Административный ресурс от Лужкова до Собянина

«Они (работники управ) предупреждены о том, что, если у них в районе будет низкий процент за действующего мэра, никаких проблем у них не будет. А вот если будет грязь на выборах, они точно лишатся своих должностей», — это врио мэра Москвы Сергей Собянин — в интервью «Ведомостям» от 6 августа.

«В одну из городских школ пришло указание: кандидат Икс должен набрать на расположенном в школе участке не менее 66 % голосов. Об этом учителям сообщил директор, добавив: «В противном случае школе и лично мне грозят крупные неприятности. Короче, меня уволят», — а это уже заместитель главного редактора «Московского комсомольца» Айдер Муждабаев в своем Facebook 27 августа со ссылкой на одного из учителей этой школы.

А еще были полный запрет на размещение билбордов одного из кандидатов, срывание его же официальных баннеров и развешивание фальшивой агитации силами дворников, попытки управ внедрить своих людей в ряды оппозиционных наблюдателей… Собянин за «грязь на выборах» решил все-таки не наказывать? Вбросы, «карусели», очереди из гастарбайтеров на избирательных участках — это нас снова ждет 8 сентября? Или? Или все же силенки у нынешних обитателей мэрии уже не те и лужковских возможностей для применения административного ресурса у Собянина просто нет?

С этими вопросами The New Times обратился к нескольким экспертам в области избирательного права и истории российских выборов.

«При Лужкове самым главным административным ресурсом для воздействия на выборы была империя печатных средств массовой информации — районные, окружные и городские газеты, а также сеть кабельного телевидения, — говорит председатель Межрегионального объединения избирателей Андрей Бузин, член Мосгоризбиркома с правом совещательного голоса. — Второй ресурс, конечно, — сам состав избирательных комиссий, которые были построены таким образом, что их костяк состоял из полностью управляемых администрацией людей. Вместе с Мосгоризбиркомом эти комиссии стали системой, полностью подчиненной мэрии и фактически от и до организующей выборы». Соответственно, медиаимперия обеспечивала «массированную агитацию под видом информирования», а вертикаль избиркомов — удаление с выборов самых опасных кандидатов.

Еще одним элементом лужковского админресурса был «управляемый электорат»: «Модель власти была патерналистской. Власть патронировала определенные категории избирателей — пенсионеры, бюджетники, муниципальные служащие, другие связанные с властью общественные или квазиобщественные структуры, которые периодически получали какие-то надбавки, премии и льготы», — поясняет специалист по региональным выборам Александр Кынев. В такой системе, по его словам, «все со всеми договаривались и все со всеми делились». Поэтому «договорными», по сути, были и выборы: «За какое-то время до голосования заинтересованные игроки уже заранее все решали, а сами выборы были лишь ритуалом».

«Базовая основа административного ресурса — это прежде всего, конечно, коррупционная скупка лояльности бюрократии, — обобщает политолог Дмитрий Орешкин. — Бюрократы при Лужкове (и при Путине) стали жить не просто лучше, а в разы и даже на порядок лучше, чем в советские времена. Даже среднего уровня чиновники разбогатели внезапно и стремительно». И поскольку больше всего на свете любой бюрократ боится потерять свое место, добавляет эксперт, то «когда ему чего-то велят делать, он готов делать все что угодно»: «А велят делать ему, как правило, выборы. И бюрократ делает эти выборы с восторгом и упоением, потому что он понимает, что от их исхода зависит его место в этой иерархии, которая вся из себя медом обмазана».

Как же работал лужковский механизм админресурса на практике? И насколько его эффективность зависела от «ручного управления» лично мэром?

Ничуть не зависела, уверен Орешкин: «Когда есть живой, непосредственный, очень искренний материальный и любой другой интерес бюрократа, ему не надо давать команды. Он сам понимает, что для того чтобы сохранить свое место и подняться выше, ему надо обеспечивать решения начальства и правильно угадать его желания. Но в случае выборов все понятно — чем больше результат, тем лучше». Ну а потом уже люди, по выражению политолога, «сами начинают креативить», так что руководить выборами в ручном режиме Лужкову и не требовалось.

Конкретные проявления админресурса при прежнем мэре во многом зависели от профессионализма исполнителей, соглашается Бузин. «В 2000-х годах у нас четко наблюдалась такая система: более опытные управы просто не допускали до голосования нежелательных кандидатов, а менее опытным приходилось прибегать к прямым фальсификациям», — вспоминает эксперт.

Впрочем, даже те, кто выполнял свою задачу слишком топорно, последствий могли не опасаться. «Люди, вошедшие в эту систему один раз, из нее уже не исчезали. Чиновник внутри этой системы соблюдал определенные правила. Он знал, что если что-нибудь случится, система его защитит, — отмечает Кынев. — Именно поэтому сами чиновники были готовы на локальном уровне переходить определенные границы, потому что знали, что система их не сдаст».

Неудивительно, что именно в Москве, по мнению Орешкина, была впервые нащупана новая постсоветская модель управления электоральным процессом. «Лужковская бюрократия изобрела гениальную формулу из двух частей. Первая — инерционная избирательная кампания без лишнего шума, без драматургии, без конкуренции. И вторая — стратегия низкой явки», — поясняет политолог. «Тихая» кампания гарантировала равнодушие большинства избирателей, после чего в дело уже вступал «управляемый электорат»: военнослужащие, пенсионеры, бюджетники, пациенты больниц и клиник, обитатели следственных изоляторов… «При низкой явке не надо надрываться, можно обойтись вполне ограниченными вбросами, — добавляет эксперт. — Ведь управляемый электорат голосует так, как надо, а если его не хватает, то поменять результат можно минимальным количеством фальсификата».

Эта модель неоднократно и с блеском применялась Лужковым в самых разных кампаниях. Например, на думских выборах 2003 года, напоминает Орешкин, «лужковская бригада при подсчете так много накидала «Единой России», что Москва не дала ни СПС, ни «Яблоку» привычные для них проценты». А на выборах в Мосгордуму в 2009 году отлично сработала модель низкой явки: реально, по оценкам независимых экспертов, на участки пришли 22–23 % избирателей, а после вбросов и исправления протоколов получилось 35 %, и все дополнительные голоса, разумеется, ушли «Единой России».

В последние лужковские годы, как отмечает Бузин, наблюдалось значительное усиление непрямых фальсификаций. Речь идет, например, о принуждении к голосованию — когда начальство не только обязывает своих сотрудников прийти на участок и проголосовать за конкретную партию или кандидата, но и контролирует сам процесс волеизъявления (требуя предъявить фото на телефоне с галочкой в правильном квадрате). Или о принудительном получении открепительных удостоверений, которые затем сдаются начальнику и используются по нескольку раз специально обученными людьми.

Все эксперты сходятся на том, что ничего нового в сложившуюся при Лужкове стройную систему Сергей Собянин, назначенный мэром осенью 2010 года, не привнес. Но и ничего в ней не нарушил.

«Собянину в наследство досталась электоральная администрация Лужкова во главе с господином Горбуновым (председатель Мосгоризбиркома. — The New Times). И Собянин эту систему, как умный человек, трогать не стал, потому что в рамках той же системы лояльности элит он ее просто на себя перестроил, сохранив привилегии и интересы этих людей, и они стали работать на него», — говорит Дмитрий Орешкин. «Инструменты уже существуют, отлажены и испытаны. Несмотря на то, что могут меняться руководители каких-то подразделений, исполнители одни и те же, и у них уже рефлекс отработан, — подтверждает сопредседатель движения «Голос» Григорий Мельконьянц. — Они только ждут команды. А иногда даже и без команды готовы это делать, потому что за долгие годы это вошло в их стиль работы на выборах. Существует очень большая инерция, и весь бюрократический аппарат заточен под своего лидера».

Как поведет себя в этой ситуации глава управы, получивший сверху приказ сфальсифицировать выборы, если он уже не может быть уверен, что в случае прокола его непременно «отмажут»?

Правда, какие-то коррективы исходя из текущей ситуации в действия властей вносились. Например, на президентских выборах 2012 года в Москве, напоминает Андрей Бузин, практически не применялись прямые фальсификации: «Там была попытка изменить стратегию и использовать так называемые предприятия «непрерывного цикла», но она оказалась неэффективной — подобным образом проголосовало немного людей».

Менять же стратегию властям пришлось, по мнению Орешкина, из-за того, что после думских выборов-2011 «Москва вызверилась, встала на задние лапы и пошла на улицы». «Власть сделала вид, что ей наплевать, но на самом деле была пущена команда по Москве — «хватит играться с ночным фальсификатом», — уверен политолог. — Собянин в отличие от Лужкова уже попал на фазу, когда значительной части горожан стало не совсем наплевать. Поэтому мэр сказал своим электоральным администраторам: грубый, тупой ночной фальсификат прекратить. И они прекратили, а взамен стали изобретать что-то другое, те же предприятия непрерывного цикла».

Правда, эта замена оказалась явно неравноценной. «Ночной фальсификат в два раза эффективнее, чем дневной, — объясняет Орешкин. — Ну привезли автобус с таджиками — их там 30 человек. Но это все ерунда по сравнению с ночным фальсификатом, когда никто не мешает тебе приписать хоть 500 голосов. А днем каждая сотня дается с боем».

Впрочем, даже если в целом административный ресурс Собянина выглядит «почти как у Лужкова», то так ли прочны его составные части? Ведь, например, роль официозных СМИ сейчас уже совсем не та, что, скажем, в начале 2000-х: на каждый дифирамб в адрес мэра, прочитанный какой-нибудь бабушкой в районной газете, найдется компромат, добытый ее внуком из интернета. Да и внутри системы власти тоже происходят изменения, объективно затрудняющие применение прежних методов управления.

«Нынешняя московская власть технократична. Она подбирает людей по функционалу, заключает с ними срочные трудовые соглашения, — разъясняет Александр Кынев. — Чиновники знают, что их места на самом деле временные, и понимают, что, если случится скандал, система навряд ли будет их покрывать — она скорее сделает их крайними». А с учетом популярности соцсетей и распространенности различных гаджетов вероятность таких скандалов значительно повышается. «Никто не знает, кто, где, когда и про кого напишет, где что всплывет. Никто никому не может доверять, потому что любой человек в любой момент может быть выброшен из системы с компроматом. Эта конструкция совсем другая, тут нужно всех бояться и постоянно перестраховываться», — подчеркивает Кынев.

«Задача стала сложнее — обеспечить победу так, чтобы не было скандалов, официально ведь начальство заявило: ни-ни, воровать нельзя, — добавляет Орешкин. — Воровать все равно будут, но не исключено, что кого-нибудь придется наказать, если схватят за руку. А раньше такого не бывало, это же совсем не по понятиям».

О том, что нынешний столичный чиновник уже не может испытывать прежнюю уверенность в завтрашнем дне, свидетельствует и статистика, приведенная Собяниным на июльском заседании городского совета по противодействию коррупции. По его словам, за последние полтора года к уголовной ответственности были привлечены 34 столичных чиновника, а только с начала 2013 года в правоохранительные органы было направлено 33 материала о возбуждении уголовных дел. Кроме того, врио мэра с гордостью сообщил, что за три неполных года его работы «управленческое звено на уровне правительства Москвы, руководители департаментов, управ, было заменено почти на две трети». Понятно, что уровень лояльности среди чиновников такая кадровая чехарда, да еще и с перспективой уголовного преследования, никак не повышает. И как, спрашивается, поведет себя в этой ситуации, скажем, глава управы, получивший сверху приказ сфальсифицировать выборы, если он уже не может быть уверен, что в случае прокола его непременно «отмажут»?

Более того, не все так однозначно, как кажется, и с «управляемым электоратом». «Фактически сейчас происходит демонтаж той системы социальных гарантий, которая была при Лужкове. Технократизм — он во всем: и в отношении к кадрам, и в отношении к гражданам тоже», — напоминает Александр Кынев. А первыми от этих реформ страдают как раз те, кто обычно обеспечивает «правильное» голосование — учителя, врачи, малообеспеченные бюджетники. Из них же, кстати, состоят по большей мере и участковые избиркомы. И где гарантия, что, столкнувшись с принципиальной позицией своих коллег и наблюдателей (а по данным Григория Мельконьянца, независимые члены на этих выборах будут более чем в 80 % участковых комиссий Москвы), эти обиженные властью бюджетники не откажутся от выполнения спущенных им сомнительных инструкций?

Так что же ждет избирателей и кандидатов в мэры 8 сентября? «На этих выборах я не ожидаю крупных прямых фальсификаций, и у меня нет ощущения, что кому-то дана такая команда, — говорит Бузин. — Хотя возможность применения административного ресурса у Собянина, конечно, сохранилась, и если на то будет политическая воля — никакой проблемы с применением административного ресурса в Москве не возникнет».

«На данный момент власть успела сделать кучу имиджевых ошибок, и чем больше ошибок она делала, тем более нервозно себя вела, — напоминает Александр Кынев. — Но хватит ли у нее ума и мудрости не сорваться в приступе какого-то очередного административного маразма в день выборов — пока непонятно».

«Эти выборы будут точно лучше, чем в 2011 году, просто потому, что наблюдателей везде огромное количество. Воровать будет труднее, — отмечает Дмитрий Орешкин. — Они привыкли работать спокойно, когда им никто не мешает: позвонили сверху и сказали, что надо поправить, они поправляют. А тут камеры, фотографии — это же Москва все-таки, а не Тамбов».

Независимых контролеров на этих выборах действительно ожидается значительно больше обычного. Созданный в Москве Альянс наблюдателей, объединяющий четыре организации («Росвыборы», «Голос», СОНАР и «Гражданин наблюдатель»), уже зарегистрировал около 4 тысяч человек, готовых поработать на участках 8 сентября. А всего Альянс намерен набрать более 10 тыс. волонтеров, чтобы за каждым из 3,6 тыс. московских участков было закреплено по три наблюдателя. Параллельно реализуется проект «Народный избирком», в рамках которого планируется вводить данные протоколов в общую базу посредством СМС: если оперативные отчеты пришлют хотя бы с 360 участков, то это будет уже, как говорит координирующий этот проект Орешкин, «супер репрезентативная выборка», расхождения которой с официальными данными не должны превышать 1%: «Если будут превышать — значит, кто-то мухлюет».

Однако Григорий Мельконьянц настроен не так оптимистично. По его словам, в «Голос» уже поступают сигналы о подготовке конкретных «мероприятий» по воздействию на результаты выборов. В частности, есть информация о том, что вновь готовятся злоупотребления при голосовании по дополнительным спискам (они были одним из главных способов фальсификации на последних президентских выборах) и вне избирательных участков (в соцсетях появилась информация о том, что соцработникам приказали собрать со всех своих подопечных заявления о голосовании на дому). Кроме того, некоторые члены избиркомов, по словам эксперта, получают сверху инструкции по изгнанию с участков независимых наблюдателей.

«Надежда на то, что все пройдет спокойно, очень маленькая, — признается Мельконьянц. — До выборов еще есть время, люди возвращаются из отпусков, начнут интересоваться этими выборами и определяться, за кого голосовать. У Собянина электорат замороженный, я не думаю, что он растет. А вот остальные могут свой увеличить. Соответственно, как только будет понятно, что маячит второй тур, они будут готовы пуститься во все тяжкие».

Что же касается технической стороны дела, то все варианты махинаций, по мнению Григория Мельконьянца, скорее всего, закладывались изначально и могут быть активированы достаточно оперативно. «Есть вариант, что это будет запущено очень локально на тех участках, где им видится возможным это сделать, чтобы добрать еще несколько процентов, — поясняет эксперт. — И тогда эти технологии могут работать не повсеместно, а какими-то очагами: каждый такой очаг может дать несколько процентов, а в сумме получится достаточно много — это мы видели на президентских выборах».