Держите вора?

Проект создания очередной госкорпорации — «Росфинагентства» — вызвал яростные споры. В чем смысл этой затеи, каков зарубежный опыт и чем это может обернуться — выяснял The New Times

«Примитивная афера», «рейдерский захват казны» — так оценивает законопроект о создании «Росфинагентства» (РФА), принятый Государственной думой в первом чтении 25 января, депутат от фракции «Справедливая Россия» Оксана Дмитриева. Все маски сорваны, восклицает она: «Теперь понятно, что все десять лет все аргументы по поводу Резервного фонда были многоходовкой, чтобы не потратить эти деньги на… функции, определенные Конституцией, а отдать их непонятно кому и непонятно на что». Дмитриева призывает «не дать умыкнуть казну под шумок».

Бьет тревогу и правозащитник Александр Подрабинек: создается «новая «Байкалфинансгруп», но уже не для поглощения ЮКОСа, а для приватизации «нехилых государственных активов». Несмотря на свою нелюбовь к «левым», подхватил возмущение и Борис Немцов: «Создаваемое агентство — самая крупная воровская контора, созданная для грабежа нефтегазовых доходов страны».

А Михаил Касьянов объяснил, что проблема вот в чем: работники Минфина отказываются выполнять пожелания по инвестированию денег в сомнительные проекты: «Риски высоки, а зарплаты маленькие, ходить на допросы, а тем более, не дай Бог, сидеть в тюрьме никто не хочет». В создаваемой же структуре зарплаты будут солидные. На этом месте бывший премьер оборвал свое рассуждение, но получилось, будто в «Росфинагентство» на большую зарплату пойдут финансисты, готовые ходить на допросы и сидеть в тюрьме. С зарплатами в госкорпорациях действительно не все в порядке: так, в «Роснано», по данным 93 депутатов КПРФ, составивших запрос в Счетную палату, средняя зарплата за девять месяцев 2012 года составила 438 тыс. рублей в месяц.

Ну а дальше началась общественная истерия: недовольство оппозиционеров подхватили сотни блогеров, написавших, что и закон о запрете пропаганды гомосексуализма был лишь дымовой завесой, призванной отвлечь общество от зловредного закона о «Росфинагентстве». Примерно так высказался музыкальный критик Артем Троицкий («безопасные и прекрасно отработанные механизмы по выводу денег из государственных фондов в офшоры и личные карманы… Хорошая прибавка к путинской пенсии»).

«За»

Стоит ли объект возмущения? И нет, и да. Сама конструкция бюджетной системы с наличием в ней убереженных от расходования средств (Стабилизационный, затем Резервный фонд и Фонд будущих поколений) — наследие кризиса 1998 года. Это попытка отложить деньги на случай, когда нефть подешевеет, избежав тем самым внешних займов. К чему приводят безудержные долговые заимствования, сейчас все могут видеть на примере Европы, так что попытка отложить деньги на черный день, вопреки мнению Дмитриевой, — вполне благородная. Другое дело, что она не бесплатна: как средства, припрятанные под подушкой, так и бюджетные деньги, вложенные в американские облигации с доходностью 1,5–2%, обесцениваются. Зато надежно.

Вторая функция фондов — предохранять «незаработанные нефтедоллары» от попадания в экономику. Будучи потрачены внутри страны, эти деньги разгоняют инфляцию, в результате которой даже при стабильном номинальном курсе растет реальный курс рубля. А это снижает конкурентоспособность отечественных товаропроизводителей, и в результате из страны выгодно экспортировать только нефть, газ и другие сырьевые товары («голландская болезнь»).

«Против»

Впрочем, в начале 2000 годов инфляция составляла 15–18%, а сейчас — 5–6%. И вызывает ее в основном повышение тарифов естественных монополий, опережающее общий индекс цен. Так что ежегодное расходование, например, 500 млрд рублей из бюджетных фондов (на 1 января в них собрано 4,6 трлн рублей) едва ли привело бы к трагичным инфляционным последствиям. Для сравнения: расходы бюджета в 2012 году составили 12,9 трлн рублей, то есть в бюджетных фондах собраны средства, обеспечивающие примерно 130 дней бюджетных расходов.

Конкурентоспособность почти всей отечественной продукции, кроме сырьевой, и так неуклонно снижается. И мерами монетарной политики эту тенденцию преодолеть невозможно: очень плох деловой климат. Но особенно спорным выглядит накапливание средств в фондах на фоне начавшегося повышения налогов — на оплату труда, имущество и т.д.

Зачем?

Главная цель создания «Росфинагентства» — повысить доходность от инвестирования минфиновской копилки. Центробанк вкладывает эти средства в надежные, но низкодоходные облигации иностранных правительств. Кроме того, новому органу планируется передать функции по размещению, выкупу, обслуживанию, учету российского госдолга. До сих пор этим занимался Внешэкономбанк, который, наверное, был бы очень рад «потопить» проект создания РФА. Тем более что пояснительная записка к законопроекту предлагает передать РФА и управление пенсионными накоплениями «молчунов»: мандат ВЭБа на эту деятельность истекает через 11 месяцев.

Законопроект о РФА крайне невнятен. Он только обозначает рамку, в которой будет работать корпорация, отдавая все конкретные вопросы на усмотрение правительства и Минфина. Как и перед кем будет отчитываться корпорация, в какие активы она сможет вкладывать средства, как будет определяться ее вознаграждение — все эти и прочие вопросы оставлены для разработки подзаконными актами, то есть постановлениями правительства и приказами Минфина. Это и дает почву для кривотолков. Сможет ли РФА выдать, как просит нас Еврокомиссия, кредит Кипру? Будет ли она вправе помочь «Роснефти» в ее планах инвестировать $10 млрд в добычу нефти и газа в Венесуэле? Очень бы не хотелось, но законопроект ответов на эти вопросы не дает.

Чужой опыт

Нет ответа и на главный вопрос: что в конце концов собирается создать правительство — суверенный фонд наподобие норвежского и других пенсионных фондов на Аляске или в Калифорнии или управляющую компанию вроде тех, что созданы за последнее десятилетие в Сингапуре (Temasek), Китае (CIC), Кувейте, Корее, Катаре и множестве других стран с большими доходами от экспорта? Если первый вариант, то нужно четко сказать, ради чего создаваемая структура будет рисковать бюджетными деньгами. Норвежский госфонд иногда теряет деньги (в его портфеле были и акции ЮКОСа), но норвежцы особо не волнуются: они знают, что в конечном итоге фонд призван уберечь заработанные на экспорте нефти и предназначенные для увеличения их пенсий деньги от инфляции. Кроме того, норвежский фонд один из первых стал следовать принципам «этического инвестирования»: он не покупает акции компаний, чья продукция наносит ущерб здоровью человека, экологии и т.д.

Совсем другая история — инвесткорпорации наподобие Temasek, CIC и др. Они смело входят в рискованные проекты за границей (недвижимость, ретейл, телекоммуникации, инфраструктура, в разгар финансового кризиса — инвестбанки). Их инвестиции могут быть увязаны с государственной стратегией. Особенно это характерно для китайских госинвестфондов — они охотно инвестируют в африканские и австралийские проекты, которые должны в будущем обеспечить Китай сырьевыми ресурсами (продовольствие, металлы, минеральное сырье). Но о подобных планах наше правительство тоже не заикалось.

Не для нас

Какой бы путь из этих двух ни избрало российское правительство, в любом случае очевидно, что сейчас — не время для реализации ни первого, ни второго варианта. Идея требует ясной стратегии, умной и хорошо управляемой бюрократии, честной системы контроля и правоприменения. Чего у нас не наблюдается. В таких условиях лучший выход — не создавать новых возможностей для злоупотреблений, а спокойно подумать, зачем нужны резервные деньги бюджета и как ими лучше распорядиться.