Дело Бейлиса: политическая Цусима

20 марта 1911 года в пещере неподалеку от Киева играющие дети обнаружили мертвое тело мальчика с множеством колотых ран. Убитого опознали как Андрея Ющинского, двенадцатилетнего ученика приготовительного класса Киевского духовного училища. Расследование поручили рядовому следователю по уголовным делам. Но уже через несколько дней события приняли неожиданный оборот. Местные черносотенцы объявили, что убийство ритуальное и совершили его евреи для извлечения крови, которая якобы используется для изготовления мацы к иудейской Пасхе.

Случилось бы это убийство в иное время и в ином месте, потуги сторонников «кровавого навета», веками преследовавшего иудеев, не были бы приняты во внимание следователями и судебными органами. Однако начало XX столетия в России было временем глубоких социальных, экономических и политических потрясений. В подобные эпохи антисемитизм нередко используется властью для отвода недовольства масс. В России антисемитизм в начале прошлого века охватил значительную часть общества. До киевского дела уже были обвинения евреев в ритуальных убийствах в Вильне (процесс Блондеса в 1900 году), в Бессарабии («дубоссарское дело» 1903 года). В 1903–1906 годах произошла череда кровавых еврейских погромов. Черносотенные организации — «Союз русского народа», «Союз Михаила Архангела» и подобные им вовсю использовали предрассудки темных и невежественных масс. Для правых партий, на волне революции прошедших в Государственную думу, антисемитизм стал краеугольным камнем идеологии.

Странное убийство в Киеве было подарком для черносотенцев. Уже на похоронах подростка Ющинского по рукам пошла листовка: «Русские люди! Если вам дороги ваши дети, бейте жидов!.. Отомстите за невинных страдальцев! Пора! Пора!» Не обращая внимания на первые выводы следствия, черносотенцы на каждом углу кричали о ритуальном характере убийства и приводили душераздирающие подробности. Уголовное дело быстро обросло политической риторикой и мифами и привлекло внимание столичных властей. Министр юстиции Щегловитов, находившийся под сильным давлением правых, уже 18 апреля отправил телеграмму прокурору судебной палаты Чаплинскому: «Поручаю… иметь личное наблюдение за производством следствия об убийстве мальчика Ющинского. Ожидаю подробных периодических донесений». Слов о ритуальном преступлении нет, но начало положено — рядовое уголовное дело выделено в особое производство.

Делом занялась специально созданная группа следователей. Было установлено, что убийство мальчика совершено не в пещере, туда труп был принесен. Эксперты пришли к выводу, что убийц было несколько. На голове и груди Ющинского насчитали более 40 ран, нанесенных каким-то колющим орудием, тело было обескровлено. Последнее обстоятельство дало черносотенцам новую пищу для умозаключений о религиозном ритуале. Тем не менее следователи выдвинули и последовательно изучили другие версии — в преступлении заподозрили отчима мальчика, затем стоявших табором неподалеку от пещеры цыган. Но эти версии подтверждения не нашли.

Между тем и в Киеве, и особенно в Петербурге обстановка накалялась. В конце апреля 1911 года крайне правые в Думе внесли запрос о ходе расследования. Вожди черносотенцев Пуришкевич и Марков в ходе собственного расследования «доказали», что способ и орудия убийства, указанные в медицинском заключении, «абсолютно совпали» с методами ритуальных убийств, на кои указывала литература по «кровавому навету» еще со времен средневековья. Сорок членов Государственной думы представили запрос: «Какие меры правительство предполагает принять для расследования и недопущения иудейского ритуального убийства в будущем?» Особенно зловеще звучала угроза, что если «нет возможности обличить на суде иудея, режущего русского ребенка и выкачивающего из него кровь… будут еврейские погромы». Это было предупреждение не только еврейскому населению, но и местной администрации. В Киев для контроля над следствием направили высокопоставленного чиновника из министерства юстиции, который сам был связан с лидерами «союзников» и считал, что Ющинского убили евреи. Не сомневался в ритуале и сам министр юстиции, и мнение его стало известно в Киеве. К выяснению обстоятельств убийства подключились члены черносотенной организации «Двуглавый орел». Именно ее глава Голубев обратил внимание властей на то, что рядом с местом преступления расположен кирпичный завод еврея Зайцева. И он же указал на «убийцу» — приказчика завода Менделя Бейлиса.

В усадьбе Зайцева ничего подозрительного не обнаружили и сообщили об этом в Петербург. Однако преступника надо было найти как можно скорее. В конце августа 1911 года в Киеве ждали Николая II.

У следователей была еще одна версия. Именно она представлена в классическом труде «Царская Россия и дело Бейлиса» историка и юриста Александра Тагера, который сам в 1938 году был арестован по сфабрикованному делу о «заговоре» в московской адвокатуре и расстрелян на Лубянке сразу же после вынесения приговора.

Эта версия и по сей день является наиболее обоснованной и востребованной современной историографией. По ряду свидетельств, в день убийства Андрюшу Ющинского видели в компании его ровесника Жени Чеберяка. Его мать Вера Чеберяк была содержательницей воровского притона. Там за бесценок можно было купить множество ворованных вещей. По некоторым свидетельствам, Андрей Ющинский в пылу ссоры пригрозил разоблачить криминальные дела, происходившие в доме Жени, это и стало причиной расправы над ним. Один из свидетелей фонарщик Шаховской видел мальчиков в день убийства играющими на улице. Выходило так, что след Ющинского обрывался у дома Чеберяк. Однако на допросе Женя Чеберяк все отрицал. Шаховской же путался в показаниях, «вспоминал» все новые детали, и он же, ссылаясь на слова Жени, к тому времени умершего от непонятной болезни, указал на Бейлиса, по настоянию которого Женя Чеберяк якобы мог заманить Ющинского к себе. Шаховской отказался от показаний, но слухи о его рассказе быстро распространились по городу. Влиятельное черносотенное «общественное мнение» требовало искать «еврейский след».

Готовясь к прибытию государя, Киев переходил на особую систему охраны. Воспользовавшись этим и дабы успокоить накал страстей, власти 22 июня, невзирая на явную недостаточность улик, арестовали и препроводили в тюрьму Менделя Бейлиса — бедного служащего 39 лет, отца многочисленного семейства, нерелигиозного, кстати сказать, еврея. Он категорически отрицал свою вину.

На ход следствия повлияли и трагические события в Киеве: 1 сентября был смертельно ранен председатель Совета министров России Петр Столыпин. Убийцей оказался Дмитрий Богров, выходец из состоятельной и известной в городе еврейской семьи. Киевское начальство, находившееся в полной растерянности, опасаясь увольнений и наказаний, принялось расследовать дело Бейлиса с удвоенной энергией.

Тем временем журналист Бразуль-Брушковский и смещенный к тому времени (якобы за нерадивость, а фактически за нежелание выполнять волю начальства) полицейский пристав Красовский прямо обвинили в преступлении банду Чеберяк. Полиция арестовала несколько членов банды, были названы имена непосредственных убийц. Подполковник корпуса жандармов Иванов признал эту версию как наиболее достоверную и предложил освободить Бейлиса и арестовать Чеберяк и ее брата Сингаевского — одного из предполагаемых убийц. Однако прокурор Чаплинский, для которого «ритуал» стал уже делом всей жизни, этому решительно воспротивился.

 

В России и во многих странах мира развернулась кампания протеста. 30 ноября 1911 года было опубликовано письмо, озаглавленное «К русскому обществу (по поводу «кровавого навета» на евреев)». В нем говорилось: «Во имя справедливости, во имя разума и человеколюбия мы поднимаем голос против новой вспышки фанатизма и темной неправды». Авторы напомнили, что изначально «кровавый навет» возводился на первых христиан, что греческий патриарх Григорий назвал легенду об употреблении евреями христианской крови «внушающим отвращение предрассудком нетвердых в вере людей». Под воззванием стояли подписи 82 известных литераторов, общественных деятелей, ученых, среди них были Владимир Короленко, Зинаида Гиппиус, Дмитрий Мережковский, Александр Блок, Максим Горький, Федор Сологуб, Леонид Андреев, Вячеслав Иванов, лидер кадетов Петр Милюков, академик Владимир Вернадский.

В марте 1912 года в Германии еще одно протестное воззвание подписали более 200 выдающихся представителей немецкой интеллигенции, включая Томаса Манна, Герхардта Гауптмана и Вернера Зомбарта. Вслед за тем появился протест 240 английских общественных деятелей, подписанный в том числе архиепископом Кентерберийским. Французский протест собрал 150 подписей. В знак возмущения делом Бейлиса устраивались забастовки, студенческие сходки и демонстрации.

Раскол произошел в самом лагере правых. Один из наиболее проницательных и влиятельных деятелей из националистических кругов, редактор газеты «Киевлянин» Василий Шульгин понимал, что процесс может нанести непоправимый удар по самой монархии. Не надо быть юристом, надо быть просто здравомыслящим человеком, отмечал он, чтобы понять, что обвинение против Бейлиса есть лепет, который шутя разобьет любой защитник. Он опасался за репутацию русской юстиции, которая решилась выступить на суд всего мира с таким убогим багажом. Понимал это и министр юстиции Щегловитов, в ответ на предупреждения он оправдывался тем, что «дело получило такую огласку… что не поставить его на суд невозможно, иначе скажут, что жиды подкупили и меня, и все правительство».

25 сентября 1913 год в Киевском окружном суде началось слушание дела Бейлиса. К процессу, продолжавшемуся пять недель, было приковано напряженное внимание общественности всего культурного мира. О председателе судебной коллегии Болдыреве киевский губернатор Гирс отзывался как о «человеке определенного правого направления». Обвинение представлял товарищ прокурора Петербургской судебной палаты Виппер. Поверенными гражданских истцов стали Шмаков и Замысловский. Первый слыл знатоком «иудейских тайн» и бесстрашным разоблачителем жидомасонского заговора. А второй даже на фоне своих коллег-националистов в Думе выделялся зоологическим антисемитизмом.

Особое внимание власти уделили подбору присяжных заседателей. Киев — город университетский, с достаточно высоким культурно-образовательным уровнем населения. Писатель Короленко, присутствовавший на процессе в качестве корреспондента газеты «Русские ведомости», утверждал, что «состав присяжных вперед подобран тенденциозно», из списка исключили представителей интеллигенции. Среди заседателей оказалось семь крестьян, три мещанина и два мелких чиновника. Старшина — писец контрольной палаты.

Защиту Бейлиса взяли на себя выдающиеся представители либеральной адвокатуры России Григорович–Барский, Карабчевский, Грузенберг, Зарудный и Маклаков. Обвинение ставило две, по сути, взаимосвязанные задачи: доказать виновность Бейлиса и впервые в новом столетии (а не в каком-то варварском средневековом суде) подтвердить реальность мифа о существовании у евреев ритуальных убийств.

Для этого необходимо было снять подозрения с воровской шайки Чеберяк. Однако подсаженные в тюремные камеры к подозреваемым смогли выведать у них не только признания в преступлении, но и его страшные детали. Хотя на суде воры все отрицали, показания против них звучали крайне убедительно. Вера Чеберяк, отвечая на вопросы адвокатов, совершенно запуталась и фактически призналась в преступлении. Тогда прокуроры, не добившись успеха в обвинении самого Бейлиса, все силы бросили на то, чтобы доказать ритуальный характер убийства. Однако доводы медиков, привлеченных обвинением, были разбиты экспертами защиты, среди которых был профессор Владимир Бехтерев. Встретив жесткий профессиональный отпор, эксперт обвинения Сикорский отказался от медицинской стороны дела и стал цитировать антисемитские брошюры. «Научные» обоснования ритуала ушли в небытие.

Парадоксально, что из-за недостатка доказательств вины самого Бейлиса обвинители готовы были даже признать его связь с шайкой Чеберяк. Тем самым свою «вину» за «ритуальное убийство» обвиняемый делил с христианами.

Пойдя на поводу у обвинения, защита занялась было опровержением «ритуала». Но положение спас Василий Маклаков, один из самых блестящих адвокатов своего времени. Он заявил, что вопрос о ритуале оставляет ученым и экспертам, и посвятил значительную часть своей речи тщательному рассмотрению улик, представленных обвинением против Бейлиса, продемонстрировал полную их надуманность и подчеркнул, что их интерпретация — плод антисемитских взглядов противной стороны. Благодаря этой блестящей речи Маклаков стал центральной фигурой защиты. Депутат Думы, видный деятель кадетской партии и, что показательно, родной брат министра внутренних дел империи, Маклаков, заканчивая выступление, обратился к присяжным: «Когда поймут… что Бейлис невиновен, ваш приговор не забудется никогда. И вот почему… мы все должны просить вас об одном: берегитесь осудить невиновного. Если вы это сделаете… это будет грехом вашей совести. Это будет позором для русского правосудия, и этот позор не забудется никогда».

На 34-й день процесса, 28 октября 1913 года перед присяжными заседателями были поставлены два вопроса: 1) доказано ли убийство и 2) виновен ли подсудимый Бейлис, «из побуждений религиозного изуверства» лишивший жизни Андрея Ющинского?

Присяжные совещались полтора часа. Перед зданием суда ждала приговора огромная толпа, ждали вердикта весь культурный мир, вся мыслящая Россия. Десятки корреспондентов, освещавших процесс, готовы были сорваться с места и известить свои газеты о решении суда. Наконец, появились присяжные, и старшина огласил приговор. На вопрос о доказанности факта преступления присяжные ответили: «Да, доказано». На второй вопрос — виновен ли в совершенном преступлении Бейлис — присяжные ответили: «Нет, не виновен».

«Вы свободны!» — объявил председательствующий Бейлису. Конвой, охранявший подсудимого, единым взмахом вложил сабли в ножны. Владимир Короленко в тот же момент телеграфировал в Москву: «Около шести часов стремительно выбегают репортеры. Разносится молнией известие, что Бейлис оправдан. Внезапно физиономия улиц меняется. Виднеются многочисленные кучки народа, поздравляющие друг друга. Русские и евреи сливаются в общей радости. Погромное пятно у собора сразу теряет свое мрачное значение. Кошмары тускнеют. Исключительность состава присяжных еще подчеркивает значение оправдания».

Местный рабочий люд на Лукьяновке, по свидетельству религиоведа Бонч-Бруевича, «с величайшей радостью встретил вести из суда. Конечно, Мендель не виноват, Бейлис — честный человек — неслось повсюду… Бейлис оправдан — вот они, мужички-то, правду восчувствовали…»

Однако в черносотенном лагере особого уныния не наблюдалось. В вердикте присяжных «ритуал» не был похоронен. Погрома, который готовили черносотенцы на случай признания Бейлиса виновным, удалось избежать, но, опасаясь расправы, Бейлис, забрав жену и детей, вскоре эмигрировал.

Суд над Бейлисом был кульминацией непрекращающейся антисемитской кампании. Лидер фракции правых в Думе Хвостов, надеясь на осуждение Бейлиса, заявил одному из корреспондентов: «После дела Бейлиса революционные выступления в России станут невозможными, по крайней мере, в течение трех лет». И все же реакционные круги в стране вынуждены признать свое поражение. Как писал в своем отчете Департаменту полиции один чиновник: «Процесс Бейлиса — это полицейская Цусима, которую нам никогда не простят». Но то была не только полицейская и судебная, но и общеполитическая Цусима.

На десятилетия отступив, «кровавый навет» не ушел из массового сознания. В XX веке в целом ряде стран мифом о ритуальном убийстве пользовались в полном объеме.

Антисемитская зараза не обошла и Советский Союз с его идеологией интернационализма. По сути, схема «кровавого навета» была использована сталинским режимом в 1953 году при фабрикации «дела врачей».

То и дело всплывает миф и сегодня в России. И не только в воспаленном сознании политических маргиналов. Во второй половине 1990-х годов при новом расследовании убийства Николая II и его семьи на Урале Святейший синод РПЦ поставил перед следствием среди прочих вопрос о признании или непризнании этого преступления ритуальным убийством.

В январе 2005 года 20 депутатов Государственной думы обратились в Генеральную прокуратуру с требованием «официально возбудить дело о запрете в стране всех религиозных и национальных объединений, основанных на морали «Шулхан аруха»* как экстремистских». Подобные еврейские группы названы антихристианскими и негуманными, практикующими насилие «вплоть до ритуальных убийств». Это обращение известно как «Письмо пятисот».

После исчезновения весной 2005 года группы школьников в Красноярске некоторые российские националисты заявили, что дети убиты членами иудейской секты с ритуальными целями. Некто М. Назаров в брошюре «Жить без страха иудейска», ссылаясь на дело Бейлиса, обвинил евреев в ритуальном убийстве детей.

Процесс Бейлиса все еще не закончился, и в нем как в капле воды отражается политическая и нравственная атмосфера не только царской России сто лет назад, но и, увы, современной России в наше время.