Сага о народной любви и ненависти.
Мало кто в октябре любил большевиков, но презрение и ненависть к Керенскому были столь сильны, что никто не хотел рисковать жизнью ради «первой любви революции».
Вот тут на авансцену и вышли матросы
Борис Колоницкий
доктор исторических наук,
автор книги «Символы власти и борьба за власть:
к изучению политической культуры Российской
революции 1917 года»,
Санкт-Петербург
Альбом с газетными и журнальными вырезками семнадцатого года. На обложке золотая тисненая надпись: «Вторая Отечественная война».
Некий мальчик наклеивал фотографии, репродукции и карикатуры Первой мировой войны. Лихие казаки, гордые шотландские стрелки, экзотические зуавы. Субмарины, гаубицы, цеппелины. Главы воюющих стран.
На первой странице портрет царя — «Его Императорское Величество Государь Император Николай Александрович». Портрет перечеркнут, императору пририсованы рожки, добавлена запись чернилами: «Внезапно † 2 марта 1917 г. от революции».
В начале войны мальчик, движимый патриотическим чувством, оказывал почтение государю, а в 1917 году уже — и столь же искренне — приветствовал его политическую смерть.
— Отверженный Царь —
Одни придают особое значение объективным факторам, другие упирают на факторы субъективные, при этом особенно востребованными оказываются конспирологические построения.
Есть и еще одно: Россия перестала любить царя.
Тема любви постоянно присутствует в монархической риторике. Подданные императора должны быть «безмерно счастливы», когда они видят «Возлюбленного Государя».
Были ли искренними типичные и обязательные выражения политического чувства? По крайней мере они говорят об определенной норме: верноподданный должен не только гордиться государственным устройством страны, он должен искренне любить императора-государя. Любовь к царю была и патриотическим долгом, и религиозной обязанностью.
Ко времени Первой мировой войны в стране было немало людей, относившихся к монархии равнодушно, а то и враждебно. Однако с началом войны популярность царя возросла. «Эта ужасная война показала всю преданность, всю безграничную любовь народа к своему отечеству и все его обожание монарха», — писал современник.
Официальная пропаганда фиксировала наиболее яркие проявления любви к императору. Царю представили рабочего, который в 1905 году был крайним революционером, а сначалом войны преобразился в отъявленного монархиста. Случай этот не был уникальным. Студент писал: «Теперь я допускаю пение «Боже Царя» и коленопреклонение. Иначе пока мы не можем выразить своего энтузиазма, а он в нас силен, кровь бунтует и горит жаждой победы. Там под звуки мощного гимна объединяются души и лавиной текут наши войска. И нам здесь вносить диссонанс, напоминая о старых счетах, — не время и не место».
Монархизм казался необходимой, а то и единственно возможной формой выражения патриотического чувства.
Однако в ходе неудачной войны любовь к императору сменялась другими чувствами. Пошли оскорбительные для царской семьи слухи. То царь предстает в них как развратник, продающий Россию за «бочки золота». То царь де постоянно поддерживает связи с врагом. Вятский крестьянин сообщал односельчанам: «У нас Николка сбежал, у нашей державы есть три подземных хода в Германию и один из дворца, быть может, туда уехал на автомобиле. У нашего Государя родство с Вильгельмом. Воюют по согласию, чтобы выбить народ из боязни, чтобы не было восстания против правительства и Царя, но и теперь гостятся».
Но чаще Николай II предстает в слухах военного времени как пьяный и безвольный подкаблучник, которого в его же собственном дворце обманывает развратная предательница — царица-немка. Даже весьма информированные современники верили в существование «радиотелеграфной станции» в Царском Селе, которая ежедневно передает секретные сообщения в Берлин.
Трудно любить такого царя. Даже убежденные монархисты, оставаясь монархистами, переставали быть надежной опорой режима. Значение этого обстоятельства недооценивается, историки интересуются прежде всего деятелями революции. Между тем революцию невозможно представить и без бездеятельности множества людей, которые должны были бы проявлять особую активность. Казаки не спешили пускать в ход нагайки, солдаты стреляли мимо цели, генералы медлили с приказами…
Падение монархии представлялось удивительным чудом воскрешения России. Февральская революция сравнивалась с Пасхой, а Пасха с революцией: поздравляя друг друга с праздником, верующие использовали риторику и символику революции.
Революция сакрализовывалась, а ее символы проникали в церковь: к иконам прикрепляли красные банты, а во время крестных ходов несли красные флаги.
Любая революция являет собой экзальтацию завышенных ожиданий, но эйфория, охватившая тогда Россию, представляла собой что-то невиданное. Люди искренне верили в чудо быстрого перерождения страны, общества, всех людей, составляющих это общество. Верили в то, что в Новой России не нужны ни полиция, ни тюрьмы: страна, освобожденная от оков самодержавия, уродующих развитие свободной личности, освободится и от преступности.
Люди не жалели ни времени, ни денег на политическое самообразование. Украшали себя красными бантами и революционными значками, покупали газеты и брошюры. Политические тексты были непонятны, поэтому огромным спросом пользовались политические словарики — люди жаждали овладеть языком революции. Раскупались граммофонные пластинки с записями «Марсельезы», «Варшавянки» и даже революционного похоронного марша. Энергичные киношники снимали ленты, героями которых были лейтенант Шмидт и народовольцы.
Но не только деятели освободительного движения привлекали внимание продюсеров. Чуть ли не десяток кинолент был посвящен Распутину, демонстрация некоторых из них вызвала протесты: критики заговорили о порнографии. Распутиниада проникала и в театры, и в массовую литературу, некоторые издатели публиковали сфабрикованные «источники», якобы свидетельствовавшие о политической «измене императрицы», о ее супружеских изменах. Слухи эпохи Первой мировой войны оформлялись и тиражировались, подкреплялись авторитетом искусства.
Люди читали, слушали, смотрели и говорили, говорили, говорили. Появился глагол «митинговать». «Помитингую», — говорили домашним и пропадали, слушая ораторов на городских перекрестках.
 |  |  |
|
«Большевиком называется тот, кто против войны» — дети по-своему понимают события 1917 года |
Царя разлюбили раньше, чем он отрекся от престола |
Обожание «первой любви революции» Александра Керенского вскоре сменилось разочарованием |
— Увлечение Керенским —
Огромной популярностью пользовались митинги-концерты. Выступления политиков перемежались декламацией стихов, воспоминания политкаторжан — исполнением революционных песен.
Звездой митингов-концертов был Александр Федорович Керенский — устроители, желая привлечь публику, печатали на афишах: «Ожидается участие министра Керенского». Сам министр об этом порой и не знал.
Керенский был не просто популярен, он был любим. Группа «трудящихся женщин Твери» требовала: «Имя Керенского давно стало дорогим и любимым по всем уголкам нашей родины. В самые темные… дни недавнего прошлого… мы чутко ловили отзвуки слов и мыслей Керенского… И теперь это имя и личность А.Ф. Керенского стало Солнцем России, Совестью свободных граждан… Мы, бабушки, матери, сестры и дочери, пекущиеся Марфы, просим вас, братья, вас, близко стоящих, — берегите его жизнь, берегите его время, обеспечьте ему хотя бы минимум сна и правильное питание… чтобы силы Солнышка Новой России не надорвались… поклон Совести и Сердцу свободных граждан России А.Ф. Керенскому».
«Первой любовью революции» называли Керенского. Вместо нелюбимого царя появился любимый вождь революции.
— Тоска по городовому —
|
Голодные очереди 1917-го — одна из главных тем газет и разговоров. Их рисуют на занятиях ученики гимназий и реальных училищ |
Однако осенью 1917-го у Керенского было уже мало поклонников. Обещанное царство свободы и изобилия не наступало. Страна распадалась, государство разваливалось, армия разлагалась. Дефицитом стало все: один иллюстрированный журнал весь номер посвятил очередям разного рода — хлебным, обувным, керосиновым. Неразрешимой проблемой становилась порой заготовка дров, обыватель с ужасом ждал зимы. И больше, чем наступления немцев или победы большевиков, он боялся преступности, которая почему-то не исчезала. Настроение той эпохи современники обозначили как «тоску по городовому».
В этих условиях романтический герой революции не мог сохранять свое обаяние. «Пусть Керенский останется кумиром для поколений русских девушек, но дайте нам молока для наших детей!» — писали возмущенные женщины.
Люди не желали помнить о своей былой любви. Если первоначально революционный министр воспринимался как уникальный вождь-спаситель, то отныне вся ответственность за поражения и тяготы возлагалась только на него.
Слухи о Керенском, появившиеся уже летом, получили особое распространение осенью. Передавали, что он пьянствует в Зимнем дворце, принимает наркотики, устраивает оргии. Говорили, что у него связь с известными актрисами, балеринами. Утверждали даже, что революционный министр женился на дочери бывшего царя.
Особенно возмущало то, что Керенский якобы спит на кровати Александра III. Затем стали говорить, что он использует постель императрицы. На белье императрицы. В белье императрицы… Образ вождя феминизировался, Александра Федоровича Керенского стали именовать Александрой Федоровной, сравнивая его с ненавистной царицей.
Гражданам свободной страны очень хотелось любить власть, а выход из кризиса виделся им в наделении любимого вождя большими полномочиями. В случае успеха его следовало любить еще больше, но в случае неудачи на него одного возлагалась вся ответственность за кризис. Мало кто в октябре любил большевиков, но презрение и ненависть к Керенскому были столь сильны, что никто не хотел рисковать жизнью ради «первой любви революции». Вот тут на авансцену и вышли матросы. Дальше любили Ленина, героев Гражданской войны, Сталина, потом память о них. Потом не любили никого.
19.09.1917. Вторник. «Раннее утро», № 214. «Беседа с ген. Корниловым»
Своим козырем Корнилов считает шифрованную телеграмму от 27 августа Савинкову, свидетельствующую о соглашении Корнилова с военным министерством касательно подвоза к Петрограду конного корпуса.
Принесли газеты, и Корнилов весь ушел в чтение, иногда восклицая вслух:
— Какая ложь! О трусы!
Прощаясь, Корнилов сказал со злой улыбкой, но в то же время и глубокой болью:
— Вы, кажется, собрались заключить там позорный мир. Действительно теперь, пожалуй, не спасти Россию и теми мерами, которыми я собирался.
03.12.1917. Воскресенье. «День», № 212.
Пьяная революция
За один месяц какой, с Божьей помощью, переворот!.. Революция перестала быть социальной и стала пьяной... Рабочее и солдатское правительство уже вынуждено бороться с потоком вина, который грозит затопить революционный энтузиазм масс...
...Увещания не помогают, братание непримиримо... словом — нет средств совладать с этим внутренним врагом и штык начинает дрожать в пьяных руках преторианцев.
Напрасно смольная власть прибегает к излюбленному приему — сваливает всю вину за вино на голову буржуазии. «Враги народа выползают из своих воровских притонов, чтобы натравить солдат на погром винных погребов, напоить и одурманить их, превратить их из граждан в идиотов, исполняющих волю буржуазных провокаторов». Замысел буржуазии поистине ужасен... Как не бороться после этого с контр-революцией! Но почему граждане Ленина и Троцкого так легко впадают в идиотизм?..
О чем писали газеты осенью-зимой 1917-го
25.10.1917. Среда. «Новое время», № 14906.
«События 24-го октября»
Советом республики принята по вопросу о текущем моменте формула левых. В состоявшемся затем совещании лидеры фракций заявили, что принятие этой формулы не есть выражение недоверия правительству.
Городская дума постановила учредить комитет общественной безопасности. Весь гарнизон Петрограда, за исключением юнкерских училищ и казачьих полков, перешел на сторону петроградского совета р. и с. депутатов.
В течение 24 октября в 50 отдельных пунктах Петрограда происходила стрельба.
Большевиками занято петроградское телеграфное агентство.
Балтийский вокзал занят военно-революционным комитетом.
25.10.1917. Среда. «Известия Ц.И.К. Советов Рабочих и Солдатских депутатов», № 206.
«Безумная авантюра»
По-видимому, всякие убеждения уже бесплодны, и большевистское восстание организуется и начинается...
...Неужели не ясно, что диктатура и террор не есть средство для организации страны? Неужели не ясно, что диктатура одной партии, будь она самой левой, громадному большинству населения будет так же ненавистна, как и самодержавие? И неужели не ясно, что попытка восстания во время подготовки выборов в Учредительное Собрание может быть не преступна только потому, что она совершенно безумна?
25—31.10.1917. «День», № 199, «Новое время», № 14907, «Известия Ц.И.К. Советов Рабочих и Солдатских депутатов», № 207, «Новая жизнь», № 163
В ночь с 25 на 26 октября на Неве разыгралось сражение. Масса публики с Троицкой площади наблюдала бой между крепостью, Зимним дворцом и судами, стоящими на Неве. Огни в Зимнем дворце потушены. С одного из судов прожектора лучами освещают Зимний дворец. Огни прожекторов гаснут, раздаются выстрелы. На флагштоке Петропавловской крепости горит красный фонарь. Вся крепость погружена во мрак.
Крепостные верки освещаются при выстрелах орудий, потом все снова тонет во мраке. Толпа на Троицкой площади растет непрерывно... В 1 ч. 50 м. ночи Зимний дворец был взят.
Арест членов Врем. Правительства
Около 2 часов ночи получено известие, что Зимний дворец взят... По словам матросов, находящихся в настоящее время в Зимнем дворце, Временное Правительство и охранявшие его юнкера сдались. Правительство отправлено в Петропавловскую крепость. Во время сдачи никто не пострадал...
08.11.1917. Среда. «Московский листок», № 243.
«Пережитые дни»
Москва как будто проснулась от тяжелого кошмарного сна... Громыхало, рокотало, в воздухе уже веяло ужасом. Стал трамвай, но еще работал телефон... Обывателю, нервы которого достигли повышенного напряжения, приходилось стоять у телефонной трубки по получасу и в отчаянии бросать трубку, не дождавшись ответа... Оттого, что никто не знал, обыватели стали питаться фантастическими слухами. То сообщали «за достоверное», что взорван Кремль, то, что разрушен Большой и Малый театр...
08.11.1917. Среда. «Петроградский листок», № 259.
«Арест супруги Керенского»
Вчера на Михайловской площади красногвардейцами была задержана дама, срывавшая со стен плакаты от имени военно-революционного комитета. Задержанная была препровождена в комиссариат 1-го Спасского участка, где назвалась Ольгой Львовной Керенской. О.Л. Керенскую из комиссариата препроводили в гор. Думу.
10.11.1917. Пятница.
«Известия Военно-Революционного комитета при Московском Совете Рабочих и Солдатских депутатов», №7.
В пятницу, 10-го ноября, на Красной площади состоятся похороны жертв революции. Поддержание порядка вверяется самому населению. 10-го ноября, в день похорон жертв революции, должны быть закрыты все фабрики и заводы, а также торговые предприятия, помимо пищевых. 10-го ноября, в день похорон жертв революции, должны быть закрыты все театры, кинематографы, цирки и увеселительные заведения. Родственники убитых, желающие сопровождать жертв революции и присутствовать на Красной площади во время похорон, должны запастись удостоверениями от районных С.Р.Д.
