«Почему русские депутаты не доверяют мне?»

Я удочерила девочку из России 10 лет назад. Меня не в чем упрекнуть — спросите у соседей.

Мою дочку зовут итальянским именем Франческа, а сама я немка. Ей было 14 месяцев, когда мы стали жить вместе, а мне 50 лет. И я не была замужем. В Америке выбрать ребенка в России мне помогало специальное агентство (оно уже закрылось, к сожалению) — оно, с одной стороны, проверяло выполнение всех международных требований, а с другой — поддерживало меня эмоционально и практическими советами. К тому же я должна была доказать свою родительскую «пригодность» социальным службам штата Мэриленд, куда я собиралась привезти ребенка. Штат провел собственную криминальную проверку, убедился в моем финансовом благополучии (я — врач-патолог) и в том, что у ребенка будет надлежащее жилье, доступ к образовательным учреждениям и т.д.

Я давно хотела усыновить ребенка, но начать этот процесс мне мешало отсутствие американского гражданства. Как мне объяснили в агентстве, шансов на успешное усыновление у гражданки гораздо больше, чем у обладателя грин-карты. И потом против меня играли мой возраст и отсутствие семьи. Но я выиграла! И я — успела! С 2004 года усыновление детей из России родителями-одиночками стало практически невозможным.

В медицинской карте Франчески, сделанной в России, значилось, что у ребенка замедленные развитие и речь, но при обследовании по приезде в Америку выяснилось, что девочка развивается нормально. Сегодня моя крошка говорит по-английски и по-немецки. Франческа не любит, когда про Россию говорят плохо, и болеет за российскую футбольную команду — правда, только если та не играет против немецкой.

Я взяла ребенка из России потому, что так же поступила моя подруга из Детройта — Линея привезла в 1993 году семимесячную Катрину из Екатеринбурга. В медицинской карте Катрины стояло, что она перенесла неврологическую травму и у нее понижена моторика. По словам Линеи, Катрина была сильно истощена и на физиотерапию и восстановление ушло больше года. Но от Линеи не требовалось отчитываться перед агентством и российским посольством, как этого требуют до сих пор у меня и должны были бы требовать, пока Франческе не исполнится 18 лет.

Катрина всегда знала, что она приемная дочь, и всегда хотела разыскать свою биологическую мать. Но после закрытия в 2010 году агентства, о котором я сказала в начале, какая-либо связь с Россией прекратилась и искать свои корни стало неимоверно трудно. А сейчас, как мне только что объяснили соседи, это станет вообще невозможно.

Я не собираюсь больше никого удочерять и усыновлять. Но у меня такое чувство, что русские депутаты не доверяют мне и таким, как я. Я хочу спросить их: за что? Кто дал им такое право?