8 мая в Москве на Чистопрудном бульваре у памятника казахскому поэту Абаю Кунанбаеву стихийно организовался оппозиционный лагерь. Сюда приходили представители самых разных взглядов, сотни людей каждый день спорили о политике, читали стихи и лекции, играли на гитаре, ночевали в спальниках… Эта новая для страны форма самоорганизации и акция сопротивления вошла в историю как «ОккупайАбай». Ранним утром 16 мая «ОккупайАбай» был разогнан полицией. Автор The New Times вспоминает о свободе и единении в отдельно взятом районе столицы, о том, чем эти чувства обернулись спустя полгода
ОккупайАбай был местом, где можно было говорить и делать то, что хотелось
В мае все писали колонки — даже те, кто делать это не умел, да и не любил. Например, я.
Такое тогда было время: хотелось высказаться, подчеркнуть, отлить в граните, крикнуть, вставить свои пять копеек, зажатых в потном кулаке.
Этот кулак, простите меня за идиотский пафос, разжался на митинге 6 мая, когда толпа билась с омоновцами на равных на Болотной площади и ясно было, кто «красный», а кто «белый», и где добро, а где, мать его, зло.
После того как драка закончилась, махать уже было нечем: 7 мая уличный протест, вежливая фронда, щедро украшенная белыми ленточками, перешла с площадей в скверы.
Перемене мест предшествовало «изгнание из «Жан-Жака»: картина босховского толка — хрупкий Лев Семенович Рубинштейн, которого омоновцы волокут от недопитого кофе в переполненный автозак. Те, кто успел убежать, нестройной толпой идут по Никитскому бульвару, чтобы потом оказаться возле памятника поэту Абаю Кунанбаеву на Чистых прудах.
Людей, семь дней кряду приходивших на Чистые, я сейчас вижу в одном только месте — в Басманном суде. Там арестовывают тех, кто, по мнению следствия, принимал участие в беспорядках на Болотной площади
В промежутке была ночь из тех, что положено называть дивными: у памятника героям Плевны с разложенными пледами, новенькими пенополиуретановыми ковриками, двухлитровыми бутылками воды. К памятнику подъезжали на велосипедах и скутерах; в твиттер писали с айфонов, этот город был наш, и он был, без всякого сомнения, прекрасен.
Почему выбрали Чистые пруды? Активистка РСД Изабель Магкоева утверждает, что эта мысль пришла в голову ей: «Там был концерт ветеранов, а от памятника героям Плевны людей быстро выдавили. Мне показалось, что на Чистых прудах, где гуляют старики и дети, нас никто не тронет». Лагерь на Чистых прудах продержался неделю; я приходила туда три дня подряд и умилялась всему, что видела. Мне нравились анархисты, следившие за кухней. А эти «зеленые», убиравшие за собой мусор! Националисты не нравились, но можно их потерпеть, мы же все бьемся против общего врага — ну этого, трижды коронованного, въехавшего в Кремль на белом бронированном коне.
Тут читали лекции Борис Куприянов и Тамара Эйдельман, а Илья Яшин стоял в толпе у памятника Абаю, и его слова передавала по цепочке собравшаяся вокруг толпа. Я сейчас пытаюсь вспомнить, что он говорил, и не могу. Хотя какой-то набор открыток в моей голове остался: Ксения Собчак привозит в лагерь пирожки и морс, пенсионерки достают из карманов мятые десятирублевки на сок, блогер Тимур Хорев расчищает в толпе место побольше — хочет выбрать удобную точку для своих твитт-репортажей.
Мы с подругой сидим на газоне, играем в «Диксит». Ее сын ночевал в лагере пару дней, она довольна: хорошая компания, все из школы № 57, вполне приличные ребята. Через пару дней, когда лагерь разогнали омоновцы, я написала в журнале «Большой город» колонку «Прощай, Абай» со следующими словами: «Это было единственное место в городе, кроме, вероятно, вашей кухни, где можно было говорить и делать ровно то, что хотелось». Руки бы оторвать за такие слова.
Чего мы добились за эти семь дней? Правильный ответ — ничего. Журналистка Олеся Герасименко — по-моему, единственная — написала тогда на портале «Сноб» очень правильную вещь: «Сидение в укромном уголке Бульварного кольца создает опасную иллюзию победы. Нет, вы не добились от властей соблюдения права свободы собраний. Проверьте это, заглянув 31 мая на Триумфальную площадь. Нет, вы не добились от властей соблюдения права на свободу высказывания. Проверьте это, проскандировав несколько политических лозунгов». Всё — так.
Декабрь 2012 года. Закончено следствие по «Болотному делу», скоро начнется суд. Госдума приняла несколько идиотских законов.
Я звоню Изабель Магкоевой, я хочу задать ей один вопрос: чего мы добились? «На какое-то время нам показалось, что может быть безлидерный протест. Увы, все развалилось: лагерь разогнали менты, да и внутренние противоречия между нами были».
А потом Магкоева с обидой вспоминает, как ей, через месяц после разгона лагеря, не дали выступить на митинге 12 июня с обращением от движения «Оккупай»: «Да кто вы такие? У нас поважнее люди есть».
Людей, семь дней кряду приходивших на Чистые, я сейчас вижу в одном только месте — в Басманном суде. Там арестовывают тех, кто, по мнению следствия, принимал участие в беспорядках на Болотной площади. Одни сидят в зале — кто-то с заношенными белыми ленточками, кто-то — без. Кто-то из них обязательно крикнет прокурору: «Позор!»
Часть — уже за решеткой.
Tweet
