«Финал — это смерть».
Великий греческий кинорежиссер Тео Ангелопулос снимает свой новый фильм «Пыль времени» в Казахстане. Режиссер признался обозревателю The New Times, что его страсть к фильмам-путешествиям связана с поисками дома
Тео Ангелопулос — Артуру Соломонову
Вы не могли бы рассказать о фильме, который снимаете в России?
Рассказать о фильме — значит сжечь его. У фильма должна быть тайная жизнь. Это как зародыш, что находится в животе матери. Как туда заглянуть, как рассказать о существе, которое должно родиться? Но кое-что я все же могу рассказать… Это история одной женщины. Ее долгое путешествие через многие страны. Это история любви, которая охватывает пятьдесят лет после правления Сталина — до наших дней.
|
Вы снова снимаете фильм о людях, которые путешествуют, или, иными словами, — скитаются. Почему вы так часто выбираете именно форму фильма-путешествия?
У меня нет дома. Конечно, очень тяжело это признать… Хотя, безусловно, вы догадываетесь, что у меня есть место для жизни. (Смеется.)
Я все время куда-то стремлюсь, но это не поиск. Я жду событий. И то, что со мной произойдет, станет будущими картинами. Будущим чудом. В этом смысле это не поиск, а ожидание. Но есть частичка моей души, которая все время толкает меня на поиски дома. В одном из моих фильмов — «Прерванный шаг аиста» — Марчелло Мастроянни говорит: «Мы пересекли границу… Сколько еще границ мы должны пересечь, чтобы вернуться к себе домой?» Речь идет о том моменте, когда мы находим гармонию с самими собой и с миром.
В этом путешествии возможна остановка? Можно ли прийти к финалу?
Финал… Это смерть.
Кино — искусство, а не бизнес
Что вы думаете о будущем кинематографа и об авторском кино в частности?
Я отношусь к тому поколению, которое открыло для себя искусство кино в конце 50-х — начале 60-х годов. Я в то время был в Париже. Это было что-то невообразимое — кинематографический взрыв. Новая волна. Мы пережили второе возвращение кинематографа. Это была эпоха чудес. Теперь… Теперь наступила грусть. Почти пустота. Кино ведет себя не очень хорошо, особенно в Европе. Много выдающихся деятелей киноискусства полагают, что кинематограф закончился. Я думаю, что это не так. Мы переживаем неблагоприятный период. Но наступят снова прекрасные времена, когда все вспомнят, что кино — это искусство, а не бизнес. В любом случае, я хотел бы надеяться, я хочу верить, что кинематограф не умрет, что он будет продолжать свой путь. И те, кому это будет суждено, увидят новый расцвет кино. Придет поколение, которое снова заставит нас мечтать.
Вы преподаете молодым кинематографистам. Чему в первую очередь вы хотите их научить?
Я не преподаю постоянно, я даю мастерклассы. Я вообще не очень верю в обучение: каждый может лишь научиться быть самим собой. Что я могу дать моим студентам? Я рассказываю им свою собственную историю — мою жизнь, мое сближение с кинематографом, мою любовь к нему, мой путь. И может быть, это окажется им полезным. Но я считаю, каждый должен следовать своим путем, искать и находить только свою, личную историю в кинематографе. Это предполагает постоянную напряженную борьбу с кино, с его сложившейся историей и эстетикой, с самим собой, со своими идеями, со своим языком, который должен постоянно меняться.
На съемках «Трилогии»
Какие события вашей жизни оказали определяющее влияние на ваше мировоззрение?
Я родился перед Второй мировой войной и пережил ее. Я видел войну, когда был ребенком. Это на всю жизнь отпечаталось во мне — сознательно и бессознательно. Я пережил и трагедию гражданской войны в Греции. Я был маленьким мальчиком, но эти события отразились во мне очень, очень глубоко и остались навсегда. Первый фильм, который я видел в своей жизни, — американский «Ангелы с грязными лицами» Майкла Кертица. Это было сразу после освобождения Греции от немцев. Главный герой фильма приговорен к смертной казни. Охранники ведут его к электрическому стулу. Внешне он выглядит очень спокойным. Он идет с охранниками, и его тень и тени конвоиров вырастают на стенах. Вдруг он падает и кричит: «Я не хочу умирать!» Этот крик заставлял меня вскакивать с кровати ночью в течение нескольких недель! И это самое сильное мгновение моей встречи с кино. Я думаю, в это мгновение все решилось — мой путь был определен.
Вы тогда решили бросить юриспруденцию?
Я был студентом на факультете права, но не хотел быть адвокатом, хотя этого требовала моя семья. Я практически доучился до конца. Если бы я еще немного поучился, то получил бы диплом. Но… я побоялся. Если бы у меня был диплом, может быть, я бы стал адвокатом. Поэтому я бросил учебу и уехал в Париж. Только с одним билетом и больше ничего. Это была авантюра.
Первое путешествие?
Точно. (Смеется.)
Курица Тонино Гуэрры
Вы работали с Тонино Гуэррой, знаменитым сценаристом Федерико Феллини и Микеланджело Антониони. Как происходило совместное формирование замысла и работа над сценарием?
Мне нравились Антониони, Феллини и Тарковский. Я как-то спросил у Андрея Тарковского, как проходила работа с Гуэррой. Он ответил, что очень хорошо. Мы договорились о встрече с Тонино Гуэррой. Много не говоря, мы начали вместе работать. Тонино — хамелеон. Он может работать с разными людьми и принимать цвет того, с кем он сотрудничает. Он просто гениально перевоплощается! Конечно, Тонино — глубокий человек. Я его обожаю. Работали мы так: я рассказывал о том, каким вижу свой новый фильм, и ждал, когда Тонино скажет: «Нет!» — и начнет спорить со мной. Тогда мой замысел становился более острым, объемным, законченным. Он очень уравновешен и точно знает, когда нужно что-то сказать и когда нужно промолчать. Он говорит только тогда, когда чувствует, что некий эпизод может быть еще лучше. Я снимал вместе с Тонино фильм, который называется «Пейзаж в тумане». В один из вечеров я пришел к себе в кабинет и начал набрасывать новые эпизоды. Вдруг звонок — Гуэрра. Говорит, что надо в сценарий ввести курицу. Я отвечаю: «Ты что, сумасшедший? Где там курица может быть?» Он говорит: «Не знаю, но я видел во сне курицу! Надо куда-то ее вставить!» Я, чтобы не спорить, согласился и продолжил писать. Я писал одну сцену на железнодорожной станции. Мне необходимо было ее прервать. Но разрыва я найти никак не мог. Все перепробовал. И вдруг вспомнил о курице Тонино. И эпизод сразу сложился: на небольшой станции, где люди выпивают, вдруг появляется курица, которая просто прогуливается, и люди начинают на нее охотиться. И это был тот самый необходимый для этой сцены разрыв. Я продолжил сцену в новом русле, но идея Тонино с курицей сыграла свою роль. Есть у меня еще один фильм-путешествие — о человеке, который возвращается домой после трехлетних скитаний. Конечно, мир изменился. Он возвращается домой к своей семье. Жена ждет его перед дверью у его дома. Что она ему скажет? Какое первое слово? Как тяжело найти слова после трех лет разлуки! Мы с Тонино искали слова, но не находили их. И Тонино рассказал о том, как возвращался из немецкого плена: «Я был в концлагере на территории Германии. После войны я вернулся домой. Пешком. Спал где придется. Еды постоянно не хватало… И вот я приехал в свою деревню. Когда встретил свою мать, она посмотрела на меня, хотела обнять, заплакать. Но единственное, что она смогла сказать дрожащим голосом: «Ты поел?» Эту фразу я ввел в свой сценарий. В этой сцене выражаются чувства двух людей, которые не виделись три года. Это вызывает более сильные эмоции у зрителя, чем если бы они обнялись и поцеловались…
Что должен сказать зритель, чтобы вы поняли, что работа произвела на него то впечатление, которого вы ожидали?
Иногда я чувствую, что получился именно тот фильм, который я хотел, но… он не получил признания, которого заслуживал. Я видел фильмы, которые были восприняты публикой и критикой как шедевры. Но, на мой взгляд, это были картины, имеющие мало отношения к подлинному искусству. А есть фильмы, которые были приняты с меньшим энтузиазмом. Тем не менее они более важные, более значительные, чем те, которые были восприняты как шедевры. Это мое личное мнение. И время меня оправдывает. Есть публика, которая понимает это позже, через годы. А восторг публики, критики… Это приятно, но недорого стоит. Я часто думаю — зачем я снимаю фильмы? Мои герои путешествуют в поисках утраченного времени, утраченного дома. Я делаю фильмы, чтобы смягчить время, которое проходит. По-другому я сказать не могу.
