«На некоторых наших героев уже начали давить»

Фильм «Игры Путина» уже называют скандальным — прежде всего из-за истории с €600 тыс., за которые у вас его предлагали выкупить. Когда вам поступило такое предложение и от кого?

Это случилось, когда фильм уже был в монтаже. Незадолго до этого мы презентовали трейлер и рассказали, о чем будет картина. И после этого началось! Какие-то люди подходили и говорили: НТВ хочет посмотреть ваш трейлер, Олимпийский комитет России хочет знать, о чем у вас будет фильм… Я всем говорила: слушайте, люди, я никому ничего не отдам. Я принципиально не обсуждаю такие вещи. И сразу всех посылала.

Я их и близко не знаю, знаю только, что они связаны с российско-немецкими кинопроектами. Одного из них я видела один раз до того… Они знают, что в документальном кино особо не заработаешь. Если покрываешь свои затраты — уже хорошо. У нас было в бюджете фильма €250 тыс., мы потратили €300 тыс., значит, €50 тыс. придется как-то окупать продажами. Ну если совсем хорошо пойдут продажи, то мы, может быть, заработаем €70 тыс., то есть у нас будет €20 тыс. дохода — это на трех продюсеров, на три компании. Так что €600 тыс. — это для нас и правда большие деньги. Их расчет был такой: сразу предложить как бы двойное финансирование. Просто эти люди не понимают, что мы не работаем ради больших денег.

Я не знаю, может быть, они и были связаны с правительством. Может быть, они представляли близких к правительству людей. Кому еще выгодно, чтобы не было показа?

Нет, не чиновники. Скорее посредники. Я даже не исключаю, что это были самозванцы. У нас был такой случай с моими коллегами: они сняли полнометражный фильм «Рублевка». И потом вдруг пришел какой-то человек, представившийся российским дистрибутором, который предложил им большую сумму за права на мировой показ. Те обрадовались деньгам и подписали с ним договор, а кончилось тем, что эту картину фактически закрыли, то есть убрали ее с рынка. Авторы не могли прислать фильм даже на фестиваль в Китай без их согласия. Они подходили ко мне и спрашивали, что им делать, но было уже поздно. С юридической стороны позиции покупателей были безупречны — они ведь купили права на картину. Поэтому я зареклась иметь дело с такого рода публикой.

Они потом позвонили еще один раз, просили «назвать нашу сумму». Но я абсолютно убеждена, что не надо с такими людьми ничего даже обсуждать. Тем более у меня есть все права на фильм. У меня все деньги западные, я никому здесь (в России) ничего не должна.

„  

Личное лоббирование, конечно, влияет на члена МОК, если президент России с тобой встречается и говорит: «Давай, дорогой, голосуй»  

Главное для нас было найти ответ на вопрос: зачем России зимняя Олимпиада в субтропиках Сочи, а не в любом другом месте? Это был исходный вопрос режиссера. Ну и, конечно же, вопрос, какой ценой это все строительство фактически с нуля там ведется. А также нам хотелось понять, почему МОК решил отдать Игры Сочи, хотя и Зальцбург, и южнокорейский Пхенчхан были лучше подготовлены технически.

В принципе, поняли.

Я уже давно поняла, что МОК очень своеобразная организация. Они исходят не из того, в каком месте имеется хорошая готовая инфраструктура. Они, с одной стороны, любят развивать новые регионы, с другой — предпочитают строить там, где много денег и мало гражданского протеста. Плюс учитываются интересы бизнеса. Фактически большая часть австрийского бизнеса не была заинтересована в Зальцбурге, потому что там все было построено. А в Сочи ничего не было построено. А все эти подъемники кто строит? Олимпийская деревня, аэропорт — это все австрийцы (фирма Doppelmayr и строительный концерн Strabag. — The New Times). Для них Сочи был раем с точки зрения бизнеса. И зритель из контекста фильма понимает, что австрийцам было выгодно, чтобы победил Сочи.

Если честно, я не думаю, что они несли чемоданами деньги. Но Путин встретился — и об этом говорится в фильме — с каждым членом МОК лично. С каждым. Личное лоббирование, конечно, влияет на члена МОК, если президент России с тобой встречается и говорит: «Давай, дорогой, голосуй». Плюс гарантии, что все построят, невзирая на цену, — это тоже очень сильный аргумент. Конечно, может быть, были и другие гарантии, о которых мы не знаем. Может быть, мы не знаем про какие-то взятки, но я легко могу представить, что денег никто не заносил.

В какой-то момент возникло ощущение, что никто уже ничего не контролирует и никто уже не знает, сколько это все реально стоит. Честно. Мы долго по поводу бюджета ни у кого не могли ничего узнать, они (чиновники) не хотели говорить, но также было и ощущение, что сама власть не знает, сколько денег льется и куда: слишком все было масштабно, а с какого-то момента еще и сроки стали поджимать. То есть тебе кажется, что есть какой-то огромный план, а потом начинаешь думать, что, может быть, и плана никакого нет.

Еще поразил «олимпийский» закон, который позволяет отбирать землю на нужды государства. И было очень много случаев, когда отбирали участки, которые вообще никакого отношения к Олимпиаде не имели, потому что они в центре Сочи, а в центре Сочи никакой Олимпиады нет. У нас было ощущение, что, может быть, этот закон используют, чтобы для кого-то приватизировать лакомые кусочки земли. Например, в нашем фильме показан почти достроенный коттеджный поселок, где жили представители среднего класса. Эти люди свою собственность продали, чтобы строить дома в центре города, и должны были заселиться туда через три месяца. А власти решили все это снести… ради автобусной остановки. Автобусная остановка — это что за олимпийский объект?!

„  

Когда о фильме заговорили, на некоторых наших героев начали давить на уровне администрации Сочи. Были угрозы бизнесу  

Договариваться об интервью было очень сложно. Наверное, девяносто процентов чиновников отказались с нами общаться. На объекты «Газпрома» нас в течение четырех лет ни разу не пустили. Без объяснения отказывали. Счетная палата… Аудиторов мы три года доставали. Мы уже писали им список вопросов, из которых они могли выбирать, на какие отвечать. Мы им даже предлагали ответить письменно — ничего не получилось. Это просто пример, так было со многими.

Мы год или даже полтора года, например, добивались встречи с мэром Сочи. Потом, когда мы встретились с ним, ему очень понравился наш режиссер, который хорошо подготовлен, знает много разных вещей и умеет задавать вопросы. И он (мэр) решил с нами три часа погулять по городу. Нам было интересно услышать мнения людей, отвечающих за этот проект. Мы спрашивали его о коррупции. Он там в фильме нам говорит примерно следующее: «Все говорят о коррупции в Сочи, но это же не коррупция, это курорт. Смотрите, тут люди ходят, отдыхают». Очень много юмора в фильме. Это местами комедия.

Но вы знаете, даже среди людей, пострадавших от строительства, далеко не все были готовы что-то сказать перед камерой. И это ухудшалось на глазах. Если в 2010 году люди были более открыты, то позже они тоже переставали общаться.

Говорили, что боятся. Боятся последствий. И кстати, после нашего первого показа в Амстердаме, когда о фильме заговорили, на некоторых наших героев вышли уже и начали давить на уровне администрации города Сочи. У кого-то из них свой бизнес — как я понимаю, были угрозы бизнесу. Я так поняла из разговоров с этими людьми, что это не шутка, что угрозы реальные.

Я могу снять ролики из интернета.

Да, но психологически, может быть, им будет легче, если они будут знать, что мы что-то по их просьбе сняли. Вообще у нас есть все права на показ этого фильма. Формально, юридически мы имеем право показывать его по всему миру. С другой стороны, у нас есть моральная ответственность перед нашими героями. Я понимаю, что проблемы могут возникнуть только с показами в России, но в России у нас всего два показа.

Этот фильм — часть немецкой программы «Артдокфеста». Накануне показа в «Художественный» приходила полиция, опрашивала организаторов по поводу нашего фильма. Но в итоге все прошло спокойно. Они умные, они должны понимать: два показа в кинотеатре «Художественный» — это примерно 600 человек на одном показе, то есть 1200 человек увидят этот фильм. 1200 человек в Москве, где живут 16 млн, в России, где живут 145 млн. Я вообще до сих пор не могу понять, почему они так переживают. Все равно у нас никакого большого эфира не будет. 

Пока только один региональный телеканал — ТВ2 из Томска — собирается показывать фильм. Я не думаю, что кто-то из федеральных телеканалов рискнет, хотя если бы они захотели, мы бы с удовольствием дали им права на показ. Я прилетела в Москву в воскресенье и уже чувствую, что все здесь на таких нервах из-за этой Олимпиады. И это притом что мы в этом фильме ничего не показываем из того, что российский заинтересованный гражданин не прочел бы уже много раз в интернете: и про коррупцию, и про отъем земель, и про экологию. 

фотография: Мария Эйсмонт