Рельсы гудят

«Гоголь-центр» открылся спектаклем «00:00» Кирилла Серебренникова (на снимке справа он с Вячеславом Полуниным) . Часы бывшего Театра Гоголя начали отсчитывать новое время

В период борьбы с вредителями в советский прокат вышел фильм «Рельсы гудят» по пьесе Киршона. Главного героя слесаря Новикова выдвигают на пост директора паровозостроительного завода, но группа вредителей во главе с бывшим уволенным директором готовит коварный план по его дискредитации. Самоотверженный слесарь Новиков вступает в открытый бой с врагами, большинство из которых встает на его сторону, и все вместе с честными рабочими пускают на рельсы новый состав. Фильм завершался победным паровозным гудком.

В финале торжественного открытия «Гоголь-центра» над гудящей от возбуждения железной дорогой, проложенной через зал на сцену, взмывали под купол театра белые голуби, а затем на огромном железнодорожном табло начинался отсчет времени, нового времени — от четырех нулей.

Серебренников победил, и победу эту отрицать не могут даже его враги.

Драматичная судьба драматического Театра имени Гоголя, бывшего Театра транспорта, была предопределена близостью Курского вокзала и жутким, вонючим, бесконечно длинным подземным переходом, ведущим из метро к улице Казакова. Принимая решение о смене руководства и смене эстетического облика театра, Сергей Капков, министр московской культуры, решил избавить театр от родового проклятия — вечно быть в аутсайдерах, на обочине, «под насыпью во рву некошеном». Кирилл Серебренников, имея за спиной удачный опыт освоения промзоны (проект «Платформа» возник и расцвел на «Винзаводе»), с азартом и воодушевлением взялся за рисковое дело, даже не подозревая, с какими сложностями придется столкнуться. Саботаж и нескрываемая ненависть со стороны части труппы, подогреваемая набежавшими из всех щелей «патриотами» от культуры и от политики. Хулиганское нападение на директора театра Алексея Малобродского. Непрекращающиеся до сегодняшнего дня угрозы физической расправы. Истеричные призывы остановить «уничтожение русского театра», письма-воззвания, похожие на анонимки сталинских времен.

На открытии «Гоголь-центра», кажется, была вся Москва. Где, на каких спектаклях можно встретить всех ведущих театральных деятелей столицы от Калягина до Каталин Любимовой? Серебренниковский десант содрал со стен старые пластиковые панели, как старушечью морщинистую кожу, раздел донага оба зала, сцену, фойе. Пространство получилось грандиозное, хоть дирижабль запускай под купол, хоть паровоз ставь на рельсы.

«Ночь», «Утро», «День», «Вечер» — четыре презентации четырех художественных программ «Гоголь-центра».

Ночь — это связь с днем вчерашним, черно-белая стилизация под кино на крупных планах артистов старой труппы театра, его главных исполнителей, опустошенных безвременьем и отчаянной борьбой за выживание. Текст, написанный Любовью Стрижак специально для вечера-открытия, через какое-то время перестает быть важным. Здесь главное — интонация и эмоция. «А помнишь?» — звучало рефреном. «Ах, эти старые стены! — взрывалась проклятием Светлана Брагарник. — Я же к ним не приговорена!» Москва словно впервые рассматривала эти удивительной красоты лица, изломанные женские фигуры, задрапированные черно-белыми шелками, духами и туманами. Надтреснутые, словно потусторонние голоса, дым сигарет, смесь мужской седины и белокурых женских кудрей, сияющие глаза с застывшими в них слезами боли и страха — все завораживало. Все пробуждало какое-то невыносимое чувство сострадания и радости одновременно.

Утро — презентация танцевального концепта театра. «Диалог Данс» приглашен Серебренниковым из Костромы вместе с молодыми ладными танцовщиками и ванной, наполненной водой, в которой поочередно изящно топили то девушку в белом халате, то раскосого юношу с голым торсом. Утро было самым слабым, неуверенным, робким, косноязычным. Непроснувшимся пока.

День — это выпускники курса Серебренникова, основа его «Платформы», «Седьмая студия». Молодые, яркие, самоотверженные, не боящиеся ни публики, ни времени, уже успевшие вкусить славы, готовые как в омут (а не ванну с водой!) бросаться в любую драматургическую аферу, след в след идущие за своим командиром и учителем. Разыгранные ими театрализованные стансы на тему любви и смерти были похожи на блоковский «Балаганчик», в котором герои «истекали клюквенным соком».

Вечер — заявка еще одного резидента театра Владимира Панкова, его студии SounDrama, хедлайнера современного российского театрального искусства. Оркестр, по щелчку дирижера достающий из своих футляров не скрипки и трубы, а огромные молотки, которыми «музыканты» тут же начинают лупить по железным рельсам. Оглушительная какофония разрушения на наших глазах превращается в торжествующую музыку победы, в грандиозный гимн возрождения. Они лупят своими молотками так, что, кажется, разнесут к чертовой матери весь театр, и эта метафора становится, пожалуй, главной метафорой вечера: только так можно победить, разгромив все без страха и до последнего кирпича.

Из всех возможных путей к самореализации Серебренников выбрал самый беспроигрышный — работа, пахота. Он не скрывает своего презрения к власти, но не отказывается от возможностей, которая она ему предоставляет. Его убежденность в том, что деньги не просят, а требуют, вызывает у одних насмешку, у других — уважение. Как сказал однажды Дмитрий Муратов в ответ на обвинение в походах в Кремль: «Важно не то, ходит человек в Кремль или нет, а важно, что он оттуда выносит». Серебренников выносит право на свободу, которой он пользуется по своему усмотрению. Делает так, как чувствует. Его спектакли не являются частью «протестной» культуры, в отличие, например, от спектаклей Театра.doc. Серебренников последовательно дистанцируется от всех возможных политических лагерей. Даже в радикальных «Отморозках» он декларирует философию мира, а не войны. Он посмеивается над белыми ленточками, над либеральными лозунгами, над вечно сомневающейся интеллигенцией, над митингами и пикетами. Его природа этот линейный путь сопротивления отторгает, хотя сам он о стране, о власти, о законах и указах высказывается резко, не боясь окриков из Кремля. Однако именно публицистика в его спектаклях, попытка откликнуться на актуальное и сиюминутное — самая уязвимая, самая слабая сторона. То, что удается Владимиру Мирзоеву, Константину Богомолову, Михаилу Угарову, в спектаклях Серебренникова выглядит уступкой либеральной публике. И это совсем не потому, что сам он как личность, как человек не определился в своих гражданских приоритетах. Тут как раз все сказано, и никаких поводов усомниться в его гражданском бесстрашии и последовательности поступков Серебренников не давал. Иногда кажется, что масштаб его таланта и художественного мировоззрения драматичнее и глубже сиюминутных рефлексий. Именно поэтому — теперь можно сказать — и скандальный, нанесший немалый удар по его репутации спектакль «Околоноля» был на порядок выше, тоньше литературного первоисточника. Говоря проще, его личная творческая свобода уносит его далеко за пределы тех свобод, за которые выходят на площадь. «Площадь» Серебренникова — это сценическая площадка, которая при неблагоприятных обстоятельствах может превратиться во взлетную. Вот этого будет очень жаль.