Спарта в Мосгорсуде

На «Болотном процессе» продолжается месячный марафон просмотра видео и чтения протоколов о его осмотре следователем Гуркиным. Этот милый человек неоднократно видел на экране то, чего нет, и старательно игнорировал то, что есть. Защита пытается этому противостоять, но, конечно же, абсолютно безуспешно. И единственное слово, которым можно было бы охарактеризовать происходящее в суде, — это беспомощность. Никто не в состоянии принять внутреннего решения, как действовать дальше. И даже выход Николая Кавказского под домашний арест не вызывает ощущений, что произошли какие-то улучшения. Здесь милая и уютная Спарта. Пушистая.

В четверг, 8 августа, к нам пришел Эдуард Лимонов. Познакомился с Николаем Кавказским. Они перекинулись впечатлениями о тюрьме, и в этот момент я вспомнила, что хоть у меня и нет свободы, но опыта тюрьмы у меня тоже нет. Объяснить, что такое свобода, в нашей стране невозможно. Здесь свобода — это еда и жилье, а не внутреннее состояние. Вся система наказаний построена не на том, чтобы отнять у человека свободу (отнимать-то нечего), а на том, чтобы отнять у человека последнее достоинство. В российской тюрьме человек может принять душ только раз в неделю, ест непонятную пищу, и у него нет никакого личного пространства. Душ обычно холодный. Цель тюрьмы — постоянные непрекращающиеся унижения. В СИЗО нет даже права на таблетку от больной головы. Ну а свобода, что свобода: «Все так живут, все сидят в городах годами. Да ты вообще в Москве живешь, на что тебе жаловаться? В Турцию захотела? А как мы на заводе работали!?» — и половина страны отчаянно хочет поменяться с Андерсом Брейвиком местами, обсуждая его трехкомнатную камеру и учебу. Никому здесь и не нужна свобода.

После начала судебного заседания каждый занимается своим делом. Зимин и Луцкевич разгадывают кроссворд, Полихович читает конспект по политологии. Остальные подсудимые в аквариумах тоже заняты чтением или записями.

Самое яркое видео четверга было таким: группа полицейских с садистским удовольствием кидает митингующего в лужу мочи и кала, в этот момент к ним подбегает один известный молодой фотожурналист и с научной педантичностью начинает фотографировать человека, которого перекатывают в экскрементах. Всю эту композицию снимает на видео неизвестный нам оператор. И ведь все участники события «просто выполняли свою работу».

Судья — самый лучший и профессиональный прокурор из всех, кого я когда-либо встречала, — отклонила все ходатайства. Судья ни разу не согласилась с подсудимыми и их защитой. Нам отказали:

в вызове следователя, который всех так хорошо знает, а его не знает никто, кроме меня;

в исключении из доказательств видео, которые даже не включаются, их невозможно посмотреть (вообще весь этот процесс — какая-то сплошная антиреклама операционной системе Windows и оптическим носителям);

в вынесении замечания судебным приставам, которые комментировали видео садистских наклонностей полиции следующими словами: «Так его, прямо в ссаки»;

в переезде Александры Духаниной, находящейся под домашним арестом, к мужу;

в отводе прокурора ввиду отсутствия у нее нормальных человеческих качеств.

Саше Духаниной не разрешили жить с мужем. Большинство адвокатов и подсудимых не проявили солидарности, когда Леонид Ковязин — наверное, самый спокойный и неполитизированный подсудимый — заявил отвод прокурору после ее заявления о том, что нет никаких причин для проживания мужа и жены в одной квартире.

До этого казалось, что надо пытаться вести себя достойно в недостойных условиях. Но сейчас уже совершенно ясно, что любое соглашательство с судейскими и прокурорскими является трусостью. Наверное, об этике труса, которая является кодексом чести в этом обществе, и стоит написать в следующий раз.