The New Times продолжает следить за историей человека, которому поставлен смертельный диагноз*
24–28.06.2013
| * Продолжение. Начало в № 37, 38, 39, 40, 41, 42, 43-44 за 2012 г.., 1, 2, 3, 4 , 5, 6, 7, 8, 9, 10, 11, 12, 13, 14-15, 16, 17, 18, 19, 20, 21, 22 за 2013 г. |
С самого детства меня недолюбливали. Началось это примерно в ту пору, когда я стал осмысленно и много говорить, то есть в школе. В школе я периодически не соглашался с учителями, особенно с историчкой. Она читала нам историю по статьям из «Комсомолки», а я с ней спорил. У нас не принято спорить, так что одноклассники на меня смотрели косо.
Вдобавок меня не интересовало то, что интересовало их, в итоге я тусовался с парой таких же «лишних» людей и собирался поступать в Физтех.
Только в Физтех я не поступил. Я поступил в Университет. И там я продолжил «дурковать». Даже на военной кафедре, в ходе бесчеловечного эксперимента по доказательству факта несовместимости меня и военных, я задавал глупые вопросы. Наши военные с кафедры ездили в командировки в Чечню, как заявлялось — на контртеррористическую операцию. На предмете под названием «тактика» я спросил преподавателя-подполковника (после того как он традиционно спросил: «Есть вопросы?»): «В Чечне война или контртеррористическая операция? И каково вообще определение войны?» Я вынудил подполковника задуматься, но ответил он от души. «В Чечне — война. И война, как сказал Толстой, самое мерзкое и черное, что только бывает в человеческой жизни». Мой взвод еще месяц подтрунивал надо мной за этот вопрос: «Ты что, дурак? Вопрос «есть вопросы?» для того и задается, чтобы в ответ услышать, что «нету!»
От военной карьеры меня спас перевод в МИФИ. Но и там я был чудиком. Уже сотрудником я полез бодаться с установкой креста на территории вуза и открытием храма. Как на меня смотрели коллеги и начальство! Какие задушевные разговоры на тему «а оно тебе надо» вели! Мои чудачества в какой-то мере до поры уравновешивались заслугами. Потом я ушел оттуда «...в знак несогласия с открытием религиозных подразделений...»
Меня спас рак.
Он все уравновесил и приладил. Теперь я — юродивый, убогий. Могу говорить и писать все, что мне заблагорассудится. На Руси принято любить юродивых, собственно говоря, наверное, если бы не они, то любви бы на Руси и вовсе не было. У нас почему-то даже себя любить не принято, не то что ближнего своего. Так вот я теперь задаю вопросы, критикую, статьи пишу — и пока все сходит с рук! Наверное, это пока в раж не вошел: в конце концов заберут и скомороха.
Tweet
