Протокол обыска

“Невозможно представить!” — я часто слышала это в последние сутки. Мне кажется, представить необходимо. Живо, в красках и подробностях, каково это, когда ты сонный и, если повезло, в пижаме, открываешь дверь людям, которые на вопрос “Как вас зовут?” отвечают удостоверением. 

Первая реакция всегда одна — развидеть, захлопнуть дверь, вернуть все как было. Чем быстрее примешь то, что как раньше не будет, и это взаправду, тем лучше. У меня ушло минут десять.

Раздетый и сонный человек беспомощен, на то и расчет. Нужно как можно быстрее  одеться, умыться и привести себя в боевую готовность. День будет долгим и неприятным. На пороге своей комнаты дочь в полосатой пижаме. С вопросами. Отвечаю, как у нас с ней заведено, честно и по делу — ищут следы преступления. “Но у нас нет”, — говорит дочь. Кто-то должен отвести ее в детский сад, потому что я из дома выйти не могу. Няня в трубку говорит только: “Значит, я должна приехать как можно быстрее”.  Ребенок бродит по комнатам с тарелкой хлопьев, а потом устраивается играть в самолет и, в результате, опаздывает в сад всего минут на двадцать. У нее будет обычный день с занятием в роллер-школе, пиццей на ужин и небольшим утренним приключением. 

Читаю документы. Логики в них нет и не предполагается: задавать вопросы про это бессмысленно. Ты как будто проваливаешься в другое измерение, где никого не удивляет отсутствие связи между причиной и следствием, но все, разумеется, можно потом обжаловать.

Звонят и пишут друзья, просят сказать, чем помочь. Я не знаю, чем мне помочь. Адвокат знает, чем помочь, но он едет. Адвокат обязательно нужен, и по нынешним временам должен быть как свой стоматолог, парикмахер или, скажем, электрик, в каждой интеллигентной семье. 

Пока ищут понятых (никто не хочет), времени хватает, чтобы отменить все планы на сегодня. Одновременно — звонок из квартиры, где я прописана. Действие разворачивается сразу на нескольких площадках. Там вторая группа и еще один человек, который сегодня не пойдет на работу. 

Вначале предлагают добровольно выдать неизвестно что, потом начинают искать, задавая вопросы.  Это — моя покойная бабушка. Это — мой фотоаппарат. Нет, я не профессиональный фотограф, но я неплохо снимаю. Эта статуэтка Шивы — из поездки, голова Будды — тоже.  Я привожу сувениры, а вы? Сижу на диване в комнате, полной чужих людей, и чувствую, что как будто смотрю на это со стороны. Не забывать дышать, и нужна вода. Много воды.  

В спальне гости ведут себя деликатно и мои вещи почти не трогают. Корректны: ничего не комментируют. Детскую почти не обыскивают. “Даже воры, которые обнесли мою квартиру, не тронули детские вещи”, — говорит старший оперуполномоченный по особо важным делам. Его дочери три с половиной года.  Ее фотография — на экране айфона. Он хочет уехать жить за город, чтобы она росла на природе. 

Еще один собирается летом устраивать свадьбу на Волге в домике Чапаева (дом-музей В.И.Чапаева — The New Times). Он говорит: “Создать новую ячейку общества”. 

У третьего двое детей, армейское прошлое и истории про преступления таджиков. Среди них нет никого в чине ниже майора. Подполковник — мой ровесник, полковник — старше. Полковник быстро находит серийный номер на устройстве, подполковник — медленнее. Искренне болеют за наших хоккеистов. Жалуются, что не выспались из-за этого обыска. Спасает только ирония и, временами, сарказм.  

Обычно достаточно одного сотрудника, но тут начальство настояло. Особо важные дела. Борьба с экстремизмом. Расспрашивают про бенгальского кота. Пишут протоколы. Соглашаемся, что кофе в турке вкуснее Nespresso. Говорим о судьбах Родины и о потере ценности профессионализма. 

К началу допроса снова становится страшно. Не бойся, не верь, не проси. И води с собой адвоката. Иначе очень трудно отказаться вежливо ответить на простой вопрос. На это и расчет.

После того как подписаны протоколы, в жанре “А что вы на самом деле думаете об этом деле” обсуждаем и судебные издержки членов КС, и Болотную, где мы все были, только по разные стороны оцепления, и дело Навального. Предлагаю почитать результаты независимого расследования и экспертизы,  привожу какие-то факты, но диалог не складывается. А как иначе, если в 1995-м поступил в институт МВД. Пытаются сгладить неловкость: “Мы же одна страна”. 

Перед сном, уже после пиццы и победы над съемочной группой c лицами из учебника по судебной психиатрии, разбившей лагерь под нашей дверью, дочь подробно рассказывает о новом способе тормозить и катании на одной ноге. Мы обязательно пойдем кататься в выходные. Кот от избытка чувств разбил фарфоровую статуэтку, а я — бутылку белого. Я пою хвалу облачным технологиям и меняю пароли, за окном шумит дождь, и все выглядит почти таким же как вчера. Только на кухонном столе забыт линованный бланк протокола обыска. 

P.S. Текст написан под подпиской о неразглашении.