Простить, чтобы помнить

Недавно по новостным лентам, социальным сетям, блогам, словно злой огонек по степи, пронеслась весть: в Москве хотят восстановить памятник Дзержинскому. Двадцать два года назад, когда подогнали на площадь кран, зацепили железного Феликса за шею и сдернули с постамента, казалось, что это навсегда. Фотографируясь с поверженным идолом, люди преодолевали ледяной страх Лубянки, сбрасывали, уничтожали не только памятник эпохе, но и советского раба в своих душах. И вот зловещий палец-монумент готов снова грозить нам из самого центра столицы? Рядом — Соловецкий камень, куда ежегодно осенью приходят потомки расстрелянных, замученных, сгинувших в лагерях и каторжных норах. Их лица, их руки со свечами, их срывающиеся голоса, читающие страшные списки, их слезы, смешанные с октябрьским дождем, их маленькие дети, еще ничего не понимающие, но притихшие на руках и плечах, — все это запечатлели на пленку Дарья Виолина и Сергей Павловский, авторы документального фильма «Дольше жизни» на телеканале «Культура».

Дарья Виолина у музея жертв террора в Долинке

Детская память

Старые черно-белые кадры: пионеры в одинаковой форме, гордо салютующие под портретом «лучшего друга детей», дружно поют о своем счастливом детстве. Но звучат и больно ранят сердце совсем другие слова из старой песенки, придуманной в лагере, которую напевали матери-заключенные своим маленьким: «Рано утром на рассвете корпусной придет. На поверку встанут дети. Солнышко взойдет». В фильме, аккомпанируя себе на фортепьяно, ее поет Азарий Плисецкий, сын узницы АЛЖИРа – Акмолинского лагеря жен изменников родины, одного из звеньев зловещей цепи КАРлага. Детская память сохранила слова и мелодию, которые возвращают, окунают в страшное прошлое и поющего, и слушателей. Эта простенькая мелодия исчезает и снова прорывается сквозь грохот идущих поездов, она пронизывает всю ткань фильма, переходя то в скорбные звуки сольминорного адажио Альбинони, то срываясь в бравурные марши – символы советской эпохи.

Люди злые и добрые

Лица этих постаревших детей, снятые крупным планом, глаза, на которые наворачиваются слезы, руки, перебирающие документы и ветхие письма, их рассказы о жизни и выживании, – это сохранится на пленке, станет документом уже наших дней. А рядом — фотографии молодых, так и не успевших постареть отцов, красивые одухотворенные портреты матерей, глядящих ласково и задумчиво со стендов музея в Казахстане в селе Малиновка, созданного как памятник жертвам репрессий сталинского времени. Туда еще несколько лет назад приезжали бывшие узницы АЛЖИРа, сегодня их уже нет в живых. Дети, внуки, правнуки проходят под аркой огромного монумента, идут по степи к гранитным глыбам, на которых выбиты имена погибших, гладят их, стоят под секущим дождем на митинге, сидят, слушают и выступают в концертном зале.

Плакат фильма

Среди них Роза Торекуловна Айтматова, сестра замечательного писателя Чингиза Айтматова. Их отец Торекул Айтматов погиб в 34 года от рук сталинских палачей, но успел спасти жену и четверых детей, отправив их подальше от недреманного ока тайной полиции из столицы в киргизский аул. Но даже там, на краю света, в забытом Богом и людьми углу дети знали, что они не такие, как их сверстники, что чем-то они сильно провинились перед Родиной. Клеймо, выжженное властью на их судьбах, будет болеть и кровоточить всю жизнь.

Однако, помня о палачах, нельзя забывать и о тех неизвестных, но благородных и мужественных людях, которые открывали детям правду об их родителях. Таким был всадник, подъехавший к маленькому Чингизу и его брату и строго сказавший: «Запомните, ваш отец ничего плохого не сделал». И к маленькой Маечке Кляшторной подошла неведомая тетя Вера, угостила семечками и яблоками, которых девочка доселе не видела, и шепнула: «Твой папа – поэт из Белоруссии. Твои родители – очень хорошие люди». И ушла, посеяв в душе Майи зерна любви к родной, неизвестной ей земле, к отцу, которого никогда не видела. Они многим рисковали, эти добрые люди, вольные до поры в стране стукачей и верных ленинцев, возможно, имевшие собственных детей, которых тоже боялись осиротить. Но они понимали, что ребенок не должен жить, считая отца и мать врагами, не зная о своем отчем доме.

Майя Кляшторная в Куропатах. Белоруссия

Сталин не зря вырезал целые семьи, не зря арестовывал вслед за мужем ничего не понимавшую жену, а спустя несколько лет и подросших детей, советских студентов и молоденьких аспирантов, фэзэушников, курсантов, ни сном ни духом не помышлявших о мести. Он понимал, что убить надо прежде всего память о злодействе.

Тиран просчитался. Все герои фильма выросли свободными людьми, не отрекшимися, выстоявшими и живущими одним желанием: выкричать ужас, сковывавший целые поколения, достучаться до тех, кто лелеет тоску по светлому прошлому, кто сегодня готов канонизировать Сталина, до школьников, в учебниках которых он назван эффективным менеджером, до равнодушных, не видящих в этом угрозы будущему.

Средство от забвения

С горечью приходится признать, что «минная зона общественной глухоты» (как назвал когда-то это явление Владимир Максимов, редактор журнала «Континент») расширяется и поглощает все большее количество людей. В пору массовых посадок, когда «улыбался только мертвый, спокойствию рад», обыватель вывел утешительную формулировку «у нас зря не сажают», подкрепив ее старой присказкой: лес рубят – щепки летят. Когда потянулись в родные места во время оттепели освобожденные Хрущевым зэки, не превратившиеся в лагерную пыль, они оказались никому не нужны со своей изломанной жизнью, со своей грязной, кровавой и такой «непатриотичной» правдой. Яркий пример тому – судьба выдающегося писателя Варлама Шаламова, окончившего дни в одиночестве в доме для престарелых. Сегодня же мы слышим сплошь и рядом отказы читать воспоминания бывших узников, смотреть о них фильмы: «Слишком тяжело, я не хочу это видеть». А слова о необходимости покаяния и вовсе встречаются в штыки, в ответ на них яростно предъявляются затертые лозунги о преображении страны с сохой в могучую державу с ядерной бомбой и пафосные мантры о народе-победителей.

Эти люди никогда не возьмут в руки книгу Тамары Петкевич «Жизнь – сапожок непарный», переведенную на многие языки мира, которую автор задумала написать, когда ей было всего 22 года, а осуществила свой замысел спустя много лет, пройдя испытание лагерем, ссылкой, одиночеством, потерей сына, предательством близких. Эта удивительная женщина, с таким достоинством держащаяся перед камерой, с грустной улыбкой говорит о том, что общество расколото, и это всегда будет мешать нормальной жизни страны. Надо наконец признать свою историю, какой бы трагичной она ни была.

В заключительной части фильма мы видим памятные шествия, митинги и панихиды в Левашово под Питером, в Медном Тверской области, в Куропатах в Белоруссии, около мемориала Ата-Бейит в Киргизии. Это места захоронений сотен тысяч невинно убиенных советской властью в 30–50 годы ХХ века. Но даже в годы перестройки совсем не просто было разыскать их. Чекисты всегда крепко хранили свои секреты. Если бы не настойчивость потомков репрессированных, не их жгущее душу желание найти могилы своих отцов, так и остались бы эти страшные ямы и заровненные рвы в лесах и голых степях неопознанными, шли бы мимо люди, не зная, что за ужасные клады хранят в себе эти земли.

Стоя рядом с крестом над символической могилой своего отца в Куропатах, Майя Кляшторная говорит о сострадании к палачам. Эта маленькая седая женщина, у которой власть отняла родителей, беззаботное детство, родной дом, которая бережно хранит в памяти, как самое светлое воспоминание, прощание с матерью-лагерницей, подарившей ей самодельные игрушки, которая даже не знает точно место захоронения отца, готова простить и пожалеть своих врагов.

Дар прощения не дается просто так, его надо выстрадать, пропустить через плоть и кровь. Авторы фильма «Дольше жизни» задают всем нам вопрос: готовы ли мы к покаянию и прощению? Боюсь, что пока однозначного ответа нет.