Либеральный контрреволюционер

Пожалуй, к Антону Ивановичу Деникину наиболее применимо определение selfmademan. Сын крепостного, выслужившегося до майора, он не имел ни связей, ни состояния. После смерти отца, учась в Влоцлавском реальном училище, подрабатывал репетиторством. Получив среднее образование и мечтая о военной карьере, поступил вольноопределяющимся (солдатская должность, позволяющая по окончании установленного срока службы держать экзамен на офицера), но вскоре был принят в киевское юнкерское училище. Дальше служба офицером, учеба в престижнейшей Академии генерального штаба, участие в Русско-японской и Первой мировой войнах. Сражался храбро. «На сопках Маньчжурии» одна из высот получила неофициальное название Деникинской. Да и в дальнейшем пулям не кланялся. Получил редкую награду: Георгиевское оружие «За храбрость» с бриллиантами. Правом награждать им обладал только император. Имел также Георгия III степени — высшую награду для генералов, не командующих армиями.

При этом генерал не был простым служакой. Писал статьи и очерки, интересовался политикой, хотя активно в ней не участвовал. Был сторонником конституционной монархии, по взглядам — умеренным либералом. «Крушение власти и армии» (под таким названием вышел первый том его знаменитых мемуаров «Очерки русской смуты») воспринял болезненно. Не видя в лице Временного правительства силы, способной выиграть войну и нормализовать жизнь внутри страны, в августе 1917-го примкнул к неудачному мятежу генерала Лавра Корнилова. Был арестован. После октябрьского переворота бежал на Дон, где формировалась будущая Белая армия.

Здесь Деникину впервые пришлось выступить как политику. В руководстве армии наметился раскол, связанный не столько с амбициями генералов Лавра Корнилова и Михаила Алексеева, сколько их личной неприязнью, возникшей еще до революции (и основанной на чреде трагических недоразумений). Доходило до того, что генералы, находящиеся в соседних комнатах, чтобы избежать непосредственного общения, обменивались записками. Деникин предложил четкое разделение сфер их деятельности, которое он шутя называл «конституцией»: Алексеев отвечал за гражданское управление, внешние сношения и финансы; Корнилов — за руководство армией. Себе Антон Иванович никакой власти не брал.

В ходе Первого Кубанского («Ледяного») похода, ознаменовавшего начало белой борьбы, Деникин стал заместителем Корнилова. Когда тот погиб при неудачном штурме Екатеринодара, именно Деникин вывел остатки армии. Проведя реорганизацию войск, спланировал Второй Кубанский поход, освободил от большевиков Ставрополь, Кубань, причерноморские губернии. А после смерти Алексеева осенью 1918 года генерал Деникин возглавил всю военную и гражданскую власть на юге России. Диктатор? Но когда в Сибири вице-адмирал Александр Колчак в соответствии с Законом о престолонаследии объявил себя 18 ноября 1918 года Верховным правителем, Деникин, не задумываясь, подчинился ему — ради общего дела.

Правда, единоличную власть на юге Деникин сохранил — в условиях гражданской войны разделение властей означало как минимум потерю времени на координацию действий. Как ни парадоксально, но благом в данном контексте были и некоторые введенные им элементы полицейского государства. Например, увеличение штата государственной стражи, объединявшей функции полиции и жандармерии. К концу 1919 года она насчитывала 78 тыс. человек, то есть примерно в два раза меньше всей деникинской армии. Тыл изобиловал жестокими к населению и враждебными белым полевыми командирами: батька Ангел, Маруся, шейх Узун-Хаджи… Наиболее известный (и талантливый) из них Нестор Махно призывал население захваченного им Екатеринослава «убирать с улиц трупы, так как собаки, отведав человеческого мяса, стали злыми и бросаются на людей». В подобной ситуации рост государственной стражи не выглядел проявлением «реакции».

„  

Когда в Сибири вице-адмирал Александр Колчак объявил себя Верховным правителем, Деникин, не задумываясь, подчинился ему — ради общего дела   

Сам Деникин старался минимизировать последствия диктатуры, которую исследователи, как правило, называют «мягкой». Создал Особое совещание — подобие правительства. Выступал против цензуры — в Наказе Особому совещанию (14 декабря 1919 года) писал: «Прессе сопутствующей — помогать, несогласную — терпеть, разрушающую — уничтожать. Никаких классовых привилегий, ни-

какой преимущественной поддержки — административной, финансовой или моральной». В это время на территориях, контролировавшихся генералом, выходили сотни газет и журналов.

Тем не менее деятельность администрации на юге России была мало удовлетворительной и стала одной из причин поражения белых. В наследство от Корнилова Деникину досталось лишь подобие тыла: постоянно маневрировавшая армия не имела стационарной инфраструктуры. На освобожденных землях зачастую отсутствовала гражданская администрация, разогнанная или уничтоженная большевиками. Армия не имела ни опыта, ни кадров для гражданского управления. Назначение чиновников нередко было просто дилетантским. Неудивительно, что тыл представлял собой сплошную «слякоть», а строительство вертикали власти обернулось произволом местных властителей. Далекий от либеральных ценностей октябрист Василий Шульгин, возглавлявший у Деникина разведывательную структуру «Азбука», не без сарказма цитировал переиначенную солдатскую песню времен русско-турецких войн XIX века: «взвейтесь, соколы, ворами» — и заключал, что дело, «начатое «почти святыми»… попало в руки «почти бандитов».

Насколько здесь есть вина самого главнокомандующего? Лично Деникин к армейскому и тыловому воровству никакого отношения не имел. Даже летом, в жару Антон Иванович ходил в довольно теплой длиннополой черкеске: единственные брюки были столь изрядно заштопаны, что их вид был просто неприличен, «а летняя рубаха не может прикрыть их». Тратить же деньги на себя «царь Антон» считал недопустимым. Генерал выступал против всякого произвола, в частности, боролся с антисемитизмом. На встрече с делегацией еврейских общин Екатеринославской губернии, Харькова и Ростова-на-Дону летом 1919 года честно признался: «По вопросу об отношениях командного состава к евреям я боролся и впредь буду бороться с этим грустным явлением, но положение таково, что бороться трудно… Я старался и стараюсь возможно ослабить его остроту. Но устранить его совершенно я не в состоянии». Был противником террора. Здесь важно учитывать, что если красный террор санкционировался руководством большевиков и был направлен на определенные социальные группы, то белый террор был нередко произволом контрразведки или местью за погибших. Но в воспоминаниях Деникин не снимал с себя ответственности за такие преступления.

В неурядицах тыла была вина и самого генерала. Он не выступал против практики коллективной ответственности — на пробольшевистские села налагалась контрибуция в размере от числа жителей. При этом не учитывалось, что часть населения могла быть лояльна белым.

„  

Даже в жару генерал ходил в длиннополой черкеске: единственные брюки были столь изрядно заштопаны, что их вид был просто неприличен  

Не была налажена жизненно необходимая мобилизация. И дело не только в уклонении от призыва. Множество офицеров предпочитали фронту «бои» в составе «кофейной армии», окопавшись в кафе, казино и ресторанах. Неудивительно, что генерал Яков Слащов, послуживший прообразом Хлудова в булгаковском «Беге», иронизировал: «Находящихся в тылу патриотов прошу ко мне, на помощь фронту». В момент наибольших успехов вооруженных сил юга России численность армии составляла примерно 150 тыс. человек*.

Нерешенным остался земельный вопрос. С одной стороны, Деникин запретил армии насильственно отчуждать захваченные крестьянами земли в пользу законных владельцев. С другой — ввел правило «третьего снопа»: треть урожая с захваченных земель передавалась прежнему собственнику.

Проблемы эти не были неразрешимы: сменивший Деникина на посту командующего генерал-лейтенант Петр Врангель смог в итоге реорганизовать тыл и грамотно отстроить гражданскую администрацию. Он остановил погромы и разрешил земельный вопрос. Другой вопрос, что эффективные реформы начались слишком поздно и на очень ограниченной территории, что уже не могло помочь белым.

Деникин не держался за власть. Провалилось наступление на Москву: не последнюю роль здесь сыграл все тот же Махно, на разгром которого с основного, орловского направления были сняты 11 пехотных дивизий и 12 кавалерийских полков, что в конечном итоге и предопределило проигрыш белых. После поражения в ходе орловско-кромской и кубано-новороссийской операций произошел необратимый распад фронта. Понимая, что остановить катастрофу он не в силах, генерал сложил с себя командование. 

17 апреля 1920 года Деникин навсегда покинул Россию. Все его сбережения в пересчете на твердую валюту составляли 13 фунтов стерлингов: «Я — убежденный собственник, хотя моя собственность ограничивается шинелью и жалованьем».

В эмиграции генерал отошел от активной политики, занявшись мемуарами. Достаточно объективно, не снимая с себя вины, описал события гражданской войны в «Очерках русской смуты». Изредка выступал с политическими статьями. Еще до начала Второй мировой войны отрицательно относился к Гитлеру, не без основания считая, что нацисты будут сражаться не столько с большевизмом, сколько с Россией. В принципе генерал не был против интервенции, но только направленной на свержение коммунистов и восстановление законной власти. Поэтому бывший главнокомандующий жестко критиковал руководство отечественных коллаборантов — Русского общевоинского союза и генерала Власова. Тем не менее Деникин отправил письмо верховному главнокомандующему экспедиционными силами союзников в Западной Европе Дуайту Эйзенхауэру, призывая не депортировать власовцев в Советский Союз, видя в этом «торг человеческими душами». «Ваше превосходительство, я знаю, что имеются «Ялтинские параграфы» (Соглашения между союзными государствами по делам военнопленных и гражданских лиц этих государств, на основании которых происходила насильственная выдача. — The New Times), но ведь существует еще, хотя и попираемая ныне, традиция свободных демократических народов — право убежища. Существует еще и воинская этика, не допускающая насилий даже над побежденным врагом. Существует, наконец, христианская мораль, обязывающая к справедливости и милосердию».

Переехав в конце 1945 года в США, Деникин продолжил писать мемуары, публицистику, в начале холодной войны обращая внимание Запада на то, что без освобождения России невозможно освобождение порабощенных коммунистами народов. Готовил материалы к большому труду по истории Второй мировой войны. Но ухудшилось здоровье — сказывалось полуголодное существование в эмиграции. Сердце не выдержало седьмого инфаркта (шесть предыдущих он перенес на ногах). 

7 августа 1947 года в госпитале Мичиганского университета Деникин скончался. Белая борьба генерала завершилась.