать протоколы о нарушении паспортного режима, собирают деньги и отпускают».

«Если он деньги хочет, я ему дам деньги, — подключается к беседе 18-летний Марат, по виду почти подросток с детскими припухлыми щеками, — он бьет меня по лицу, потом ногой. Я ему говорю: «Зачем меня бьешь, что я тебе сделал?» А он снова дерется: «Ты, черножопый, не вы***ся», — губы Марата надулись, кажется, он вот-вот расплачется от чувства обиды и беззащитности. И пожаловаться-то некому: мама дома, в таджикском Курган-Тюбе, а отец — такой же бесправный мигрант.

Аслан, в прошлом сотрудник таджикского КГБ, сегодня — сварщик, живет в России уже десять лет. Дома работы нет: согласно неофициальной статистике, безработица в Таджикистане составляет 45% (тамошний департамент труда и занятости дает цифру в 2,6%). Но даже если и удастся найти место по знакомству, средняя зарплата — $200, прожить на них невозможно. Как и другие мигранты, Аслан ездит на родину два раза в год на пару месяцев. Там жена и трое детей, старший в выпускном классе, собирается поступать в мединститут. На поступление и обучение нужно $20 тыс., которые Аслан копил все последние годы. В Москве у него еще одна жена, тоже таджичка, работает поваром в кафе здесь же на ярмарке. У нее родился ребенок, но его отправили в Душанбе: так дешевле. Пробовал Аслан жениться и на русской: «Год со мной прожила, ислам приняла, только я уехал — изменила. Ненадежные они, ваши бабы».

Аслану повезло — бывшие сослуживцы обещали выправить русский паспорт, причем всего за 90 тыс. рублей — в Липецке. (Обычная цена — от 150 до 250 тыс., но делать нужно непременно по знакомству: могут подсунуть фальшивый.) Ну а там и свет в конце стройки — обещали устроить в ФСБ.

Карамату, сельскому учителю русского языка, которого на старости лет нужда погнала в Москву, повезло больше: здесь у него родственники, так что живет в настоящем доме. В России — с «патентом», но занимается ремонтом. Клиенты пока попадались хорошие, хотя друзья рассказывают, как многие обманывают и не платят. Учительская зарплата — 700 сомони (4,5 тыс. рублей), в Москве в хорошие месяцы получается заработать тысяч 20–25. На жизнь тратит 10–15, остальное отправляет домой. «Хоть тут и деньги, а все равно на чужбине плохо, — говорит Карамат, — русские постоянно показывают, что тебе тут не рады».

Дома остались три дочери и жена, которая в последнее время захворала: сердце. Нужны деньги на лекарства и врачей: медицина в Таджикистане бесплатная, но платить приходится за все, причем расценки большинству таджиков не по карману — роды стоят $100, а если с кесаревым, то $200. Аппендицит — $200, простой прием у врача — от $30 до $50. Карамату надо лететь домой, говорить с главврачом: о деньгах договариваться не женское дело. Это значит еще $800 на билет, а во сколько обойдется лечение, даже и подумать страшно.

Чтобы понять, что бросил в родном краю Карамат, мы отправились в его кишлак Вахдатобад, что рядом с городом Вахдат, в 30 км от Душанбе.

	Наличие документов не спасает  от полицейского произвола
Лунтик устал. Приходиться браться за любую работу
	Из-за задержек зарплаты мигранты порой вынуждены жить в палаточных лагерях

Ученье во тьме

Из столицы в Вахдат ведет новая трасса, построенная китайскими компаниями на китайский же кредит. Но только съезжаешь с основного шоссе, как машину приходится вести на второй передаче, иначе по колдобинам не проехать. Вокруг — пустынные, залитые солнцем холмы, с покрытых снегом горных хребтов тянет прохладой: в начале декабря в разгаре бабье лето.

Нас встречают брат Карамата Джумайло и директор родной школы Фатхуддин Кадыров. Представительный мужчина в костюме и при галстуке признается, что и сам ездил в Россию — «землю копал в Питере». Иначе сложно прожить на директорскую зарплату со ставкой учителя английского языка 740 сомони (5 тыс. рублей), хотя бы даже и с хозяйством. Дома у Фатхуддина корова, теленок, козы, куры, которыми занимается жена, по совместительству учительница начальных классов. Без шестерых братьев было бы не провернуться — все они в России. Кто шоферит, кто на стройке.

«С работой у нас туговато», — признается Джумайло. В советское время в районе было полно производств: керамзитный завод, ремонтно-механический завод, завод по обработке драгметаллов, Лесоснаб. Сегодня все предприятия либо стоят, либо работают не в полную мощь. Активно дымит только маленький цех по производству цемента, построенный теми же китайцами. «Они и таджиков берут на работу, но платят мало, а работа вредная», — объясняет Джумайло.

Голубое здание школы Вахдатобада мало чем отличается от тысячи других советских школ: три этажа, два крыла, внутренний двор и футбольное поле. В холле транспарант: «Интеллигенция — золотой запас нации. Эмомали Рахмон». Ощущение чего-то старого, забытого охватывает при входе в классы. Здесь тесновато: школа обслуживает пять сел, рассчитана на 970 учеников, но учатся в ней 1479. Прилежные дети сидят, сложив руки на партах, как на картинке в советском учебнике. Едва входят взрослые, все встают, прикладывают правую руку к сердцу и хором «с радостным выражением лица» произносят: «Ассалом», выполняя инструкцию Минобразования Таджикистана по этикету приветствия. Одеты, правда, не по форме: несмотря на теплую погоду, в школе холодно. Круглосуточно электричество есть только в Душанбе, в регионах свет дают на два часа с утра и на три вечером.

 

Все девочки в платках: население в Вахдате всегда было достаточно религиозным, во время гражданской войны 1992–1997 годов именно здесь был оплот Партии исламского возрождения. Когда спрашиваешь, у кого родители на заработках в России, встает больше половины класса. Впрочем, уехавшие есть в каждой семье — если не отец, то дядя или старшие братья. Сами дети в Россию уезжать не хотят: мечта таджикского школьника — найти работу на родине. Гульнура и ее подруга Нисо из 5-го класса хотят поступить в Таджикский медицинский университет и выучиться на кардиологов. А Махмад Раджаб из 11-го, долговязый подросток с умными глазами, собирается идти на юридический. Он уже был в России — трое его братьев и отец работают в Питере. Но сам на стройку не хочет. «Стану правозащитником, — говорит Махмад Раджаб, — буду помогать людям». Сложно ли будет поступить, будущий правозащитник не знает, хотя собирается ездить в Душанбе к репетиторам. «Вот вам пример: вся семья на заработках, чтобы хотя бы один сын вышел в люди», — говорит директор школы Фатхуддин.

С дачи вестимо

Душанбе совсем не похож на Прагу, но наводит на мысли о Кафке. На центральной улице Рудаки в воскресенье так пусто, что слышны птицы в высоких чинарах, засыпающих тротуары листвой. Среди скромных сталинских пятиэтажек, лишь отдаленно напоминающих своих старших братьев с Тверской, попадаются настоящие жемчужины конструктивизма. И над этой жизнью провинциального республиканского центра зловеще царят аляповатые дворцы президента, со стен которых смотрит он — Эмомали Рахмон, отец и спаситель нации. С колосьями в руках, с умными мыслями, с президентом Путиным — он повсюду и надо всем. И только заснеженные пики Памира, окружающие город, кажутся выше его.

В Душанбе с работой легче, чем в провинции, поэтому и едут отсюда не так активно. Профессии все настоящие, но тоже откуда-то из прошлого: водитель автобуса, автомеханик, продавец на рынке, врач. Никаких тебе менеджеров по маркетингу или креативных директоров. Один из самых завидных работодателей в стране — государственные структуры. Даже обслуга в президентских дворцах хоть и получает немного, зато имеет возможность чем-нибудь разжиться. Так, прямо на улице Рудаки, на выходе из городской резиденции президента, которую в Душанбе называют «дачей президента», меня окликнула старушка в национальном платье и с вязанкой дров в руках: «Мальчик, помоги донести до остановки». Она работает уборщицей, а живет за городом: электричество там отключают, и без печки не обойтись.

Девочки в таджикской глубинке обычно учатся  только до 9-го класса	Дастархан-самобранка полон только благодаря родственникам, что работают в России
Водопровода в кишлаке нет, но вода нагревается теплым азиатским солнцем
	В большинстве таджикских семей остались  только женщины и дети

Эмомали Лир

Душанбе поражает количеством новостроек: офисные центры, многоквартирные дома. Многие из них, правда, стоят пустые, видно, что рынок насытился. Что касается рабочих мест, то в масштабах страны это и вовсе капля в море. Да и платят на таджикских стройках мало: по словам самих рабочих, около $250.

Большая часть строек, как и вообще весь более-менее прибыльный бизнес, принадлежит семье президента (строительным магнатом считается его сын Рустам). Когда-то Эмомали Рахмон любил повторять, что у него нет родственников, а потому, мол, и конфликта интересов быть не может. Впрочем, лет десять назад брат жены президента Хасан Асадуллозода быстро прибрал к рукам единственное крупное предприятие — Таджикский алюминиевый завод, а затем и массу других бизнесов — от торговли хлопком до банков. Доходы в бюджет завод приносит скромные: вся продукция продается зарегистрированной на Британских Виргинских островах посреднической фирме, там же, в офшоре, оседает прибыль: по самым скромным подсчетам, от $300 до $500 млн ежегодно.

Если раньше главным бизнесменом страны был расторопный шурин, то за последнее время у Рахмона подросли дети — двое сыновей и семь дочерей, пять из которых вышли замуж. Их зятья и многочисленные новые родственники стали видными бизнесменами и госчиновниками. Кроме того, у брата президента — 14 детей, у сестры — 12. Увольнять родственников сложно: когда президент попытался отправить в отставку своего свата — министра энергетики и промышленности Шерали Гулова, тот пожаловался сыну, который пригрозил разводом президентской дочке Парвине. Последняя бросилась жаловаться матери, а та намылила голову президенту. Пришлось пойти на попятный и сделать вид, что пошутил.

Другой пример семейного бизнеса — компания Innovative Road Solutions (IRS), также зарегистрированная на Британских Виргинских островах и предположительно принадлежащая зятю президента и по совместительству первому заместителю министра финансов Джамолиддину Нуралиеву. IRS получила в концессию трассу Душанбе–Чинак, связавшую юг и север страны и построенную на $280-миллионный китайский кредит. Для того чтобы можно было сделать дорогу платной, правительство отменило пункт в законодательстве, требовавший наличия альтернативных бесплатных дорог, а также освободило IRS от всех налогов, за исключением социальных выплат за персонал. По подсчетам специалистов, чистая прибыль компании составляет порядка $30 млн в год.

Впрочем, в феоде Рахмона все чаще дает о себе знать родственное соперничество. Так, дети президента находятся в открытом конфликте со своим дядей Хасаном Асадуллозодой, сын Рахмона Рустам даже ранил его однажды из охотничьего ружья. Разгорается конфликт между Рустамом и его сестрой Тахминой — за инвестиции крупнейшего в стране банка Ориёнбанк (тоже принадлежащего дяде Хасану). Поссорилась Тахмина и со своим зятем Джамолиддином: IRS попыталась было заставить Тахмину платить больше за пользование дорогой, ведь ее грузовики, доставляющие в Таджикистан товары народного потребления, быстрее разрушают трассу. Не тут-то было: Тахмина наотрез отказалась платить. Согласно молве, другие бизнесмены, желающие составить конкуренцию Тахмине на рынке оптовых поставок, платят откупные — $80 тыс. за каждую крупную партию.

Помимо дележа крупного бизнеса члены президентской семьи не брезгуют и старым добрым рейдерством. Так, Тахмина Рахмон при помощи генеральной прокуратуры отобрала бизнес у Нура Усманова, одного из крупных предпринимателей Худжанда, второго по величине города страны. Бизнесмен скрылся в Китае, принадлежащие ему рестораны, торговые точки и сеть автозаправочных станций перешли в собственность Тахмины.

«Действия Семьи — одна из причин, по которым таджикская экономика осталась на том же уровне, что и 12  лет назад, — считает политолог и независимый эксперт Камол Абдулаев, — успешным здесь может быть только тот бизнес, который крышуется Семьей и не платит налогов, все остальное, включая малый бизнес, вне закона».

Зафар строит дом для сына: вернется из России, женится, будет куда семью привезти
	Собрать детей в школу, приготовить обед - вот и все нехитрая жизнь таджикской хозяйки
В некоторых домах "европейская" обстановка: дастрахан заменяют маленьким столиком

Соломенные семьи

Рудаки — одна из немногих улиц в Душанбе с ровными дорогами и отремонтированными фасадами. До остального руки не доходят, дворы зияют бедностью и неустроен-ностью: разбитые окна в давно неремонтированных сырых и холодных подъездах, развороченный асфальт, стихийные свалки. В спальных районах то же самое. Шодиён, микрорайон на юге столицы, застроен частными домами, так что разруха здесь ощущается не так сильно.

Мохира готовит обед, дожидаясь детей из школы. Ее муж и старший сын — в России, дома остались только трое младших. «У нас на электричество уходит около $80 в месяц, хоть и отапливаем печкой, — рассказывает Мохира, — уголь на зиму стоит $200. Не то что в районе Сино — там еще во время гражданской войны разбомбили ТЭЦ и так и не восстановили: весь район до сих пор без центрального отопления, а печку в квартире не поставишь». Живет семья Мохиры скромно, дом делит со свекровью. У каждой части семьи — по две небольшие комнаты: гостиная с телевизором и спальня. Едят на полу, расстилая посреди комнаты скатерть — дастархан. Спали обычно тоже на полу, но Мохира купила себе кровать: ревматизм замучил. На две семьи одна небольшая кухонька с плитой на газовых баллонах и тандыр во дворе: здесь пекут азербайджанские чапоти — круглые лепешки из белой муки. «Чай да чапоти, больше таджику ничего не надо», — смеется Мохира.

Жизнь оставшихся женщин непритязательна. Собрать детей в школу, приготовить обед, постирать. «Хорошо, если муж уезжает, когда супруги уже прожили вместе какое-то время, — объясняет The New Times Нодира Абдуллоева, координатор программ по трудовой миграции Центра по правам человека, — но девочек часто выдают замуж рано, муж уезжает сразу после свадьбы, а молодая должна жить со свекровью. На этой почве случаются разводы, женщины возвращаются к родителям, для которых становятся обузой». Другая проблема — мужчины, которые находят себе новых жен в России, но не желают содержать две семьи. Алименты получить практически невозможно: доходы мигрантов неофициальны. «Но самое главное — в Таджикистане подрастает поколение, не видящее своих отцов, — говорит Нодира, — исследования показали, что такие дети чувствуют себя ущербными, более склонны к суицидам».

С Нодирой соглашается и Ойнихол Бобоназарова, руководитель НПО «Перспектива Плюс»: «Конечно, детям нужна семья. Но нашим феодальным правителям некогда заботиться о своих гражданах, миллионы которых вынуждены ехать на чужбину, чтобы заработать на хлеб».

На рейсе Таджикских авиалиний из Душанбе в Москву совсем немного женщин и почти нет детей. Только одинаково одетые мужчины с усталыми лицами. Среди них есть чернорабочие и крестьяне, директора школ и юристы. Они могли бы работать в офисах и врачебных кабинетах и каждый вечер возвращаться домой, проверять дневники или смотреть телевизор за дастарханом. Но они летят в снежную Москву, чтобы пополнить собой безликую, унижаемую и бесправную армию под названием «трудовые мигранты».

фотографии: РИА Новости, Reuters, ИТАР-ТАСС, Нозим Каландаров