Невыездные дети

Как сложились судьбы сирот, не успевших уехать в Америку, выяснял The New Times

http://podpiska.newtimes.ru/

В небольшой комнате дома ребенка № 13 в Санкт-Петербурге собралась большая делегация: детский уполномоченный Павел Астахов и его свита, чиновники городской администрации, руководство учреждения, журналисты с камерами и без. Посередине комнаты на высоком детском стульчике сидит маленький черноволосый мальчик с перебинтованными руками. Мальчика зовут Николоз, ему два с половиной года, и он один из самых известных в России детей-сирот. «Диагноз — буллезный эпидермолиз», — объявляет главврач дома ребенка Наталья Никифорова. «У Николеньки все пальчики в порядке, только на ножках от рождения сросшиеся два пальчика». Однако вряд ли среди присутствующих есть те, кто не знает его истории. Мальчик с редким и тяжелым генетическим заболеванием, называемым в народе «синдром бабочки», был почти усыновлен американской семьей, но из-за «закона Димы Яковлева» остался в России. На одни только бинты и специальные мази для обработки постоянно появляющихся на коже ран сегодня нужно 150 тыс. рублей в месяц, не говоря про специализированный уход, а потому шансы найти приемную семью в России мизерны. Американка Дона Крокер специально прожила две недели в семье соседей, которые усыновили ребенка из России с таким же диагнозом, чтобы научиться о нем правильно заботиться. Теперь она звонит в Петербург и плачет, но никто не может ничего изменить.

Шансы выжить

«Помощь оказывается?» — интересуется Астахов. «Да, фонд БЭЛА помогает», — отвечает главврач. «Тетя…» — произносит мальчик. «Тетя, да. И дядя», — отвечает Астахов. «Дядя», — повторяет Николоз. «Он молодец, он сам кушает, он произносит предложения из двух слов, рисует, — нахваливает малыша воспитатель. — Глазки такие умные у него… но печальные. Вот, тебя все снимают, улыбнись!» Но мальчик не находит, кому улыбаться. «Дядя», — задумчиво говорит Николоз и смотрит на дверь, в которую вышли уполномоченный и его свита — Астахов любит называть ее «детский спецназ». Они идут дальше — слишком быстро, чтобы запомнить лица встречающихся на их пути детей и чтобы дети, оказавшиеся в коридоре, смогли понять, кто и зачем к ним приходил. На весь визит по программе у уполномоченного не более получаса, из которых десять минут на «пресс-подход». На нем, как ожидают журналисты, Астахов скажет или хотя бы намекнет на судьбу Натальи Никифоровой, возглавляющей дом ребенка № 13 25 лет. Две недели тут работали его проверяющие, разбираясь во всех документах, поднимая старые дела об усыновлении. Сотрудники учреждения и наблюдатели уверены — это месть за жесткую критику «антимагнитского» закона, которую не раз позволяла себе главврач.

Человек из «детского спецназа» Астахова снимает Николоза на телефон. Октябрь 2013 г.

«Много стран, где все замечательно, но это не значит, что мы должны сейчас всех раздать, — отвечает Астахов на вопрос журналиста, намерен ли он вообще прикрыть все иностранное усыновление, — а потом раздать наши дома, раздать наши земли… Социально здоровое государство и общество не позволяют себе такой роскоши: раздавать детей, какими бы они ни были…

Наталья Никифорова, в свою очередь, не могла позволить себе роскошь молчать, когда на ее глазах умирала девочка, которая имела все шансы выжить в Америке. Восьмимесячной Свете Кудымовой требовалась срочная трансплантация печени. В России такие операции делают от родственных доноров, но у девочки-подкидыша родственников не было. «Ее же просто умирать ко мне отправили», — вспоминает Наталья Васильевна.

В ноябре в Америке, где в отличие от России существует единый банк материалов для пересадки, нашлась семья, готовая удочерить Свету и заниматься ее здоровьем, но через месяц Дума приняла закон. Шансы найти подходящий орган в России сохранялись, но были мизерны. И Никифорова позвала на помощь прессу: о Свете писали и снимали репортажи, ее фотографии с призывами помочь кочевали из форума в форум. Журналисты спрашивали про закон, и Наталья Никифорова говорила то, что думала: закон не в интересах детей. Шансы выжить были у девочки только в случае, если ее не только вовремя и удачно прооперируют, но и если после этого найдется семья, готовая за ней соответствующим образом ухаживать. И чудо произошло: нашелся орган, а спустя некоторое время после операции и приемная семья из Москвы. «У нас не было мыслей об удочерении. Просто хотела проследить за судьбой девочки: все-таки не так часто у нас афиширут такие истории, — вспоминает Виктория, мама Светы, которую теперь зовут Видана. О проблеме ребенка она узнала из теленовостей. — А потом подумала: а почему не мы? Почему не я?». «Светку спасла гласность», — уверена главврач Никифорова.

«Конкретно к этому детскому дому претензии есть?» — спрашивают уполномоченного журналисты, с трудом вклиниваясь вопросом в его хвалебный рассказ о приемном отце Рамзане Кадырове. «Да претензий нет, у нас же все время идет конструктивный диалог, — отвечает Астахов и с улыбкой добавляет: — А когда диалог не получается, значит, надо кому-то выбирать: либо мне увольняться, либо человеку, который меня не слышит».

Спустя месяц на съезде директоров детских сиротских учреждений в Москве Наталья Никифорова сообщила, что никаких претензий к ней Астахов не имеет. Наоборот, уполномоченный пытается помочь — устроить Николоза в российскую семью. «И как, получается?» — спрашиваю. Никифорова вздыхает: «Да никак пока не получается».

Из 259 детей, которых российские чиновники официально считают пострадавшими от запрета (речь идет о детях, чьи дела об усыновлении были переданы в суд, но к моменту вступления закона в силу судебное решение не было принято), по данным аппарата вице-премьера Ольги Голодец, двое вернулись в кровные семьи, 103 усыновили или взяли под опеку россияне, 59 находятся «в процессе передачи в семьи граждан». И 95 остаются неустроенными, из них 35 — инвалиды.

У американской стороны немного другие цифры. Как сообщил The New Times официальный представитель Госдепартамента США, с момента принятия закона к ним обратилось около 700 американских семей, «находившихся на разных стадиях усыновления» российских сирот.

Можно спорить о цифрах. А можно посмотреть на некоторые судьбы.

Счастливчики. Степан. Марат.

Тем чиновникам, которые интересуются, почему россияне редко берут детей-инвалидов, стоит послушать, что говорят тем немногим, кто решается, про их детей.

«Мне сказали, что у него отсутствует логическое мышление, причинно-следственные связи, что он олигофрен по дебилоидному типу. Но его же видно: у него был совершенно адекватный взгляд!» — рассказывает Наталья Кажаева, мама шестилетнего Степана. Неходячий мальчик с ДЦП должен был поехать в Америку и уже познакомился со своими будущими родителями, но вмешался закон, и он никуда не уехал. Правда, благодаря своему обаянию ребенок-колясочник очаровал комиссию* и был направлен не в дом инвалидов, а в обычный детский дом, откуда его взяла 45-летняя мать двоих дочерей из Самары. Придя со Степаном записываться в районную поликлинику, Наталья услышала от своего педиатра: «Вы зачем его взяли? Брать надо здоровеньких!» Ребенок при этом сидел рядом.

Поменять такое отношение можно единственным образом, уверена Наталья: «Надо этих детей вытаскивать из подполья и показывать людям! Показывать, что они такие же классные, такие же веселые, так же достойны жить в семье». Она берет Степана с собой в кафе и торговые центры, и мальчик в инвалидной коляске улыбается людям вокруг, а люди улыбаются ему в ответ. Она с готовностью общается с прессой, а потом читает в комментариях к статье про ее семью, что она взяла ребенка-инвалида с целью наживы, что она тщеславна, пиарится и рисуется. «Пусть говорят, что хотят, но я готова показывать везде, где можно, чтобы все видели, что он ничем не хуже других. Может, кто-то проникнется, глядя на нас, и еще одного-два ребенка таких попадут в семью. А потом кто-то посмотрит на них и тоже возьмет…»

Одну операцию Степе уже сделали, теперь он встает и даже может пройти несколько шагов, хотя предпочитает сидеть у Натальи на коленях. «Мама, давай я буду тебя носить», — предлагает он. «Сначала ходить научись», — улыбается в ответ Наталья. Она уже знает, что через несколько месяцев, если не раньше, ее сын обязательно пойдет.

А недавно они познакомились с американцами, которые хотели усыновить Степу, и теперь общаются с ними по скайпу. «Очень странное чувство было во время общения, — написала Наталья на своей страничке в фейсбуке. — Безумно жаль этих замечательных людей… И в то же время такое счастье, что Степка с нами».

Воспитатели детского дома сами сильно расстраивались, видя огорчение Марата. Искренне желая хоть как-то его успокоить, они рассказали мальчику, что на самом деле в Америке плохо, там убивают детей, и они не могут допустить, чтобы он туда поехал, потому что его там тоже убьют. Но в голове шестилетнего ребенка такая версия плохо укладывалась, и тогда он придумал свое объяснение случившемуся: «Я плохой, я всех убиваю, поэтому я в Америку не поеду, а то я там всех убью». Так он объяснил своим новым российским родителям Юле и Олегу Шульдешовым, почему не уехал за океан.

Юля и Олег забирали мальчика из детского дома для умственно отсталых детей в подмосковном поселке Уваровка. После исчезновения американцев Марат стал еще более замкнутым и совсем не впечатлил комиссию, а потому был направлен в специализированное учреждение с диагнозом «лежачий». Ухаживавшим за ним нянечкам было дано задание его исправно кормить и менять памперсы. Если бы девушка-волонтер сайта отказники.ру, занимавшаяся его устройством в семью, не написала полный отчаяния пост, когда американское усыновление сорвалось, а Юля и Олег его случайно не прочитали бы, лежал бы Марат до сих пор в большом здании, про которое на сайте поселка Уваровка сказано: «Проектная мощность — 260 воспитанников». Но волонтер написала, а Юля и Олег прочитали, и Марат стал пятым ребенком в семье Шульдешовых, четверо из которых — приемные.

«Вообще-то наши дети чем-то похожи», — начинает социальный работник Юля, раскладывая на небольшой кухне макароны по детским тарелкам. Марат заходит на кухню сам — он немного хромает, но уже вполне сносно передвигается по квартире.

«Они похожи тем, что они наши дети», — раздается голос ее мужа, 30-летнего программиста Олега. В небольшой двухкомнатной квартире на окраине Москвы он выделил себе кусок лоджии под рабочий кабинет. Олег просит разрешения не слушать историю, которую знает наизусть, и остается за компьютером, а Юля начинает рассказывать, как у них появилась Наташка, которая не знала, как есть вилкой и ножом и пила суп из тарелки, и как ее год приучали ходить в школу: нет, не учиться, а просто сидеть за партой и не мешать другим ученикам. И как потом из той же Разночиновки** — да-да, той самой, где воспитанников привязывали к кроватям, помните, был скандал? — они взяли Юру, потому что ему было 17 с половиной лет, а в 18 лет он должен был «переехать на ту сторону Волги», в психоневрологический интернат, откуда уже не возвращаются. Юра не умел читать и считал по пальцам до десяти. Зато он ловко управлялся вилкой и ножом за столом — подсмотрел в кино, как это делают люди на экране, и повторял за ними — так он готовился к жизни в семье, чтобы за него не было стыдно.

Тем чиновникам, которые интересуются, почему россияне редко берут детей-инвалидов, стоит побывать в маленькой двухкомнатной квартире, где живут Юля, Олег и их пятеро детей, и послушать их планы о выделении куска кухни под очередную детскую спальню — ведь Наташка уже подросток и ей нужно спать отдельно от мальчиков. Спросить их, почему не требуют расширения жилплощади, и услышать в ответ: «Если мы жалуемся, это значит, что мы переоценили возможности и у нас надо детей забрать. Поэтому мы не жалуемся, у нас все ОК». А потом почитать ответ из Департамента жилищной политики и жилищного фонда города Москвы: «Семья на жилищном учете в городе Москве не состоит», «Постановке на жилищный учет не подлежит». Поскольку приемные дети находятся под опекой, разъясняет представитель жилищного департамента, то претендовать на расширение жилья семья не может.

Квартиру семье Шульдешовых в итоге все же выделили — после неоднократных просьб со стороны известных людей, хорошо знающих семью…

Не успели. Даша. Кадыр

Даша умерла в больнице Нижнего Новгорода в апреле 2013 года, не дожив месяца до своего четырехлетия. Она так и не встретила своих родителей и даже не узнала, что они у нее почти появились. Что девять человек по другую сторону океана — двое взрослых и семеро детей, особенно младшие — несколько месяцев думали и разговаривали о ней, смотрели на ее фотографии и пытались представить, как очень скоро она займет свое место в их доме. Что нашлись те, кого ее диагнозы — синдром Дауна и врожденный порок сердца — не оттолкнули и не испугали. Впрочем, она была слишком маленькой, чтобы понимать, что означают эти диагнозы.

Благодаря неизвестному оператору, заснявшему девочку в больнице, мы знаем, что в короткой жизни Даши были моменты радости. На любительском видео, выложенном кем-то на YouTube, ребенок, сидя в кроватке, играет с камерой, игриво вертит руками, как будто помогая себе танцевать, и много широко улыбается. Такой ее увидела и полюбила Хейди Барроуз — мать семерых детей из Техаса. Она заключила договор с агентством по усыновлению и начала собирать необходимые документы. «Мы недалеко продвинулись в сборе документов, — говорит она. — Но Даша была очень желанной».

Принятие закона прервало оформление, в Россию Хейди увидеться с Дашей так и не приехала. А через какое-то время американка заметила, что анкета девочки с фотографией исчезла из федеральной базы данных российских детей-сирот. Так бывает в двух случаях: если ребенка забирают в семью или если он погибает. Ее похоронили на кладбище в селе Федяково.

Смерть ребенка-сироты пятой группы здоровья*** легко прошла бы незамеченной, но в прессу просочилась информация о том, что Дашей интересовались американцы, и трагедия маленького человека стала частью информационной войны вокруг «закона Димы Яковлева». В ответ на публикацию Ольги Алленовой в «Коммерсанте» с рассказом о смерти девочки последовала публикация в «Известиях», утверждавшая, что комиссия, в которую вошли сотрудники аппарата уполномоченного по правам ребенка, представители МВД, прокуратуры и региональных министерств образования и здравоохранения, «не нашла никаких следов, указывающих на существование ребенка, о смерти которого сообщили в конце мая многие СМИ».

О том, что Даша существовала и действительно умерла, The New Times подтвердили в аппарате вице-премьера Ольги Голодец. Девочке сделали операцию в Бакулевском центре сердечно-сосудистой хирургии по квоте региона на оказание высокотехнологичных видов медицинской помощи. Но операция не помогла, смерть ребенка наступила «от осложнения основного заболевания». Видимо, речь идет о пороке сердца — синдром Дауна не является заболеванием, и хоть и неизлечим, но абсолютно не смертелен. Волонтеры, работавшие в больнице и знавшие Дашу, подтвердили: девочку лечили, выполняя все предписания врачей. Ее смерть — шок и неожиданность.

О том, что с семилетним Кадыром что-то не так и ребенок, очевидно, страдает, написала в своем блоге специалист по усыновлению Алена Синкевич, когда мальчик был еще жив: она сравнила его фотографию трехлетней давности с новой фотографией в базе данных детей-сирот. На первой — симпатичный и ухоженный ребенок, на второй — кричащий, со ссадинами на лице. Мальчик находился в одном из учреждений соцзащиты, куда по достижении четырехлетнего возраста переводят из домов ребенка детей, признанных глубокими инвалидами, необучаемыми или умственно отсталыми. Вскоре после этой публикации стало известно, что ребенок умер.

Смерть Кадыра, ответили на запрос The New Times из аппарата Ольги Голодец со ссылкой на результаты судебно-медицинского вскрытия, наступила от «острой респираторной вирусной инфекции, протекавшей на фоне врожденного порока сердца, хронического тяжелого заболевания центральной нервной системы». «Причинно-следственные связи между назначенным лечением и смертью ребенка отсутствуют», вместе с тем по факту его «внезапной смерти» Вышневолоцким межрайонным следственным отделом СУ СК России по Тверской области проводится проверка, результатов которой в распоряжении вице-премьера пока нет.

Валерия-Наташа. Людмила и Иван. Арина и Димочка. Виталик

Оператор снимал против света, поэтому лица людей на видео временами затемнены. Это двое взрослых и девочка в платьице с двумя большими синими бантами, так близко друг к другу завязанными на ее голове, что кажутся одним огромным синим бантом. Они садятся на диван и начинают разглядывать книгу про животных. Теперь это уже не видеоряд, а последовательность фотографий на фоне музыки. Потом снова кусок видео: женщина делает движение рукой, видимо, копируя какое-то животное, и девочка его повторяет. И все трое улыбаются друг другу той улыбкой, которая обычно возникает между близкими людьми и до конца понятна только им самим.

Девочку зовут Валерия, но семейная пара дала ей и второе имя — Наташа: «Это означает ребенок Рождества и новое рождение. У нее день рождения 19 декабря, и она похожа на рождественского ребенка. А ее удочерение было бы для нее как новое рождение», — объяснила Катрина Моррис.

Действие происходит в доме ребенка № 1 в Петергофе 18 июля 2012 года, спустя неделю после ратификации Госдумой российско-американского соглашения об усыновлении детей, за пять месяцев до неожиданного принятия теми же депутатами закона о запрете американцам усыновлять российских сирот.

Примерно в то же время, в июле 2012 года, в детском доме Приморского края американка Дебора Де Вриес спрашивает десятилетнюю Люду, поедет ли она с ней жить в Америку. «А ты заберешь моего брата тоже?» — спрашивает в ответ Люда и объясняет, что у нее еще есть Ваня, о котором она должна заботиться. Дебора обещает: да, конечно, я заберу вас обоих.

О том, как хорошо будет детям в семье Де Вриес, Людмиле могут рассказать ее будущие сестры Люба и Юля — девочки из Мурома, удочеренные Деборой в 2004 году. Сейчас подростки готовят комнаты для младших сестры и брата: у Люды будет комната с розовыми стенами и белой мебелью, а над кроватью большими буквами уже написано ее имя с двумя «Л» на конце. У Вани тоже будет своя собственная комната и кровать в форме машинки — все девочки знают, что мальчики любят машинки.

37-летняя домохозяйка Сара Петерсон и ее 42-летний муж, компьютерщик Эрик к тому моменту еще не встретили четырехлетнего Диму и пятилетнюю Арину из Тверской области. Они познакомятся позже, в ноябре, за месяц до принятия закона. Детям Сару и Эрика представят как маму и папу. А в декабре будущим, как им казалось тогда, родителям четырехлетнего Виталика, мальчика с синдромом Дауна из Подмосковья, объявят о назначении даты судебного заседания по усыновлению: это будет январь. Но поскольку закон еще даже не начали обсуждать, Дженни и Аарон Мойеры обрадуются январю: очень скоро ребенок будет с ними. Виталику подарят альбом с фотографиями семьи. У него будут два брата и сестра: вот они — держат его, Виталика, фотографию в руках.

В сентябре 2013-го Виталику исполнилось пять. Его американская семья испекла ему большой торт и написала на нем: «С днем рождения, Виталик!» Его ждет неминуемый перевод в следующее учреждение — это будет, конечно же, специализированный детский дом для инвалидов и умственно отсталых детей. Такие же учреждения ждут Диму и Арину. При всем желании персонала домов ребенка — а часто они стараются до последнего продержать воспитанников в доме, к которому те привыкли, — они в итоге не смогут помешать этому переводу. Так устроена система.

Четырехлетний Виталик знакомится с американцами Дженни и Аароном Мойерами, которых ему представили как маму и папу. Октябрь 2012 г.

«Это очень печально, — так Валерий Асикритов, директор детского дома-интерната № 1 в Петергофе реагирует на тему запрета американского усыновления в России. — У нас американцы недавно забрали мальчика с синдромом Дауна, мы теперь часто общаемся по скайпу. Он даже лицом на них стал похож, мы все были потрясены». Помнит ли он Катрину, которая хотела удочерить Валерию? Конечно, помнит. «Она пишет нам, я читаю, а у самого на глазах слезы. Она так полюбила этого ребенка, а ребенок непростой. И она это видела, и она готова была с девочкой заниматься». «Она бы хотела, чтобы ее взяли россияне. Может, возьмут?» — «Ну что вы! Вот я 39 лет работаю. И за это время троих детей в опеку взяли россияне. И все».

Руководитель фонда «Волонтеры в помощь детям-сиротам» Елена Альшанская считает, что проблему решить можно. Россияне готовы были бы взять в свою семью ребенка-инвалида, если поменять отношение к этому общества и государства: «Наши люди не хуже, чем американцы, итальянцы, французы, — уверена Альшанская. — Мы такие же сердечные, просто у нас нет этих условий, а государство эти условия, заметьте, не создает».

Из новых мер поддержки семьи, усыновившей ребенка с особенностями развития, российские законодатели ввели пока только единовременную выплату 100 тыс. рублей. «Ну, ты можешь купить хорошую инвалидную коляску — не самую лучшую, для не самого тяжелого ребенка, но приличную, — говорит Альшанская. — А дальше? Нет пандусов, а главное — нет образования. В садик мама такого ребенка не отдаст, в школу его не возьмут. Где он будет работать? И конечно, отношение окружающих: то, как на тебя смотрят, если у тебя родился такой ребенок. А как на тебя посмотрят, дурочку такую, когда у тебя никто не родился или родился здоровый, а ты еще и взяла больного приемного? Совсем, скажут, какая-то дурная, сумасшедшая». Но и это меняется. Фонд Альшанской успешно устраивает в семьи даже тяжелых детей. Просто этим надо заниматься: распространять их удачные фото и видео, рассказывать про них, объяснять, что на самом деле означают их диагнозы, оказывать потом по возможности поддержку семье.

«Это прекрасные дети, которые принесут много радости своим родителям, — говорит Сара о Диме и Арине. — Лучшее, что может сейчас с ними случиться, это если найдется российская семья, желающая их усыновить. Дима очень дружелюбный, обаятельный и умненький. Его медицинские потребности довольно сложные, но он не болезненный и не слабенький. Он сможет прожить очень хорошую жизнь, если кто-то даст ему такой шанс».

В федеральном банке данных детей-сирот о светловолосом, как видно по фотографии, Диме написано немного: «волосы темные», «характер: не выявлен». У блондинки Арины тоже указаны «темные волосы», а про характер всего два слова: «спокойная» и «заторможенная». Но Сара, которая держала этого ребенка на руках, знает ее гораздо лучше: «Арина пока плохо растет, но она уже может ходить и интересуется всем, что происходит вокруг. И она обожает, когда ее берут на руки и с ней разговаривают».

Тем временем в Госдуму внесен законопроект, запрещающий передачу российских сирот в страны, с которыми у РФ нет соглашения об усыновлении. То есть на сегодня – во все, кроме Италии.

Фото: East News, Мария Эйсмонт, из архивов семей Моррис, Петерсон, Мойер