Цена свободы Алексея Навального

Более успешной избирательной кампании представить трудно: утром, в день приговора, его рейтинг был 14%, в пятницу с гарантией он был в два-три раза выше. Даже те, которые что-то там говорили про отсутствие хозяйственного опыта, или вспоминали про «русский марш», или утверждали, что для политика федерального масштаба ему чего-то не хватает, или видели в его словах и действиях стилистические проблемы, или выстраивали свою стратегию жизни исходя из того, что протест в России умер и ловить здесь больше нечего и прочее, в течение суток стали его сторонниками. «Так нагнуть власть, которая давно уже ничего не видит и никого не слышит, — этот парень дорогого стоит»,— подозреваю, что примерно это говорили себе люди, которые вышли на тротуары и площади или следили за происходящим на Охотном Ряду по сообщениям в социальных сетях и в эфире телеканала «Дождь». 

Я была убеждена: Навальный и Офицеров получат условный срок. 

Логика моя была проста: посадив сейчас Навального, Путин ничего не выигрывает, опция эта у него в кармане, а издержки от удовольствия увидеть человека, который публично называет его вором, за решеткой — слишком высоки. 

19 июля в Москве началась встреча глав центральных банков и министров финансов G20, Большой двадцатки, которые могли бы несколько удивиться, что в России отправляют в тюрьму людей, обвиняя их в том, за что сажали в СССР — купили товар по одной цене, продали по чуть большей, на том заработали. В СССР это называли спекуляцией, во всем мире — капитализмом, в «двадцатке» некапиталистов нет: Северная Корея и Куба туда не вхожи. В сентябре в Санкт-Петербурге Путин сам лично должен председательствовать на G20, ему до зарезу необходимо, чтобы туда приехали главы не только Китая и Бразилии, но и США, и европейских демократий. 

Европейские демократии и так обескуражены приговором мертвому Магнитскому, политический процесс с тюремным исходом для главного оппонента Путина — а о Навальном в последние полгода именно так пишет мировая пресса и именно так он воспринимается в цивилизованном мире — это уже a little bit too much, чересчур, тем более для тех лидеров, кому переизбираться в ближайшее время. Что касается президента США Барака Обамы, то его приезд в Питер и встреча с Путиным и так были под угрозой — спасибо Сноудену. Аккурат накануне приговора Навальному пресс-секретарь Белого дома Джей Карни дал понять, что американо-российский саммит в сентябре — под большим вопросом. Путин об этой проблеме, очевидно, узнал раньше журналистов, в противном случае он не стал бы делать того, чего главы государств обычно стараются не делать — не стал бы комментировать пребывание в Москве контрактника одного из самых секретных ведомств разведывательного сообщества США — Агентства национальной безопасности. 

«Межгосударственные отношения гораздо важнее, чем дрязги спецслужб» — это заявление Путина, сделанное им 17 июля (то есть аккурат накануне приговора в Кирове), — яркое свидетельство того, сколь серьезно Путин заинтересован в том, чтобы Обама приехал на саммит в Россию. А заинтересован он в этом потому, что знает, насколько скептически, "через губу" воспринимают в мировых демократических столицах его возвращение в Кремль на третий срок — никто не любит, когда чужое берут столь откровенно и беззастенчиво, а тем более если при виде краденого надо еще вешать на лицо улыбку и протягивать для рукопожатия руку. Короче, встреча «двадцатки» в сентябре в Питере — это способ для Путина публично всем сказать: эти ребята меня признали, даже Обама — и тот признал. 

Сноуден — в Москве, Навальный — в тюрьме, это очевидный перебор, который Путин не должен был бы допустить. Но и этого мало. В феврале — Олимпиада в Сочи. Там, на торжественном открытии, Путин тоже хотел бы видеть лидеров мира — телевизионная картинка сообщила бы подведомственному населению, что их вождь — практически президент планеты. Но в отличие от Китая Россия не имеет в своих запасниках американские бонды на многие сотни миллиардов долларов и в отличие от Поднебесной не предоставляет свою дешевую рабочую силу и свою территорию для крупнейших мировых компаний, европейских в том числе. А газ все меньше становится оружием сдерживания европейского скепсиса. С этой точки зрения пребывание в тюрьме главного политического оппонента, Алексея Навального, тоже было бы негативным фактором. Тем более что в рукаве Следственного комитета ещё несколько уголовных дел против основателя «РосПила», которые можно было за оставшиеся полгода раскрутить на таких же дутых основаниях, как и нынешнее, а после Олимпиады и вынести приговор. Вкупе с условным сроком по «Кировлесу» Навального можно было бы запрятать в лагерь как минимум до 2019 года — с тем чтобы четвертое утверждение Путина в Кремль в 2018 году прошло без помех. 

Наконец, выборы мэра Москвы, участие в которых Навального должно было бы гарантировать бесконфликтную осень — в смысле, что не было бы риска новых «Болотных» после голосования 8 сентября, — еще один фактор, который заставлял думать, что 18 июля судья Блинов объявит: «5 лет условно». 

Первые два часа, что судья Блинов читал приговор, Навальный выглядел вполне довольным. Во всяком случае он все время улыбался. Стоял, уткнувшись в айфон (точно так же, как и Петр Офицеров), писал эсэмэски жене и журналистам, переживал, что садится батарейка телефона. Его настроение резко изменилось, когда судья Блинов перешел к результирующей части приговора. 

«Преступление полностью установлено…», «суду не представлены доказательства…», «суд находит несостоятельными утверждения защиты, что с Опалевым были плохие отношения», «употребление слов «нам», «нас», «мы» говорит об общих целях» (это из психологической экспертизы прослушек и вскрытой почты, на основании которых «суд» установил, что отношения Навального и Офицерова носили «неформальный характер», а значит, они соучастники преступления — ровно такая логика), наконец: «Суд приходит к выводу, что Навальный является организатором преступления». Навальный заметно побледнел и дальше слушал судью, уже не отвлекаясь на айфон. 

Если на столе перед Петром Офицеровым лежал прозрачный фолдер с бумажкой, на которой крупно были написаны его имя, отчество, фамилия, год рождения, а сверху лежал паспорт — то, что понадобится при аресте, то Навальный все это оставил у жены Юли. Правда, оба — и Навальный, и Офицеров — были обуты в кроссовки на липучках — ровно такие нужны для тюрьмы, но если на Офицерове были вылинявшие джинсы и серая майка, то Навальный был в обычной своей клетчатой рубашке, в которой он часто появлялся на видео- и фотокадрах. Думаю, что он, как и абсолютное большинство людей в зале суда, был уверен, что срок будет все-таки условный. Иначе зачем накануне выдали удостоверение кандидата на должность мэра Москвы? 

«5 лет колонии общего режима, взять под стражу в зале суда» — это был шок. Навальный не улыбался, хотя его последний перед СИЗО пост — «Ладно. Вы тут не скучайте без меня. А главное — не бездельничайте, жаба сама себя с нефтяной трубы не скинет» — был вполне в его ёрническом стиле. Он успел попрощаться с окаменевшей женой Юлей, с родителями, Петр Офицеров успокаивал плачущую жену Лиду. Шеренга приставов отделяла жизнь до решетки и жизнь после нее. Судьи Блинова в зале уже не было. Навальный шагнул вперед, к приставам с наручниками, за ним Офицеров, браслеты защелкнулись. Зал ошалело молчал, даже банального «позор» — и его не было. Было ощущение: вегетарианский этап путинского режима закончился. Начинается людоедский. Навального с Офицеровым спустили вниз, в подвал суда, провели скрытым переходом во двор, где стояли две полицейские «Газели». (О том, что во дворе стоят «Газели», а не автозаки, еще раньше в твиттере сообщил Илья Яшин, и многие подумали, что это еще один аргумент в пользу условного срока.) На улице стояли люди — человек 150, они и проводили «Газели», которые поехали к СИЗО-2 города Кирова. На часах было 12.38 18 июля. 

Когда народа возле здания суда совсем не стало, судья Блинов телефонными звонками своих секретарей вызвал обратно в суд адвокатов и близких Навального и Офицерова. На часах было 13.23, хотя по ощущениям прошло уже дикое количество времени. Они поднялись в кабинет Блинова на втором этаже, пробыли там около часа. Судебные приставы в это время обсуждали процесс: фамилия Навального слышалась то и дело. Когда кто-то из проходящих мимо знакомых Петра Офицерова сказал им: «Посадили абсолютно невиновного мужика, у которого пятеро детей — пятеро!», дама-пристав ответила: «Мы здесь ничего не решаем». 

Первой от Блинова вышла Лидия Офицерова, заплаканная и растерянная, она побежала в «Евросеть» — активировать кошелек на «Яндексе»: пятеро детей плюс выплата штрафа в 500 тыс. рублей — от этого становилось страшно. Потом спустилась Юля Навальная — все с таким же окаменевшим лицом — и Людмила Ивановна Навальная: судья подписал аж пять ее заявлений на свидания, и это уже стало источником для радости. На часах было 14.32. Следующие два с половиной часа ничем примечательным не запомнились. В 17.14 автору позвонил знаменитый адвокат Генри Маркович Резник: «Слушай, найди срочно защитников — пусть подают апелляцию на меру пресечения. Есть большой шанс, что она будет удовлетворена». 

Около 19 часов стало известно: прокуратура внесла протест на арест Навального и Офицерова. 

Команду посадить Навального мог дать только один человек — Путин, которому и де-факто, и де-юре вот уже 13 лет подчиняются все силовики. Команду отпустить из-под стражи кандидата на должность мэра Москвы Навального до вступления в силу приговора (а он вступит в силу после того, как приговор утвердит суд второй инстанции — Кировский областной суд) мог дать тоже только один человек — Путин. В первом случае команда была дана главе СК генералу юстиции Бастрыкину: его филиппику в адрес кировских следователей, которые закрыли против Навального уголовное дело год назад, в июле 2012 года, слышала вся страна. (The New Times подробно писал о том, как начиналось нынешнее дело, закончившееся обвинительным приговором). Кто получил добро на то, чтобы Навальный продолжил избирательную кампанию за пост мэра Москвы, а следовательно, был выпущен из тюрьмы? Интересант известен — Сергей Собянин, врио мэра Москвы, который кровно заинтересован, чтобы 8 сентября закончилось для него не так, как начинался третий срок Путина. 

Все остальные фамилии в этой истории представляются несущественными. Важно: один, Бастрыкин, представляет партию людей в погонах (неважно, носят ли они погоны открыто или надевают мундир только в день чекиста), Собянин — партию людей штатских (не путать — «в штатском»), которые, каких бы взглядов они ни придерживались, должны опасаться, что репрессивная машина, разогнавшаяся на «Болотном деле» и деле Навального, обязательно рано или поздно подомнет и их. Если и не почему другому, то потому, что за ними — состояния и/или контроль за секторами экономики, которые люди в погонах хотели бы у них забрать. И — заберут. Если маховик репрессий сейчас не остановить. Примеров тому в странах Латинской Америки, где были или есть похожие режимы, построенные на альянсе людей в погонах (там это армия) и технократов-бюрократов, вагон и маленькая тележка. 

Понимает ли сам Путин, чем чревата, в том числе и лично для него, эта ситуация? Думаю, лишь до известной степени. Ибо всю информацию он черпает из тех самых красных папочек, которые мы имели удовольствие наблюдать на его столе в кабинете в Ново-Огарево благодаря фильму Вадима Такменева на НТВ. «Красные папочки» — это сообщения от людей в погонах. Другой информации у Путина нет или практически нет, или он ей не слишком (в силу профессиональной деформации) доверяет. Государственные каналы телевидения ему показывают лубок нон-стоп, придуманный в кабинетах его же администрации. Интернет он, в отличие от Медведева, не читает, а значит, чем дышат люди в больших городах, не знает и не понимает. Заботят Путина две вещи: его положение в сонме мировых лидеров — в том числе и с точки зрения сохранения нажитого (как бывает иначе, он убедился на примере Мубарака, Бен Али, Каддафи), и личная безопасность внутри страны. Для первого ему нужны (во всяком случае, пока) люди вроде Собянина: они придают режиму некоторый имидж цивилизованности; для второго — люди в погонах, мало того — не любые люди в погонах, а только те, кто принадлежит к одной с ним корпорации — КГБ. Раньше эти две основные группы российской властной номенклатуры более или менее уживались вместе, в том числе и благодаря дуумвирату. В мае 2012 года паритет был порушен в пользу силовиков. Их торжество мы наблюдаем все последующие 14 месяцев. Раскол властных элит, существовавший во времена президентства Медведева главным образом на уровне аппаратов, стал неизбежен. Угроза оказаться под катком репрессивной машины — а понятно, что дело Навального создает прецедент, когда в тюрьму можно отправить любого бизнесмена, будь он олигархом или вице-премьером — этот раскол проявила, сделала его публичным. Интересы врио мэра Москвы Собянина — лишь внешний контур, позволяющий до поры до времени держать этот конфликт в более или менее мирной стадии. 

Чем это закончится? Для Алексея Навального — вполне возможным условным сроком по делу «Кировлеса»: решение облсуда подоспеет аккурат к середине сентября, когда выборы в Москве уже завершатся победой Сергея Собянина — во всяком случае, так кажется сегодня политтехнологам. В реальности вариантов несколько. От очень плохого (переворот, хунта) до просто плохого (точечные репрессии) и чуть более приемлемого для нормальных людей (некоторое смягчение режима). В этом-то и состоит кошмар авторитарных режимов: они всегда рушатся в результате раскола элит, всегда — непредсказуемо, но редко когда без крови. Хотя примеры цивилизованных трансформаций тоже есть — Чили после Пиночета, Мексика в средине–конце 1990-х. Подстелить соломку еще можно. И свобода Алексея Навального — и в ближайшие месяцы, и после того как пройдет Олимпиада, реальная и гарантированная ему свобода — необходимое условие мирной российской трансформации. В противном случае мало не покажется никому: обладателям состояний и положений — прежде всего. Хотя, возможно, и не в первую очередь. Но во вторую — обязательно.