«Мне кажется, что про Путина я узнаю у своего внука. Вот он мне расскажет, как я жил на самом деле»

---

Алена Белова: В школе нам описывают репрессии как очень тяжелое время. Но чувствуется, что учитель истории сочувствует сталинской политике. Он говорит, что да, были репрессии, был страх, но этот страх и обеспечивал порядок. А сейчас порядка нет, потому что нет страха. И у меня возникло сопротивление тому, чему нас учат. Ведь позиция учителя, если ее продумать до конца, означает, что цель оправдывает средства. Но я знаю о судьбах Мандельштама, Ахматовой и о тех судьбах, которые мы пропустили через себя в нашем спектакле. И, конечно, возникает несогласие с учителем истории. А учитель литературы, наоборот, описывает эту эпоху как жуткую.

Дима Хребтов: Мы с Аленой из разных школ. Наша учительница истории не высказывает мнение о том времени. Она просто дает материал, предполагая, что мы сами сможем в нем разобраться. Но все-таки видно, что у нее это вызывает отвращение. А при этом в учебниках пишется, что сталинская политика была вынужденной и необходимой и что она помогла построить страну.

Антон Хохлов: Знаете, я вообще не понимаю, кому верить. От нас столько всего скрывают, что я вообще ни в чем не уверен. Что Земля не находится в банке — не уверен. Что на Луне нет жизни — не уверен… (Смеются.) Я уверен в одном: историю переписывают как прикажут те, кто у власти. Я сам думаю, что в том времени были как плюсы, так и минусы, то есть у меня сложное отношение. Страна поднялась, страна победила, но были уничтожены лучшие люди, те, кто не боялся хоть что-то сказать против. Кто же остался? Мне кажется, что Сталин и его окружение не были уверены в своей политике и своих идеях, раз так реагировали на другие мнения.

Дима: Я думаю, можно было добиться тех же целей намного гуманнее.

Алена: Все происходит неявно, но очевидно, что детей склоняют к тому, чтобы принять сталинизм. А я думаю: в нацистской Германии выкашивали ненужных людей, и то же самое делали в СССР.

Антон: Если бы народ тогда не взяли в ежовые рукавицы, ни за что бы мы из войны не выбрались. Народ бы просто разошелся. А нужны были и машиностроение, и военная промышленность, и как это все создавать, если народ делает что хочет?

Алена:  А что осталось-то того, что было построено на этих трупах, на этих смертях? Стоило ли оно того? Ведь сейчас практически ничего не используется из того, что делали миллионы заключенных.

„  

Все происходит неявно, но очевидно, что детей склоняют к тому, чтобы принять сталинизм  

Дима: Для меня лично нет сомнений, что это было плохо и страшно. Это время изменения сознания, время поломанных судеб. Когда люди боялись соседей, даже родных боялись.

Алена:  Ведь любой человек мог донести на любого! Так страшно представить, что будет, если то прошлое придет сюда. А это может случиться. И тогда, скажем, если моя соседка по парте обидится на меня за что-то, то может донести, что, например, мой отец анекдоты про Путина травит. И все? И меня арестуют? Тогда людей ломали, и они становились не вполне нормальными. Например, Ахматова праздновала день смерти Сталина. Представляете, как ее мучили, если она всю жизнь была счастлива от того, что этот человек умер?

Дима: Как раз сейчас мы проходили пятилетки и будем холодную войну изучать. В учебниках пишут, что мы молодцы. Пишут — ура. Мы создали первую атомную электростанцию, и пятилетки были прекрасны.

Алена: В чем я согласна с нашим учителем, так это в том, что история — мощнейшее оружие. Но мне кажется, что если мы, не вдумываясь, будем следовать этим учебникам, нас оболванят, одурачат. И это может к страшному привести.

Трое: Конечно!

Алена: И не только учебниками (смеются). Разница, по-моему, только в том, что во времена Сталина была единая для всех мощная идеология, а сейчас идет просто одурачивание. Вот по телевизору что нам говорят? Нам лгут по разным темам, и получается моток из многих ниток. А тогда, во время Сталина, была одна, цельная ложь. Вот в этом для меня разница. А те каналы, на которых говорят правду, а не только то, что угодно наверху, — за них надо платить. Или искать информацию в интернете. Свобода слова у нас в стране мнимая.

Антон: Мне кажется, что про Путина я узнаю у своего внука. Вот он мне расскажет, как я жил на самом деле (смеются).

Алена: Наши учебники и то, что показывают по телевизору — для меня это одно и то же. Нам навязывают то, что мы должны думать.

Дима: Мы все примерно одинаково про это говорим. Многие считают, что сталинское время может вернуться.

Алена: И почти все наши сверстники понимают, что телевидение врет.

Антон: Ну разобраться невозможно! Ну настолько запутали! Ну вот Первый канал, государственный, ну надо же верить! Но, блин! Как раз то, что он государственный, и значит, что ему не надо верить! Как же так-то?

Алена: Мои родители пытаются не задумываться о том, что происходит. Мама говорит: а что мы можем сделать? Только говорить? Потому лучше не задумываться, чтобы горько не было. У моих родителей нас трое, я и две сестры, и нужно поднимать нас. А у меня детей пока нет, и я могу еще выбирать и решать — хочу ли я, чтобы мои будущие дети жили в этой стране?

Антон: Вот я, например, среднестатистический человек. Таких, как я, наверное, миллионов двадцать. И если такие, как я, захотят уехать? Кто будет страной заниматься? Надо что-то делать, ведь Россия не бесконечная в глубину. Газ и нефть в конце концов кончатся. А наука и производство стоят, потому что деньги не доходят до адресата. По пути к ним прикасается очень много рук. Надо деньги непосредственно людям выделять, а не структурам и чиновникам.

Дима: Я пока склоняюсь к тому, чтобы остаться в России, потому что все-таки образование у нас в стране хорошее.

Алена: Я согласна, но ведь все образование скоро станет платным. И поэтому я не знаю, что я смогу дать своим детям в стране, где зарплаты низкие, а образование и медицина платные?

Антон: Конечно, хочется, чтобы когда объявляют: «Президент Российской Федерации!» — у людей не становились бы такие кислые лица, а, наоборот, чтобы все говорили: «Давай, брат! Да-ва-а-ай!»

Алена: Да к президенту все относятся нормально. Не настолько он все еще разрушил, чтобы его совсем возненавидеть. Потом все знают, что от него ждать — он будет обещать, что пропадет коррупция (смеются).

Антон: У нас народ сидит смирно. У нас моногород, и главное в нем — оборонное предприятие. Если вдруг нам перестанут давать заказ, то население сразу попадет за черту бедности. Конечно, есть еще чем заняться, но это предприятие — основное. А когда проходят выборы, у нас так хорошо в городе становится! К нам всякие звезды приезжают, вот Бутман* приезжал. И кричал со сцены: «Смотрите, что сделала «Единая Россия»! Она привезла к вам меня! Голосуйте за Путина и за «Единую Россию! Вместе мы победим». Но я заплатил за билет полторы тысячи, за что же мне благодарить «Единую Россию»?

Дима: В этом смысле наше время мне тоже напоминает сталинское. Тогда тоже была одна партия. И тоже вроде бы были выборы (смеется).

Антон: И так же, как тогда, все происходит: Сталин хороший, люди на местах плохие. И это похоже на наше время, когда по телевизору смотришь: Путин прилетел туда, разобрался там, всех отругал здесь…

Алена: А закон Димы Яковлева? Я просто в шоке была.

Антон: У меня вообще вот такое впечатление от страны. Знаете, когда долго не учишь домашнее задание, у тебя накапливается такой огромный ком несделанного, что ты потом просто не понимаешь, как его размотать. Вот мы в России столько всего не сделали, что скоро наступит такая путаница, такой хаос…

Алена: А вот в Сочи выяснилось, что был перерасход в миллионы. Куда, интересно, делись те люди, которые все разворовали? Их максимум сняли с должности, но в тюрьме же никто из коррупционеров не сидит. А «Пусси Райт» сидят, например. И это тоже больная тема.

Дима: Конечно, они не правы, но нельзя за это сажать…

Антон: Ты че! Ты че! За пляски в церкви надо в Сибирь слать. Что, можно безнаказанно плюнуть в души верующих людей?

Дима: У нас светское государство.

Антон: Значит, я могу прийти в буддийский храм и там крутить брейк?

Алена: А вот патриарх Кирилл агитировал за Путина, то есть пользовался верой людей для агитации. Это значит нормально?

Антон: Вот помнишь, когда мы играли на планшетнике в одно приложение, которое голос меняло, и он становился таким смешным, дурацким? Я тогда взял у тебя сборник стихотворений Бродского и сказал, что сейчас прочитаю стих оттуда — и посмотрим, как он смешно звучит. Помнишь, что ты мне ответила? «Да только попробуй!» Вот и у меня точно так же с Церковью. Не надо ее трогать. Пойми, Алена, что это святое.

Алена: Мы же говорим не о вере, а о Церкви. И кстати, процесс над «Пусси Райт» мне тоже напомнил времена сталинизма, потому что это была показательная казнь. И по всем каналам показывали, какие они плохие.

Антон: Так они же хотели нам всем сказать: ребята, вы дурью маетесь — Бога нет! И они после этого хорошие?

Алена: Нет, они хотели показать, что идут не против веры, а против той Церкви, которая у нас сейчас. «Пусси Райт» сказали, что не считают это место храмом, потому что Церковь тоже подвластна коррупции. Они обидели тех, кто верит в патриарха и Церковь. Но насколько эта Церковь чиста и непорочна — неизвестно. Факты, которые всплывают, заставляют в этом усомниться.

Антон: С этим, пожалуй, соглашусь.

Антон: Пошуршит чуть-чуть народ. Ну это как к пчелиному улью подходишь, ударишь — он загудит, а потом успокаивается.

Алена: И в соцсетях пишут: вот в Москве молодцы! Надо и у нас. Но у нас не ходят. Город маленький — лучше вообще не кричать.

Алена: Из школы нас не выгонят, в институт мы еще не поступили, в партии не состоим, работы, где агитируют за «Единую Россию» и сталинизм, у нас еще нет. Так что хорошо, что у нас пока есть такая возможность (смеется).

Антон: Это наш взгляд на то, что происходит вокруг нас. Здорово, что это кому-то интересно.