Плата за избранность

«Очень трудно отказаться, когда тебе в руки кладут каравай и говорят: ешь, сколько хочешь», — говорит изгнанный вместе с сыном 13 марта из «Справедливой России» Геннадий Гудков. Речь идет о предложении, которое ему сделали «уважаемые люди» в обмен на публичный отказ от участия в протестном движении. — «Можно было обеспечить жизнь, может быть, пяти–десяти поколений вперед»,— не без некоторого сожаления говорит он. Но от «каравая» Гудков-старший таки отказался и в результате потерял сначала бизнес, потом место в Госдуме, а затем и партбилет.

Брататься с «белоленточниками» справороссы начали прямо в декабре 2011-го. Партия официально делегировала на оппозиционные митинги своих видных депутатов. Сергей Миронов, единственный среди кандидатов в президенты, включил в свою программу «требования Болотной» о роспуске Госдумы и досрочных выборах, а в предвыборном интервью The New Times с удовольствием хвалился своей оппозиционностью и радикальностью (см. № 43 от 19 декабря 2011 года). Известные представители несистемной оппозиции, в свою очередь, ездили в Астрахань поддержать голодающего справоросса Олега Шеина и помогли устроить там рекордное по местным меркам протестное шествие. И даже Кремль против радикализации некогда ручной партии, придуманной как «вторая нога власти», не возражал — хотя еще весной 2011-го откровенно мочил Миронова за гораздо меньшие грехи.

Но потом наступил май 2012-го, Путин официально вступил в должность президента, и Кремль начал последний и решительный бой с уличной оппозицией.

«После 6 мая было много разных бесед, и Миронова, видимо, убеждали в том, что протест уже не мирный, он радикализуется, — рассказывает The New Times Геннадий Гудков. — Мирный протест и сейчас пытаются выдать за некую маргинальную массу, которая якобы призывает к массовым беспорядкам. Я думаю, что все это влияет на некоторых наших товарищей, и они просто боятся, что о «Справедливой России» вдруг скажут, что она чуть ли не идет на баррикады. Ну и понятно, что Кремль спит и видит, когда это протестное движение разойдется по домам. Потому что он уже контролирует Думу, суд, всякие общественные организации, но не может проконтролировать только одно — улицу. И это наряду с актом Магнитского пугает нашу власть больше всего».

Конечно, «перекрасились» справороссы не одномоментно. В июне 2012-го они успели еще организовать нашумевшую «итальянскую забастовку» при рассмотрении поправок в закон о митингах и активно поучаствовать в оппозиционном шествии. А в сентябре Миронов произнес с думской трибуны пламенную речь в защиту Геннадия Гудкова, назвав его изгнание из Думы «грубейшим попранием Конституции» и «внесудебной политической расправой».

Но уже через пару месяцев лидера «Справедливой России» словно подменили. «Разворот над Атлантикой», по выражению Гудкова, произошел 27 октября на вроде бы рядовой партийной конференции. «Миронов в своей речи основное внимание неожиданно уделил протестному движению и критике тех, кто его поддерживает, — вспоминает Гудков. — Но никакого решения конференция не приняла. Одни, пусть их было больше, сказали, что они против протестов и выхода на улицы. Но другие возразили, что ни в коем случае нельзя засиживаться в этой ущербной парламентской демократии, которой к тому же уже нет, ее уничтожили».

Именно с этого дня лидеры «Справедливой России» взялись усердно доказывать Кремлю свою лояльность. В декабре большинство членов фракции проголосовало за «закон Димы Яковлева». В феврале был лишен неприкосновенности справоросс Олег Михеев, но Миронов, в отличие от случая с Гудковым, от имени фракции уже не выступал и громких обвинений в адрес оппонентов не бросал. Да и советоваться с соратниками по поводу важных законов руководство фактически перестало. «Просто обходят зал под лозунгом «Петя, надо!» А кому надо?» — недоумевает Гудков. В итоге к весне у власти остался всего один повод для недовольства партией — наличие двух ее членов, Геннадия и Дмитрия Гудковых, в составе Координационного совета оппозиции. Потому что, как уверен Геннадий Гудков, даже «осмеиваемый, гонимый, не очень хорошо организованный КС тем не менее является сегодня для власти раздражающим фактором номер один».

Чтобы разъяснить оппозиционерам, чем они теперь должны жертвовать ради своей «избранности», власти пришлось прибегнуть к некоторым активным мерам. Но ничего нового Кремль изобретать не стал, ограничившись традиционным методом кнута и пряника.

Набор силовых мер оказался вполне привычным — изгнание из Думы, лишение депутатской неприкосновенности по сомнительным обвинениям, давление на партийных спонсоров. Эти способы хороши тем, что позволяют Кремлю убить сразу двух зайцев: выдавить из оппозиционных партий конкретных ненавистных персонажей и заодно запугать всех остальных.

Зато пряник, по выражению Геннадия Гудкова, оказался «очень сладким»: в ноябре прошлого года бюджетное финансирование партий, набравших на выборах в Госдуму более 3%, было увеличено сразу в 2,5 раза (с 20 до 50 рублей за голос), да еще и задним числом — с 1 января 2012-го. Например, та же «Справедливая Россия» по старому закону получила за 2012 год 174 млн рублей, а по новому — еще 260 млн. «То есть партиям говорят: ребята, мы вас будем поддерживать, вы не будете больше бегать с протянутой рукой, — разъясняет Гудков. — Но и вы тогда уж, пожалуйста, нас не подведите: не ходите вы к этой маргинальной оппозиции, которую поддерживает хрен целых, хрен десятых процента, а этих крикунов либо уймите, либо избавьтесь от них… Идея-то абсолютно правильная: государство должно содержать партии, имеющие общественную поддержку. Но сейчас, в этих условиях, выглядит как подкуп».

Еще один вид пряника — премирование государственными должностями. В прошлом году награду за многолетнюю службу родине получила ЛДПР: ее депутат Алексей Островский был назначен главой Смоленской области. А в феврале 2013-го, еще до изгнания Гудковых, свой первый губернатор появился и у вставшей на путь исправления «Справедливой России». На пост и.о. главы Забайкальского края президент решил назначить не кого-то из заместителей правившего там 17 лет Равиля Гениатулина, а далеко не самого приметного члена фракции справороссов Константина Ильковского, который к тому же до избрания в Думу работал вовсе не в Забайкалье, а в Якутии.

Метод кнута и пряника в полной мере испытал на себе и сам Гудков-старший. Его рассказ The New Times об этом стоит привести полностью: «Со мной поступили по правилам — по правилам мафии. Сначала меня предупредили. Я не буду называть фамилии уважаемых людей, их знает вся страна. Мне сказали: Гудков, завязывай, не надо этого делать, ты испортишь жизнь себе и своему сыну — он хороший парень, куда ты его втягиваешь? Потом второй этап: меня просто пытались купить, предложив заманчивые перспективы и мне лично, и серьезную должность для Дмитрия. Если бы мы публично отказались от протестного движения, мы были бы интегрированы в определенную систему, которая давала нам возможность безбедно жить на госслужбе, вместе со всеми пилить и откатывать, совершать другие традиционные для власти действия. Все честно: говорят, хочешь — завтра же можем начать обсуждать детали. Ну а потом сказали: ах, он не испугался, не купился — вперед, ребята, мочим!»

Впрочем, справедливости ради следует признать, что повышенные требования теперь предъявляются и к единороссам. «Если при предыдущем президенте у депутатов от партии власти был хотя бы минимум свободы, то сегодня идет жесткая команда: такой-то закон — к такому-то сроку. Мы это видели на примере закона о митингах», — говорит депутат Госдумы от КПРФ Вадим Соловьев. «Если и есть какая-то дискуссия, то она вся в кулуарах, на таком рабочем, аппаратном уровне, где-то внутри. А наружу — только ладушки да одобрямс», — вторит коммунисту бывший депутат Гудков.

Правда, одним одобрямсом дело тоже не ограничивается. Просто нажать вовремя кнопку «за» для единороссов уже недостаточно — нужно еще и записаться всей фракцией в авторы очередной эпохальной инициативы, как это было с поправками об иностранных агентах и «законом Димы Яковлева» (в последнем случае в авторский коллектив мобилизовали даже думскую оппозицию и почти всех членов Совета Федерации). Популярный ранее вариант «возьмите мою карточку и голосуйте как хотите» тоже больше не проходит: за это, как показал пример Александра Сидякина, вышедшего из зала, чтобы не голосовать за запрет на усыновление, можно и поплатиться перспективной должностью в Народном фронте. Ну а продолжающаяся серия «добровольных» отставок влиятельных и состоятельных парламентариев по следам скандалов вокруг их счетов и собственности показывает, что Кремль отказался даже от незыблемого прежде правила «своих не сдаем». Теперь его впору заменять на «спасение утопающих — дело рук самих утопающих»: дескать, если ты умело зашифровался, то живи спокойно, но если засветился — извини, сам виноват.

Хотя «плата за лояльность» сейчас кажется неотъемлемым элементом путинской управляемой «демократии», появилось это понятие недавно.

В 90-х годах о подобных требованиях к оппозиции не могло быть и речи, поскольку не существовало самого понятия системной и несистемной оппозиции. «Никто не выдавливался из политики навсегда, даже после тюрьмы, — напоминает депутат Госдумы первых четырех созывов, сопредседатель РПР-ПАРНАС Владимир Рыжков. — Александр Руцкой* избрался губернатором, Анатолий Лукьянов** долго возглавлял один из ключевых комитетов Госдумы… У всех оставался шанс, и система была полицентричной».

Несильно изменилась ситуация и в начале нулевых. «Ранний» Путин получал поддержку разных политических сил не путем силового давления, а за счет умелого лавирования: к примеру, его идею возвращения советского гимна горячо поддержали левые, а 13-процентный подоходный налог — правые. Да и с соратниками президентская администрация, как правило, договаривалась по-хорошему. «Спорили, убеждали, приглашали, находили какие-то компромиссы, — вспоминает Геннадий Гудков, состоявший тогда в пропрезидентской группе «Народный депутат». — Бывало, не находили (компромисс) — и голосовали против. Но по крайней мере администрация тогда работала — и не как надсмотрщик с кнутом, а с точки зрения убеждения депутатов».

И лишь к концу второго путинского срока был выработан некий негласный кодекс лояльности, главным пунктом которого стало отношение к «национальному лидеру»: можно критиковать правительство, отдельных министров и даже руководящий курс в целом, но самого Путина — никогда. Поэтому, скажем, СПС, это правило проигнорировавший, из системы вылетел, а справороссы, ограничившие свою оппозиционность критикой «Единой России», — остались.

Ну а с возвращением Путина в Кремль на третий срок этот кодекс просто решили довести до совершенства. «Система стала черно-белой: создано корпоративное государство, где все структуры встроены в вертикаль, — поясняет Рыжков. — Ленин когда-то говорил о профсоюзах как о приводных ремнях государства. Так вот, все четыре думские партии окончательно стали такими ремнями, только разного цвета, намотанными на барабан администрации президента. Год назад, когда казалось, что баланс сил может измениться, ремни немного разболтались — так с механизмами бывает. Но Путин 7 мая вернулся, подтянул ремни и восстановил корпоративное государство».

Кажется, что повышать нынешний порог лояльности дальше уже некуда — разве что обязать все существующие партии вступить в Общероссийский народный фронт. Но если проблем с народом у власти будет прибавляться, то даже такой безумный вариант уже не будет выглядеть столь уж невероятным.

Дождемся?