«Они такие же хулиганы, как и пираты»

Это для нас стало неожиданностью: мы узнали об этом от The New Times. То, что с наших активистов сняли обвинения в пиратстве, — это очень хорошо. Но они такие же «хулиганы», как и «пираты», — это очень несправедливое обвинение. Активисты, принявшие участие в акции у «Приразломной», — это увлеченные своим делом люди, готовые к лишениям, к риску ради будущего нашей планеты. Никто ведь не будет говорить, что Нельсон Мандела, Махатма Ганди или Мартин Лютер Кинг — хулиганы.

В прошлом году я приезжал в Москву, встречался с министром природных ресурсов и экологии (Сергеем Донским. — The New Times) и другими министрами. Мы тогда показывали им исследование, сделанное независимым центром «Информатика риска», который вообще-то работает с «Роснефтью» и «Газпромом», а не с нами. И ученым удалось доказать, что в случае утечки нефти, во-первых, море практически невозможно будет очистить, во-вторых, в зоне риска окажутся 3 тыс. км побережья, морская акватория площадью свыше 140 тыс. кв. км (это четыре Байкала). После этого я поехал в Норвегию и присоединился к команде Arctic Sunrise, но в Москве я никого о наших планах не предупреждал, хотя и говорил, что мы сохраняем за собой право на мирный протест.

„  

«Служба безопасности «Приразломной» орала на пограничников по рации: когда вы арестуете этих ублюдков, неужели ждете, пока они начнут в нас стрелять?»  

К «Приразломной» мы подошли 24 августа 2012 года, там не было ни пограничников, вообще никого. Мы провели акцию, закрепившись на борту платформы. Многие говорят, что мы стараемся оккупировать или занять платформу. Но на самом деле мы всегда действуем снаружи, мы никогда не заходим внутрь платформ, мы просто вешаем баннеры типа «Остановите разрушение Арктики». Мы продержались там около 15 часов, охрана «Приразломной» стреляла в нас из водяных пушек, в какой-то момент мы вернулись на корабль. 26-го ночью приплыл корабль береговой охраны, они с нами связались, спросили о наших целях, мы объяснили, что это мирная акция протеста. Они предупредили нас, что если мы нарушим 500-метровую зону безопасности вокруг платформы, они могут применить к нам меры. На следующий день мы тем не менее провели еще одну акцию, пограничники были рядом, наблюдали за нами, видели, что мы не наносим вреда имуществу или людям. Было забавно, что служба безопасности «Приразломной» орала на пограничников по рации: мол, вы идиоты, когда вы наконец арестуете этих ублюдков, неужели вы ждете, пока они начнут в нас стрелять? Капитан корабля береговой охраны просто отвечал: «Прием, прием, прием». 28-го мы провели еще одну акцию и потом уплыли.

Почему в этом году с нами решили так жестко поступить? Этот вопрос надо задать Следственному комитету и прокуратуре. Мы не ставим себя выше закона. Мы протестуем против несправедливых законов и против законов, защищающих несправедливость. Наша задача — информировать людей о том, что происходит от имени закона. Нам, конечно, и в страшном сне не могли присниться обвинения в хулиганстве или тем более пиратстве.

Сегодня многие нефтяные компании взяли на вооружение новую стратегию — судебные тяжбы против общественной активности. Появилась даже аббревиатура: Strategic Litigation Against Public Participation (SLAPP). Потому что если ты завяз в судах, у тебя остается меньше времени и денег на акции. Это происходит не только с Greenpeace, но и с другими НКО. Так, к примеру, Shell пыталась вытребовать через голландский суд запрет на то, чтобы Greenpeace проводил какие бы то ни было акции против Shell по всему миру. Но суд решил, что если Shell хочет защищать свои объекты в других странах, он должен обращаться в суды этих стран. Кроме того, суд вообще решил не отказывать нам в мирном протесте, сказав, что если нефтяники вызывают повышенное общественное внимание, то должны учиться работать с протестами. Суд, впрочем, ограничил длительность наших акций на объектах Shell двумя часами.

Что касается ответственности наших активистов, в 1987 году двое из них были приговорены в Британии к трем месяцам тюрьмы за неуважение к суду, но вышли, отсидев половину срока, это было самое суровое наказание. Кроме того, когда в 2011 году наши активисты были арестованы в Гренландии, где мы боролись против пытавшейся работать в Арктике британской компании Cairn Energy, они тоже провели в камерах по паре недель. Их хотели депортировать, но там были проблемы с билетами и рейсами. Вообще же обычно всех приговаривают к штрафу.

Если говорить о России, то мы готовы к наказанию, мы не говорим, что мы совсем ни в чем не виноваты, мы можем согласиться с обвинениями в нарушении 500-метровой зоны безопасности. Но не в хулиганстве.

В России многие СМИ выставляют Greenpeace как антирусскую организацию. Но это совсем не так! В фокусе нашей деятельности в Арктике была компания Shell. Мы боролись с британской Cairn Energy, с норвежской Statoil. «Газпром» — не единственная компания, которая хочет работать в Арктике, но единственная, которая говорит, что уже готова начать бурение на арктическом шельфе.

Суд в Гамбурге в трибунале по морскому праву — это, подчеркну, инициатива Нидерландов. Трибунал рассматривает тяжбы между странами, Greenpeace к этому процессу отношения не имеет. Но мы следим за ним, конечно. В ближайшие три недели будет проведено заседание трибунала по иску Нидерландов, и потом, по моим данным, в течение пары месяцев должен быть вынесен вердикт.

В Москве президентский Совет по правам человека выступил за то, чтобы снять с нас обвинения в пиратстве, это им удалось, но к этому мы тоже не имеем отношения.

На процессе в Мурманске пока работают только русские адвокаты, знающие российскую специфику, хотя у нас есть и международные консультанты. Большинство адвокатов местные, но есть и те, кто приехал из Москвы или Петербурга.

По ЕСПЧ мы примем решение на следующей неделе. Пока мы надеемся на новые встречные шаги с российской стороны, так что не хотим начинать какую-то полномасштабную войну с Россией.

„  

«Газпром» — не единственная компания, которая хочет работать в Арктике, но единственная, готовая начать бурение на шельфе»  

Я встречался 20 октября в Рейкьявике с Артуром Чилингаровым (член Совета Федерации. — The New Times) и председателем Госдумы Сергеем Нарышкиным. Не могу сказать, что они меня как-то обнадежили, но они были готовы к диалогу. Я говорил, что готов приехать в Москву. Они знали о письме, которое я отправил 9 октября Владимиру Путину с просьбой о встрече и на которое он пока не ответил.

На этой неделе мы будем раздумывать над тем, как можно организовать мою поездку в Москву. Я готов снова написать Путину, будет хорошо, если администрация президента пришлет мне приглашение для получения визы.

Мы специально не выдвигали активно эту историю на международный уровень, потому что очень надеемся на то, что нам удастся освободить людей. Информация пока что распространяется сама собой — об этом много пишут центральные издания, особенно в тех странах, граждане которых арестованы в Мурманске.

По последней информации, они так и не смогли поговорить с доктором, но получили необходимые лекарства. Но самая большая проблема сегодня — это перевод. У нас там только трое россиян и один украинец, который тоже говорит по-русски, для остальных нужны переводчики. Причем не только с английского, но еще с десяти других языков. Несмотря на то что все члены команды говорят по-английски, юридические термины понимают отнюдь не все.

Вначале были проблемы с водой. Есть трудности с питанием — среди арестованных есть вегетарианцы и веганы. В камерах достаточно холодно, не у всех есть необходимая одежда. Кроме того, они там по 23 часа проводят в четырех стенах, а на прогулку выходят только на час. Это тяжело и физически, и психологически.

Условия содержания очень жесткие, но я так понимаю, что тюремное руководство не делает никаких гадостей специально, просто так вот там все устроено. Наоборот, они порой идут нам навстречу — разрешили вот аргентинке Камиле Эспесиале свидание с отцом.

Мы надеемся, что не сядет никто. Все наши люди действовали не в личных, а в общественных интересах, в интересах сохранения этой планеты, в интересах своих детей и внуков… Если они все же будут осуждены, мы будем бороться за них и оказывать всевозможную поддержку, пока все они не выйдут на свободу — и русские, и нерусские.

„  

«Тюремное руководство не делает никаких гадостей специально, просто так вот там все устроено»  

Мы делаем выводы из каждой акции. Мы будем искать и другие способы коммуникации, объяснять неверность сегодняшней экономической политики российского правительства, при которой страна полностью зависит от природных ресурсов. Даже Владимир Путин говорил о том, что такая модель ограничивает Россию, мешает ее развитию.

Но мы не собираемся отказываться от мирных акций протеста. На протяжении 40 лет Greenpeace участвовал в разных программах, в разработке законов об охране окружающей среды, в борьбе с атомной энергетикой, в подготовке конвенции ООН об изменении климата. И мы были успешны не только потому, что работали с разными институтами, занимались научной работой, исследованиями, писали петиции, участвовали в правительственных обсуждениях. Но, как и активисты других движений за экологию или права человека, мы понимаем: когда власти не хотят двигаться в направлении большей справедливости, наш моральный долг — выйти на мирный протест.