В понедельник 27 января 2014 года Замоскворецкий суд Москвы был похож на Московский городской суд середины 80-х годов прошлого века, когда там проходили процессы диссидентов. Так же, как и тридцать лет назад, прессу на заседание не пустили, объясняя это тем, что в зале нет места. Правда, 30 лет назад судебные залы специально заполняли оперативниками КГБ или студентами юридических вузов. Сейчас же для самого резонансного процесса последнего времени выбрали маленький зал, чтобы туда с трудом могли вместиться родственники восьми подсудимых и их многочисленные адвокаты и защитники
Так корреспондент The New Times оказался единственным журналистом, присутствовавшим на этом заседании.
В самом начале заседания в зал вошли фотокорресподенты и операторы телеканалов, а потом — родственники и адвокаты.
Желающие попасть на судебное заседание
«Никакой адвокат не поможет»
Первым слово в прениях взял Денис Луцкевич. Он читал свою речь по заранее написанному тексту. Получилось обстоятельно , честно и трогательно: «9 июня 2012 года в три часа ночи в квартире, где я проживаю, был произведен обыск без предъявления постановления суда. В тот же день, 9 июня 2012 года я был задержан и доставлен на Петровку 38, где было проведено мое опознание потерпевшим полицейским Троериным. Опознание проводилось с нарушением УПК РФ. Были привлечены сотрудники ОМОНа в форме и на момент опознания по требованию следователя мое опознание проводилось с голым торсом. На мне остались голубые джинсы и светлые кроссовки. А статисты были в черных брюках и в черных берцах. Также статисты на моем фоне отличались значительно старшим возрастом и более крупным торсом, чтовыдавало в них представителей силовых структур. Учитывая, что Троерин является сотрудником ОМОНа, вполне вероятно, что Троерин был знаком и знал в лицо статистов до опознания, а также было хорошо известно, кто из них сотрудник ОМОН.
Когда я был в ИВС, Петровка, 38, оперативные сотрудники подвергали меня психологическому давлению с целью получения признательных показаний, а также требовали дать показания на неизвестных мне лиц. Угрозы и давление состояли в том, что сотрудники прямым текстом говорили мне, что они имеют влияние на суд и улучшить либо ухудшить мое положение в их силах. А также могут устроить мне невыносимые условия содержания. Дословная цитата одного из оперативников: «Ты у нас поедешь в Красноярск на «пятерку»(зону, где ломают заключенных — The New Times ) и никакой адвокат тебе не поможет. Обвинение, которое было мне предъявлено не является понятным, а именно фабула по статье 318, ч.1 УК РФ, где перемешаны отдельные и разрозненные факты, которые по свей правовой сути не могут являться применением насилия в отношении представителя власти, не опасного для жизни и здоровья....»
Денис Луцкевич подробно проанализировал содержание видео, где запечатлен эпизод, который ему вменяется в вину, где показан он и омоновец Троерин. Он подробно объясняет: на видео хорошо видно, что он, Луцкевич не причиняет вреда омоновцу Троерину, он даже не трогает его шлем. Луцкевич обращает внимание на то, что показания самого омоновца Троерина противоречивы и он считает их ложными. В доказательство своего утверждения приводит интервью этого омоновца, данное журналу «Эсквайр», в котором омоновец говорит, что никого из нападавших, и в частности, Луцкевича не видел. Это интервью было приобщено судьей Натальей Никишиной к материалам дела.
Денис Луцкевич в зале суда
Денис Луцкевич просит судью объективно оценить доказательства и оправдать его по всем статьям - то есть по статье 212, ч.1 («участие в массовых беспорядках»), 318 («сопротивление сотрудникам полиции»).
«Полицейским дали команду меня оговорить»
Потом выступал Андрей Барабанов. Он тоже говорил о видео, на которых видно, что он не трогает омоновца Круглова, а лишь касается его бронежилета. Выступая на суде, омоновец Круглов сообщил, что никакого вреда его здоровью действия Барабанова не нанесли. Зато на видео хорошо видно, как сотрудники полиции грубо и жестко задерживают самого Барабанова.
«Меня хватают за волосы и в жесткой форме тащут. На диске видно, как меня задерживают и рвут футболку....задерживают в крайне жесткой форме, при этом избивая».
Барабанов говорит: из видео понятно, что показания, которые дают сотрудники полиции о моем задержании — лживы. «Видимо, им заранее дали команду меня оговорить, так на одном из заседаний один из свидетелей-полицейских прямо сказал, что по поводу меня у него есть указание от начальника, что говорить. А вообще поведение полицейских на Болотной площади 6 мая стали для него неожиданостью. Я раньше не думал, что они могут так жестко действовать в отношении мирных людей. Я считаю, что массовых беспорядков на Болотной площади 6 мая не было», - сказал Барабанов в конце своей речи.
Политическая речь
Потом слово взял подсудимый Сергей Кривов. И говорил он больше трех с половиной часов. Его выступление временами было похоже на речь политика на митинге. Кривов говорил о том, что участники Марша миллионов протестовали против нечестных выборов, и митинг мэрия и ГУВД Москвы специально не согласовывали вовремя. Говорил, что считает все, произошедшее на Болотной площади - «провокация властей, поддержанная на самом верху».
Сергей Кривов в зале суда
Кривов приводил показания свидетелей, очевидцев избиения участников событий. Говорил о том,что полиция специально закрыла сквер, чтобы создать давку. Он обратил внимание судьи на передачу Сергея Минаева , который, по его мнению знал заранее о готовящейся провокации полицейских на Болотной. Кривов развеял миф о том, что на Болотной было много разбитых бутылок: «Только одна разбитая бутылка и только одна бутылка с зажигательной смесью». Говорил он и том, что на дне Обводного канала не нашли ни 20 полицейских шлемов, ни 14 бронежилетов, ни 19 противогазов, ни 12 радиостанций- о которых заявлено в материалах дела, как об утерянных предметах.
Подробно остановился Кривов и на эпизоде с полицейским Алгуновым, который обвиняет его в том, что тот его ударил, но не может точно вспоминить, чем же ударил его Кривов: палкой или рукой.
Судья Никишина слушала Кривова бесстрастно, с равнодушным выражением лица. Сначала она что-то писала, но часа через два писать перестала, откинулась в кресло и терпеливо ждала, когда же он закончит свою речь. А Кривов доставал все новые и новые страницы, которые лежали большой стопкой на лавке в клетке, где он стоял, одной рукой держась за прутья. Постепенно он перешел к политическим заявлениям: «Преступные действия фашистов, переодетых в форму сотрудников полиции, ... разбитые головы, кровь...» Заговорил о целях разгона Марша миллионов: «Напугать людей, посеять панику, спровоцировать участников, создать условия для возбуждения уголовного дела о массовых беспорядках, ужесточить закон о митингах».
Со мной рядом сидела жена Сергея Кривова Кира. Внешне спокойная, она то и дело, крутила в руках мобильный телефон. Тихо сказала: «Как бы он себе хуже не сделал».
Закончил свою речь Кривов необычным ходатайством, повторив, то, что он невиновен, он попросил судью учесть: у него на иждивении старенькая мама, маленькие дети, он сам недавно перенес в тюрьме инфаркт.
Судья милостиво слушала.
«Наглость и ложь прокуроров меня поразили»
Последним выступал Алексей Полихович.
«Я буду более краток, - улыбаясь сказал он и также, как остальные выступавшие, обратился к видеозаписям. - На самом деле нет лучших свидетельств происходившего на Болотной 6 мая, чем видеозаписи. Стараниями Следственного комитета этих видео в деле множество. Прокуроры могут сколько угодно утверждать, что им якобы видно нечто другое, противоположное, тому, что вижу я. Они видят преступный умысел, поджоги, погромы, массовые беспорядки. И не видят давку и цепочки полиции , которая к ней привела. Не видят, что уйти в сторону Октябрьской площади до определенного момента было нельзя, не видят насилия ОМОНа , разбитых от ударов дубинок голов, неправомерных и наглых задержаний, избиений.
Думаю, не все в этом зале страдают такой выборочной близорукостью. Есть две записи, на которых запечатлен эпизод с полицейским Тарасовым и мной. Ни на одной из этих записей не видно, что я как-то контактирую с кем-то из сотрудников. Со слов Тарасова, я схватил его за руку. При этом на первом допросе Тарасов ничего такого не помнил. Спустя несколько месяцев он вспоминает о насилии, совершенном в отношении него, что он потом говорит на суде. Он говорит, что физической боли не испытал, никакого вреда не понес, претензий ко мне не имеет. Предложил все забыть. Можно ли доказать мою невиновность по 318 статье лучше?
Прокуратура упомянула в прениях, что при допросе моем в суде, я сказал, что допускаю возможность, что толкнул кого-то в сутолоке. Хочу сказать, что я также допускаю возможность существования внеземного разума. Допускаю, что случайно толкнул кого-то и «имел преступный умысел на применение насилия в отношении представителя власти, сильным рывком оторвал руку Тарасова от и т. д.»
Но это совсем не одно и то же.
В системе координат прокуроров, в мире их грез удивляет, почему они не сказали, что я Тарасову совсем руку оторвал. Я якобы оттеснял сотрудников полиции барьерами. Это формулировка противоречит видео. Я никого не оттеснял, я пытался удерживать металлические заграждения на месте. Но и то неудачно. Фактически мое соприкосновение с барьерами происходит в короткие промежутки времени, которые измеряются долями секунд. Я постоянно одергиваю руки, чтобы не получить дубинкой по пальцам. В этом заключается мое активное участие в беспорядках.
Где в 212 статье Уголовного кодекса написано про такое?
Это погром? Или вооруженное сопротивление? Это абсурд. Еще в обвинительном заключении сказано про «так называемый прорыв». Никаких свидетельств тому, что я участвовал в каком-то прорыве или хотя бы находился рядом, нет. Поэтому доказывать тут что-либо, считаю бессмысленным. Прокуратура очень старается представить все, что было 6 мая на Болотной, чуть ли не как пресеченную попытку штурма Кремля. Эти их потуги выглядят достаточно убого и недостоверно. Единственная бутылка с зажигательной смесью, воспламенившая ногу пострадавшего омоновца и потушенная спустя несколько секунд, превращается в поджоги во множественнгм числе. Поваленные вообщем-то по глупости биотуалеты превращаются в погромы. Хамское, противозаконное поведение полиции, их ошибочные действия предстают как следование должностным инструкциям и обеспечение правопорядка.
Хотелось бы добавить конкретно по речи прокуроров в прениях. Наглость и ложь прокуроров Стрекаловой и Костюк меня поразили. Прокурор Смирнов молчал, но он тоже в этом соучаствовал. Я уверен».
«Вас поддерживают десятки тысяч людей»
Судья Никишина прервала Алексея: «Полихович, по обвинению, пожалуйста. Ваша личная оценка - не нужна».
«Речь обвинения ,- продолжал Полихович, на мой взгляд — это верх вранья,лицемерия и безразличия к человенческим судьбам. Но самое важное — безразличие к истине. Такое ощущение, что прокуроры не слушали и не слышали того, что происходило на судебном заседании последние 7 месяцев. Разница между их фантазиями и объективной реальностью очевидна. У меня все».
В зале раздались аплодисменты. Хлопала женщина, сидевшая на одном ряду с корреспонденом The New Times. Она представилась, как «просто сочувствующая».
Через несколько секунд приставы вывели ее из зала по требованию судьи.
«Ребята, держитесь, десятки тысяч людей вас поддерживают. Держитесь!»- крикнула она подсудимым.
«Выходите, ваша трибуна на улице!»- одернула ее судья. А потом обратившись к клетке, как всегда этаким вальяжным тоном, спросила: «Еще кто-то из подсудимых желает выступить?»
Никто не отозвался. Александра Духанина сказала, что говорить в прениях не будет, скажет лишь последнее слово
«Перерыв до завтра, до 11.30», - объявила судья.
